Котошихин объяснял причину своего поступка так. Он действительно был с Ордин-Нащокиным у князя Черкасского, готовя проведение мирных переговоров с поляками. Поляки оказались неуступчивыми. Тогда князь Черкасский решил воздействовать на них силой и перешел в наступление, но был отброшен с большими потерями и отозван в Москву. Вместо него царь направил своего любимца князя Юрия Алексеевича Долгорукого. Однако и ему не удалось добиться успеха. Тогда Долгорукий решил прибегнуть к интригам: пытаясь возложить всю вину за провал переговоров на своего предшественника, он якобы обратился к Котошихину с требованием сочинить царю донос с обвинением князя Черкасского в том, что он «сгубил царское войско». За это он посулил подьячему повышение в должности и возврат имущества, конфискованного в казну в связи с делом отца. Как признавался Котошихин в письме шведскому королю, он предпочел бежать в Польшу, опасаясь своим отказом навлечь гнев нового воеводы.

Котошихин предложил свои «услуги» польскому королю Яну-Казимиру, и тот назначил ему жалованье — сто рублей в год — в три раза больше, чем тот получал в Москве, и велел ему «быть при его милости канцлере литовском». Котошихин явно набивал себе цену и упрашивал Яна-Казимира оставить его при своей особе. Он выражал готовность давать королю «полезные» советы, от которых даже «к способу в войне будет годность». При этом он ставил условие, чтобы поляки информировали его о том, что делается на границах и «что делается на Москве и меж Москвою и шведами, также и на Украине и меж татарами». Котошихин хвастался, что, будучи в Москве в Посольском приказе, он крепко дознался к тем «вестовым делам».

Перебежчик также предлагал польскому королю свои «изобретения» в военном деле: изготовление таких рогаток[11], которые будут «лутче и легче московских», а также способ «разрывать московские рогатки». В конце прошения он сетовал на то, что не был допущен «дойти к Королевскому Величеству поклонитца», и просил о разрешении свободного доступа к королю.

К просьбам и предложениям перебежчика Ян-Казимир отнесся прохладно. То ли настойчивость и чрезмерная угодливость предателя вызвали у короля естественную подозрительность, то ли устремление Котошихина прорваться лично к королю показалось слишком дерзким, но что-то вызвало обратную реакцию, и Ян-Казимир так и не допустил его до собственной персоны.

Котошихин разобиделся и махнул в Пруссию, а оттуда в вольный немецкий портовый город Любек. Там он случайно встретил бывавшего в Москве иностранца Иоганна фон Горна, тайного агента царя Алексея Михайловича. Котошихин был знаком фон Горну как подьячий Посольского приказа. Ничего не зная о его измене, фон Горн доверился предателю и просил переслать царю секретное сообщение о том, что собирается направить в Москву одного полковника, якобы хорошо осведомленного о военных планах шведского короля.

Воспользовавшись неосторожностью фон Горна, предатель, конечно же, спешно предпринял попытки связаться со шведскими властями, чтобы как можно выгоднее запродать попавшую неожиданно прямо ему в руки ценную информацию лично Карлу XI, а заодно и добиться его расположения. На первом же попутном корабле он направился в Нарву, где в те времена была резиденция Якова Таубе, шведского генерал-губернатора Ингерманландии (область по берегам Невы и Финского залива, которая в 1583–1595 и в 1609–1702 гг. находилась под властью Швеции).

Дальнейшая судьба Котошихина подробно прослежена по документам шведских архивов. Оказывается, в Нарве он встретился с еще одним перебежчиком — купцом Кузьмой Овчинниковым, о личных качествах которого достаточно красноречиво свидетельствует следующая сохранившаяся в шведских архивах запись: «В Новгороде он набрал у одного купца товару на шестьдесят любекских ефимков и, не заплатив ни гроша, скрылся». Через этого афериста Котошихин передал Якову Таубе свое прошение на имя шведского короля.

