И, тем не менее, несмотря на казусы, именно при царе Алексее Михайловиче русская дипломатия набирается ума-разума, постепенно приобретая достойный тон и корректный стиль. В «Большой Энциклопедии» так характеризуется этот период: «При Алексее Россия вступила в дипломатические отношения со всем Западом. В 1656 году отправили Чемоданова в Венецию из Архангельска; других посылали просто для разведок во Францию, Испанию, Флоренцию и Рим… Торговые цели сосредоточивались в Англии и особенно в Голландии, где сидел наш постоянный резидент или «комиссариус», а политика вела в Вену, Венецию, Швецию и Данию. Это — восточный вопрос или борьба с турками и связь со славянами. Русским вдруг захотелось везде показаться, найти свою выгоду и не зависеть от других. Они собирались даже «ходить кораблями для пряных зелий и овощей», т. е. до Индии. Алексей просил герцога Курляндского продать ему для этого свои суда»[10].

Частенько людям Тайного приказа приходилось исполнять и просто прихоти самодержца. Среди уцелевших в архиве царских грамот есть одна, предписывающая астраханскому воеводе князю Одоевскому призывать в Москву «индейских мастеровых людей», умеющих делать и красить «киндяки», то есть всякую легкую ткань. Воевода доносил, что в Астрахани таких людей нет, надо весной послать за море. Но одного все-таки разыскали. Это был «бухарского двора жилец» красильный мастер по имени Кудабердейка.

В ведомстве Тайного приказа числилось два стекольных завода, которые под присмотром выписанных из Венеции умельцев изготовляли скляницы — «венецейки», в том числе потешные стаканы «в четверть ведра и больше» и «царь-рюмку» в сажень величиной.

В тогдашнем подмосковном селе Измайлове царь устроил образцовый питомник, где выращивал русский виноград, дыни бухарские и «трухменские», арбузы, кавказский кизил, венгерские груши и даже пытался сажать финиковые пальмы. Ездившим в Англию послам был дан наказ привезти оттуда «семян всяких».

Как это, на первый взгляд, ни покажется курьезным, но, по существу, эти задания можно считать весьма отдаленным прообразом нынешней научно-технической линии разведки.

Любил царь всякую новинку, диковинку. Тайный приказ строго следил за тем, чтобы купцы — заготовщики всякой снеди — обеспечивали изобилие блюд на царском столе. Оказывается, и это входило в круг обязанностей приказа. Царь был большой жизнелюб. По случаю рождения царевича Петра, например, на царский стол было подано сто двадцать одних только сладких блюд: «коврижка сахарная, большая — герб государства Московского; вторая коврижка сахарная же, коричная; голова сахару большая, расписана с цветом, весом два пуда двадцать фунтов; орел сахарной, большой, литой, белой, другой орел, сахарной же; большой, красной, с державами, весу в них по полтора пуда; утя сахарное, литое ж, весом двадцать фунт; голубь сахарной, литой, весом в восемь фунт; город сахарной — кремль с людми с конными и с пешими; башня большая с орлом; башня средняя с орлом; город четвероугольный с пушками…»

Всего для царского двора ежедневно требовалось не меньше трех тысяч яств. Приготовляли их пятьдесят девять поваров и ставили на стол на парадных приемах сто восемьдесят три стольника и стряпчих.

Но для кого-то это изобилие было и мукой: прежде чем попасть в царский рот, все это должно было быть проверено и опробовано представителями царской службы безопасности, то есть людьми из Тайного приказа. Причем, не дай Бог, кабы чего не вышло!

В ведении Тайного приказа был и Аптекарский двор. Здесь под надзором подьячих приготовлялись лекарства для царской семьи и различные напитки для царского стола: брага и меды, пиво «доброе», морсы ягодные и фруктовые. Там же было налажено производство коричной, анисовой и тминной водки и разных настоек. Виноградные вина — «романея», «малмазея», «кинарея» — закупались за границей. А поскольку функции Приказа Большого дворца были переданы вездесущим спецслужбам, то нетрудно догадаться, что они принимали участие и в этих закупках.

