Эстелла прикрыла глаза и покачала головой.

— Нет, — сказала она, пытаясь сохранять терпение. — Я не об этом. Если он откроет дверь, мы просто скажем, что пришли за деньгами, раз уж оказались в этом районе, а поскольку ты вроде как собираешься купить потрясные туфли, чтобы отметить ваше расставание, мы и заскочили на тот случай, если он не уехал-таки в Марсель и может вернуть те шесть тысяч франков, которые должен.

— Ах, в этом смысле кстати… Да, так гораздо лучше. — Вероника была уверена, что это объяснение содержит ряд изъянов, но ее голова работала слишком неотчетливо, чтобы их выявить. Она была рада доверить всю текущую работу Эстелле. — А если он попросит меня вернуться и дать ему еще один шанс?

Не обращая на нее внимания, Эстелла стукнула в дверь. Ответа не последовало, она выхватила у Вероники ключи и открыла дверь. Они прошли прямо в гостиную, и Вероника включила свет.

— Сначала о деле, — сказала Эстелла. — Где кухня?

Вероника указала дорогу, и Эстелла вскоре принесла две бутылки пива.

— Я думала, что ты перешла на фруктовые соки.

— А из чего сделано пиво?

— Думаю, из ячменя.

— А ячмень — это фрукт.

— Думаю, что нет.

— А что же тогда?

— Не знаю… Может — злак.

— Ну а злаки — это разновидность фруктов. Ты вообще что-нибудь знаешь? В любом случае у нас переломный момент, так что заткнись и пей пиво.

Они сели на диван, и Эстелла осмотрелась. Она впервые оказалась в квартире Жан-Пьера.

— Мне казалось, что его жилье — претензия на художественность, — сказала она. Она видела его пару раз и запомнила лишь то, как он выглядит: его волосы и неприятную манеру выпускать сигаретный дым. Но ни его квартира, ни окружение, казалось, не подобали столь навязчиво богемному человеку, как он. — По крайней мере, здесь нет этих чертовых морских свинок.

Они закурили. Ведерко для угля, которое Жан-Пьер использовал под пепельницу, было полно окурков, и они решили, что не стоит волноваться о том, что их окурки может обнаружить полиция. Холодное пиво снимало остатки похмелья.

— Хорошо, давай с этим покончим, — сказала Вероника. — Я никогда прежде грабежом не занималась и совсем не уверена, что мне это нравится.

— Ладно, что же тогда ты не пойдешь и не заберешь деньги, чтобы мы могли убраться отсюда? Из тебя такой бестолковый уголовник…

— Ну да, — она встала и пошла в спальню Жан-Пьера. Ощущение было скверное. Его постель оказалась разобранной. Она растянулась на ней, вдыхая его запах — смесь табака, шампуня, — который стал уже таким знакомым. Она потерлась щекой о подушку и устроилась поудобнее, глядя сквозь дремоту на короткие светлые волоски, оставленные ею на подушке, которые легли рядом с длинными и темными волосами, которые оставил он. Она закрыла глаза и вдыхала аромат того, кого она так театрально покинула. Она заснула.

Проснулась она от толчка, словно кто-то ударил ее лопатой по затылку. Ее окликала Эстелла, спрашивая, нашла ли она что-нибудь. Она поднялась и открыла тот ящик, где он хранил деньги. Она подняла пачку рубашек, но под ней денег не оказалось. Она посмотрела в других ящиках, но и там было пусто. Она заглянула под матрац, затем в сервант.

— Черт, — выругалась она про себя: денег не было. — Черт! — крикнула она подруге в соседней комнате.

Они продолжили поиски по ящикам в других комнатах, посмотрели за книгами и стереосистемой, под лампами и креслами. Через полчаса уже было найдено девятнадцать зажигалок, шесть носков, две колоды карт с порнографией и нечто, похожее на картофелечистку. В кувшине они нашли семьдесят три франка, но пачки банкнот так и не было.

— И что же теперь? — спросила Вероника.

— Он должен тебе деньги, так?

— Ну… да.

— Мы получим с него другим способом.

— А этот другой способ, о котором ты говоришь… он предполагает нарушение закона?

— Вообще-то нет.

— То есть на самом деле — да.

