— Я возвращалась, — вздыхает она. — Вообще-то, три раза.
— Что? — спрашиваю я, отстраняясь и поворачивая Кэмми так, чтобы взглянуть ей в глаза. — О чем ты?
— И каждый раз, когда приезжала сюда, я сначала заходила в дом твоих родителей и спрашивала, как у тебя дела. Каждый раз, когда мне говорили, что у тебя есть подруга или жена, я умоляла их не говорить, что заходила. Я не хотела появляться в твоей жизни, если ты уже счастлив.
Я хочу злиться на маму и папу, но не могу. Я ведь не дал им даже заподозрить, что исчезновение Кэмми из моей жизни причинит мне боль.
— Счастлив? — переспрашиваю я.
— Я думала, раз у тебя кто-то есть, ты счастлив, — объясняет она.
Не могу сдержать рвущийся наружу смешок.
— Кэм, я никогда не был счастлив так, как был с тобой, пусть это и глупо, ведь тогда мы были совсем юными.
Она опускает взгляд.
— Это не смешно, — бормочет она. — Я всегда чувствовала то же самое. Когда я увидела у порога Эвер, второй мыслью, которая пришла мне в голову, было то, что у меня наконец есть повод увидеть тебя, и, возможно, нарушить ту идиллию, в которой ты живешь. Это было эгоистично, но…
— Это не было эгоистично. Я не могу сказать тебе, как счастлив, что ты прервала то, что считаешь идиллией.
Кэмми снова обнимает меня, ее голова снова у меня под подбородком — где и должна быть.
— Каспер этого не хочет, — тихо говорит она. — Это не было частью его плана.
— Я знаю. Я только что из твоего номера. Он когда-нибудь причинял тебе боль?
Кэмми отстраняется и скрещивает руки на груди, создавая между нами пространство.
— Нет, он никогда не причинял мне вреда. Физически.
«Жалкий мудак», — резюмирую я.
— Уже поздно, но я не знаю, во сколько обычно ложатся тринадцатилетние дети, и вообще, где вы планировали провести ночь?
— Ну, — вздыхает она, убрав за ухо прядь волос, — честно говоря, я еще не знаю. Наверное, не самое лучшее начало материнства.
— У тебя отлично получается, — говорю я ей.
— Не знаю, — вздыхает она с улыбкой.
— Эвер, эта женщина — просто безумие.
Мое внимание приковано к скрипачке, которая просто отжигает. Я никогда не слышал раньше такой игры. Скрипачка играет современную музыку, но очень необычно. Эвер просто зачарована.
— Ты знаешь ее?
— Это Линдси Стирлинг [8], — отвечает Эвер, не отрывая от нее взгляда. — Она самая талантливая скрипачка из всех, что я слышала.
— Она большая звезда? — спрашиваю я.
— Вроде того. Странно, что она играет здесь. Это ведь совсем маленький городок.
Кто бы мог подумать, что у меня будет культурная дочь? Это все Кэмми.
Кладу руку на плечо и наблюдаю за ней, пока она наблюдает за скрипачкой. Замечаю, что скрипачка и Эвер одеты похожим образом. Если это современная мода, то я пропустил этот тренд. Кажется, еще вчера я был подростком, и вот уже чувствую себя стариком.
Мы втроем молчим. На лице Эвер настоящее счастье — все тридцать пять минут, пока играет музыка. Скрипачка публично благодарит подругу за то, что пригласила в этот идеальный маленький городок и познакомила ее с Коннектикутом. Полагаю, это объясняет, почему поп-звезда играет посреди парка. Обычно самое волнительное событие в нашем городке — выступление школьного ансамбля.
— Итак, дамы, я думаю, пора найти вам место для отдыха. Что думаете? — спрашиваю я, когда мы идем к дороге.
— Где твоя жена? — спрашивает Эвер.
Я специально прокашливаюсь, пытаясь найти способ избежать ответа и одновременно понимая, что не могу. Технически мне следует быть с Кэмми — то есть, с Тори. Она сама себя отправила в больницу, и я не знаю, что теперь делать. Я знаю, что должен позаботиться о ней, но я устал от заботы.
— ЭйДжей? — Кэмми не пропустила вопрос. — Ты в порядке?
Крепко сжимаю губы и качаю головой.
— Я не знаю, — говорю я им.
— Что именно? — спрашивает Кэмми.
— Я знаю, где она, и не знаю, в порядке ли я.
— Мне очень жаль. Я была настолько поглощена своими проблемами, и даже не подумала спросить тебя, что было после обеда, — говорит Кэмми.