С прихотями царя связаны поручения, которые давались одному из агентов Тайного приказа из числа иностранцев. Его имя — Иван Гебдон. По происхождению англичанин, сначала он выполнял обязанности толмача при английских купцах, а потом остался в России на постоянное жительство. Лично по поручению Алексея Михайловича Гебдон несколько раз ездил в Венецию и Голландию за разными заморскими диковинками. В сохранившейся, к сожалению не полностью, росписи поручений Гебдону, составленной в Тайном приказе, упоминается, между прочим, и приглашение в Россию мастеров, которые умели бы делать, чтобы «птицы пели на деревах, так же и люди играли в трубы», и кроме них еще двух мастеров «комедии делать».

Поручение привезти из-за границы двух человек, «которые б умели всякие комедии строить», получил и еще один иноземец — полковник Николай фон Стаден, ездивший в Ригу к «курляндскому Якубусу князю». Он же должен был «навербовать» там и целую труппу актеров. Таким образом, волею царя Тайный приказ невольно оказался у истоков создания российского театра.

После кончины Алексея Михайловича в 1676 году Тайный приказ был упразднен. По вполне понятным причинам среди бояр было немало людей, которые спешили ликвидировать и его архив. Сейчас трудно восстановить, что именно уничтожено. Часть архивных дел была разослана по разным ведомствам, «в которые какие пристойно». Лишь небольшой дубовый ящик с личной перепиской Алексея Михайловича был «взнесен вверх», в царские покои, одним из бывших руководителей приказа дьяком Дементием Башмаковым. Он же через некоторое время принес «наверх» мешок с «тайными азбуками» — шифрами.

Петр, став царем, вспомнил об отцовском архиве и велел своему «тайному советнику и ближней канцелярии генералу» Никите Зотову, воспитателю царя, обучавшему его в детстве грамоте, немедленно переписать все оставшиеся от Тайного приказа бумаги и хранить их в своей канцелярии. Впоследствии эти документы оказались в подвалах дома Двенадцати коллегий на Васильевском острове, которые не раз затоплялись во время часто случавшихся в Петербурге наводнений. Лишь в 1835 году правительствующим Сенатом была назначена специальная комиссия по разбору архива. Оказалось, что в подвалах скопилось более двух миллионов дел, многие из которых «по случаю наводнения и от долговременности» пришли в такую ветхость, что «едва ли можно узнать их содержание». Найти среди них все дела Тайного приказа, конечно, не удалось. Многие безвозвратно исчезли, другие настолько истлели, что при первом прикосновении превращались в прах.

21 февраля 1672 г. в Крыпецком монастыре Иоанна Богослова, что в 60 километрах от Пскова, местный игумен Тарасий постриг в монахи под именем инока Антония Афанасия Лаврентьевича Ордин-Нащокина. Так несколько неожиданно завершилась незаурядная служебная карьера одного из самых талантливых и искусных руководителей «царственных и государственных посольских дел» боярина, которого историк В.О.Ключевский назвал «русским Ришелье».

Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин родился в 1605 году в дворянской семье в провинциальном городке Опочка. Благодаря своим недюжинным природным дарованиям он быстро осваивал иностранные языки, математику и механику, отличался большой начитанностью не только среди провинциального служивого люда, но и среди столичной вельможной знати. С поляками он легко разговаривал по-польски, с литовцами — на их родном языке. Мог изъясняться и по-немецки, научившись этому языку у заезжего иностранца в Опочке.

Царь Михаил Федорович довольно быстро обратил внимание на яркую личность, ознакомившись с несколькими его «аналитическими работами» по истории и военному делу. Одна из них — о военно-политическом положении Российского государства — пришлась самодержцу особенно по душе, поскольку в ней впервые была четко сформулирована мысль о том, что Россия должна идти к международному признанию самостоятельным путем, используя в первую очередь свою мудрость и свой исторический опыт.