В прошении, льстиво называя малолетнего Карла «великомощным славным государем», перебежчик сообщает, что желание послужить его королевскому величеству возникло у него еще во время поездки в Стокгольм с царским письмом. Поэтому, вернувшись в Москву, он вступил в тайную связь с Эберсом и передал ему текст царской инструкции русским послам. «За это комиссар подарил мне сорок рублей», — признается он, не ведая, конечно, подробностей переписки Эберса с королем.

Таубе, встречавшийся с Котошихиным в Стокгольме, знал, с кем имеет дело, и немедленно направил его прошение королю, присовокупив при этом, что русский подьячий якобы был захвачен поляками и бежал из плена. Нет сомнения, что эта версия была придумана самим Котошихиным.

Пока в Стокгольме рассматривался вопрос о дальнейшей судьбе перебежчика, в Москве получили сведения о его пребывании в Нарве. К Якову Таубе был направлен личный представитель новгородского воеводы князя В.Г.Ромодановского стрелецкий капитан Иван Репнин с требованием выдать царским властям Котошихина, «учинившего измену и передавшегося польскому королю». Воевода в своем послании ссылался на 21-й пункт Кардисского договора, хорошо известного Котошихину, обязывающего обе стороны выдавать беглых и пленных. Князь требовал «вышереченного изменника и писца Гришку прислать ко мне с конвоем в Великий Новгород».

Из послания князя Ромодановского шведский генерал-губернатор понял, что русской разведке удалось получить достаточно веские доказательства пребывания Котошихина в Нарве, поэтому отрицать этот факт было просто бессмысленно. Тогда Таубе решил прибегнуть к другому ходу: в ответном послании он уверял, что беглец «прибыл сюда, в Нарву, гол и наг, так что обе ноги его от холода опухли и были озноблены, и объявил, что желает ехать назад к своему государю, но по своему убожеству и наготе никуда пуститься не может». Таубе сообщал, что якобы приказал дать Котошихину одежду и пять риксдалеров[12] «для продолжения обратного пути к Царскому Величеству». В качестве реакции на послание Ромодановского генерал-губернатор заверил воеводу, что лично отдал приказ о немедленном розыске беглеца, и предложил Репнину выделить одного из своих стрельцов для участия в поисках.

Поиски, естественно, не дали результатов. Хозяин дома, где останавливался Котошихин, показал, что тот якобы несколько дней назад отправился в Псков к тамошнему воеводе и своему бывшему начальнику Ордин-Нащокину.

Встревоженный Котошихин тем временем продолжал упрашивать шведов услать его «подалее от Отечества». На всякий случай он предусмотрел и отходную: просил держать в секрете все перипетии его домогательства шведского гражданства на случай, чтобы он мог «безопасно ехать в Москву».

Но отходной вариант не пригодился: «знакомый с тайнами Московского государства» угодливый подьячий пришелся на сей раз ко двору. Государственный совет Швеции, фактически управлявший страной до совершеннолетия короля, заслушал прошение Котошихина и «признал за благо» доставить его в Стокгольм, чтобы на месте удостовериться, «каков он в самом деле». 24 ноября 1665 г. Карл XI подписал специальный указ камер-коллегии «о некоем русском Грегори Котосикни», гласивший: «Поелику до сведения нашего дошло, что этот человек хорошо знает русское государство, служил в канцелярии великого князя и изъявил готовность делать нам разные полезные сообщения, мы решили всемилостивейше пожаловать этому русскому двести риксдалеров серебром». Одновременно Таубе было направлено распоряжение о принятии Котошихина на королевскую службу.

Судя по хранящимся в Стокгольмском архиве документам, перебежчик прибыл в шведскую столицу под именем Иоганна Александра Селецкого. Он снова, как и в Польше, желает видеть самого короля. В челобитной, поданной в Государственный совет, он заявляет: «Живу четвертую неделю, а Его Королевского Величества очей не видел…» Напоминает, что живет в «Стекольне» без дела, просит, чтоб ему «какая служба была учинена», а заодно просит пожаловать казенную квартиру и харчи. 28 марта король пожаловал «поступившему на шведскую службу и обязавшемуся быть нашим верноподданным, бывшему русскому писцу Иоганну Александру Селецкому сто пятьдесят далеров серебром на прокормление и содержание, а также на обзаведение в здешнем краю».