— Ну, возможен небольшой проступок, но ты имеешь моральное право получить назад свои деньги, поэтому я бы сказала — нет. С этической точки зрения это совершенно законно, так что тут нет никаких проблем.

— Пока нас не схватила полиция.

— Возможно, полиция и не примет этической точки зрения. Но ты не беспокойся, нас не поймают.

— Откуда ты знаешь?

— Просто знаю. Ну скажи, сколько раз я попадалась на воровстве?

— Дважды.

— А, да. — Эстелла забыла о своих трениях с законом. — Но кроме этих двух раз часто ли меня ловили на краже?

— Никогда.

— Вот именно — я знаю, что делаю.

— И как же мы получим эти деньги? — Она ожидала худшего, не зная, впрочем, что бы это могло быть.

— Ты помнишь, как я безнадежно и тоскливо сидела на героине?

— Да.

— Ну и как я доставала на это деньги?

— Напропалую спала с богатенькими, если мне не изменяет память. Я этим не занимаюсь, и, кроме того, у меня нет времени: деньги нужны прямо сейчас.

— Да, я спала с богатенькими, но только с симпатичными. Но я сейчас говорю не об этом. Я, кроме того, и воровала. Я крала одежду, компакт-диски, всякие электрические штучки и сбывала их человеку по имени Клеман. Он скверный человечишко с ужасными волосами, но знакомство с ним было полезным, да и платил он прилично.

— Так…

— Так я звоню Клеману, он подойдет и купит эту штуку, — она указала на маленький и дорогой стереопроигрыватель Жан-Пьера. Он притворялся равнодушным к нему, но Вероника знала, что он безумно его любит.

— Нет, это слишком жестоко, — сама мысль ее покоробила. — Это все равно что украсть у него глаз или ткнуть палочкой в барабанные перепонки. — И она показала, как это делается.

Эстелла покачала головой.

— Слишком уж ты нежная. Что с тобой?

— Но это — его гордость и отрада. Он этого не переживет.

— Ты уже забыла, что ты натворила? Как бы то ни было, у него — твои шесть тысяч франков. Ты думаешь, он когда-нибудь тебе их вернет? Ты ему ничем не обязана, он — дерьмо.

Вероника тяжко вздохнула и приложила руку ко лбу. Ей ужасно хотелось выбраться из заморочки, в которую она попала, и вернуться к нормальной жизни.

— Ладно, звони своему другу Клеману.

— Но он мне не друг, ни капельки. Мне надо позвонить ему из автомата: не могу же я звонить ему отсюда. Посиди пока здесь, я быстро вернусь.

Убедившись, что входная дверь заперта, Вероника присела на диван и, потягивая пиво, старалась отогнать от себя тяжелые мысли о том, в какую историю она попала. Будучи не в силах успокоиться, она встала и прошла к подстилке Цезаря, — она вся в собачьей шерсти. Это напомнило ей о волосах на подушке Жан-Пьера. Она увидела миску Цезаря, большую, светло-коричневую, с его кличкой, написанной большими черными буквами. Она хотела забрать ее с собой, но не смогла, ведь из нее сенбернар пил в последний раз.

Она вспомнила, как Жан-Пьер подарил ей эту миску.

— У меня есть кое-что для тебя, — сказал он тогда, а она спросила, не думает ли он, что у нее день рождения.

— Нет, — сказал он, — я просто хотел подарить тебе вот это, без всякого повода. — Он вручил ей миску и рассказал, что проходил мимо лавки, где их расписывают на заказ, и вспомнил о ней и о Цезаре, и не удержался — купил ее. Такая щедрость и забота выставляли его в новом, таинственном и радужном свете. Но в ту ночь, когда она ушла, он был совсем другим — безжизненным и ушедшим в себя.

Зазвонил телефон, и она чуть не умерла от страха. Но это был лишь телефон, а не полицейская сирена — и она немного успокоилась. Она дождалась включения автоответчика: раздался деревянный голос Жан-Пьера на фоне записей Майлза Дэвиса. Затем она с облегчением услышала голос Эстеллы и подняла трубку.

— Мне пришлось дойти до метро, чтобы найти телефон. Я постою здесь и дождусь Клемана, он меня подвезет. Сейчас он занят, так что мы будем примерно через полчаса.

— Ладно, увидимся. Не забудь: четвертая квартира, нажмешь звонок.