— Она какая-то грустная, у нее как будто пустой взгляд, — замечает Эвер. Ее слова ранят меня. Было так очевидно, что Тори не в порядке? Как оказалось, она более нестабильна, чем я думал. Правда ее прошлого преследует меня, и не знаю, что с этим делать.
— Это длинная история.
Кэмми смотрит на мое лицо, пока мы идем, но я смотрю только вперед.
— Тут есть отель дальше по улице. Я уверен, что мы сможем найти для вас номер. Позвольте только я заберу кое-что из машины.
Никто не спорит. Мы проходим пару кварталов. Это маленький отель, а не люкс, к которым, как видно, привыкла Кэмми, но он должен быть достаточно приличным. Я это знаю. Я останавливался здесь на пару недель, когда Хантер переживал тяжелые времена. Тогда я был в некотором роде бездомным, благодаря своим потрясающим последним отношениям.
— У вас с собой не так уж и много вещей, — отмечаю я, заметив две их маленькие сумки.
— У нас с Каспером все немного вышло из-под контроля, и мне просто нужно было вытащить нас оттуда и побыстрее. Я как-то не задумалась о последствиях, — поясняет Кэмми.
Я прикусываю язык, чтобы не поделиться своим мнением насчет этого мудака.
— В любом случае, на ночь у нас все есть.
— Машину он тоже забрал, так? — предполагаю я
— Да, — говорит Кэмми. — Мы вроде как пешком.
— С нами все будет нормально, — говорит Эвер. — Последние несколько лет я жила сама по себе. Родителей никогда не было дома, а няня безбожно пила и забывала про свои обязанности.
Это больно. Как можно взять ребенка, а затем переложить заботу о нем на няню?
Я так старался уйти от прошлого, так хотел преодолеть сожаление и стыд, которые чувствую все время. Вот только каждый раз, как я стремлюсь к тому, чтобы все забыть, все возвращается. Мы не должны были отдавать ее, и мне хочется это сказать, но Кэмми была вынуждена принять решение, и потому это не сработает. Я просто хочу, чтобы Эвер знала правду.
Мы заселяемся в отель. Я провожаю девочек наверх, не зная, куда пойду сейчас сам. Домой без Гэвина я не хочу, и не хочу врываться в дом Хантера, так как могу разбудить детей. Может, я просто пытаюсь придумать повод остаться. Но это было бы большой ошибкой.
Мы открываем дверь в номер и видим большую комнату и спальню приличного размера с двумя кроватями.
Подхожу к маленькому столу в углу и кладу на него маленькую белую коробку, которую возил с собой весь день.
— Эвер, я ждал тринадцать долгих лет, чтобы сделать это, но сейчас, в эту секунду, не могу поверить, что все действительно происходит.
Она выглядит немного смущенной, поэтому я открываю коробку и достаю свечу и зажигалку из заднего кармана. Я ставлю свечу в центр кекса и зажигаю ее.
— Ладно, загадай желание, Эвер.
Дочь смотрит на меня, будто я дурак, но я улыбаюсь и говорю ей:
— Давай же. Желания сбываются. Верь мне.
Она закрывает глаза, и я обнимаю ее, а Кэмми кладет руку на мою. Я смотрю на Кэмми и вижу, что она плачет, пока Эвер задувает свечу.
— С днем рождения, Эвер, — говорит она.
Когда этот подходящий для книг момент проходит, мы режем кекс на три части и едим в тишине. Мы словно осознаем величие этого момента, и нам не нужны слова.
Через несколько минут я замечаю, что Эвер устала.
— Тебе, наверное, стоит немного поспать, — предлагаю я.
Эвер подходит ко мне, и я не понимаю, чего она хочет, пока ее руки не обнимают меня за шею.
— Я знаю, ребята, для вас этот день отстой, но это был лучший день в моей жизни.
Она убирает руки и уходит, оставив меня в полном шоке. Меня словно ударили в грудь или сделали дефибрилляцию. Эти слова — лучшее, что я слышал в своей жизни, и вряд ли что-то сможет их переплюнуть. Я мечтал услышать это от дочери, пусть даже это были мечты о безликой маленькой девочке, которая не знает меня, но говорит, что скучает по мне. Сегодня явно не подходящий день для исполнения мечты, и все же это случилось.
Кэмми плюхается на диван, скидывает туфли и подтягивает колени к груди.
— Что мне делать?
Я усаживаюсь рядом с ней и кладу ладонь ей на колено.
— Все, что подскажет сердце.
Она наклоняет голову и смотрит на меня.
— Мое сердце впервые за долгое время лишилось дара речи.