Потом Жемина рассказала о неприятном инциденте, произошедшем сегодня на турбазе. Когда туристы смотрели очередное весеннее мгновение советского разведчика, в зал ворвались два подвыпивших инструктора и доложили присутствующим, что сейчас у них в программе футбольный матч с участием местной команды. Туристы стали возмущаться, те же вели себя издевательски, но дело кончилось не в их пользу.

Какой-то смельчак из туристов поднял телевизор с тумбочки и сказал, что брякнет его оземь, а все подтвердят, что это сделали они. «В крайнем случае, — добавил турист, — оплачу!» Агрессоры отступили, но Жемина боялась продолжения скандала.

— День сегодня какой-то рваный, — сказал Андрей уже в комнате, — поспать бы немного.

— Не кради чужие идеи, — полностью согласилась я с предложением, но он уже затих на диванчике и ничего не слышал. Когда я проснулась, диванчик оказался пуст, наручные часы исчезли на этот раз вместе с владельцем, и на дворе смеркалось. Спустя полчаса ситуация не изменилась.

— Теперь все будет по-другому, — пообещал он мне вчера, и, действительно, день оказался довольно-таки необычным.

Андрей Константинович, по своей природе, безусловно, относился к интровертам, но сегодня его замкнутость и сдержанность превзошла все мои ожидания. Похоже, весь день он усердно заворачивался глазами внутрь в капустные листья, как фальсифицированная парадигма Карла Раймунда Поппера, и я оставила его в полном покое уже с самого утра. Все равно хоть на миг (не думай о мгновеньях свысока!), да промелькнуло вчера в этих капустных листьях что-то такое розовенькое и беззащитное, чего нельзя было ни обидеть, ни отринуть. Chercher lе bambin…

Кстати, к вопросу о поисках ребенка — пора было вручить шоколадку Таракану. Таракан уже лежал в постели, и, пока мы с ним сюсюкали, из кухни доносились оживленные голоса. Лида рассказывала о распространившемся обычае западных женихов относиться к браку весьма серьезно, с представлением полного отчета о состоянии своего здоровья, кошелька и причине разрыва отношений с особами противоположного пола, попадавшимися им ранее на жизненном пути. Русские невесты, от которых требовалась та же откровенность, находили этот обычай предельно странным и всячески увиливали от ответа, глядя с надеждой на переводчика.

Баронессе такой расклад вещей представлялся вполне приемлемым, и она уже прикидывала, чтобы изменилось, получи она все эти сведения от Барона до свадьбы — оказывалось, однако, что практически ничего.

— Ну, относительно кошелька и контактов утверждать что-либо сложно, но справку из псих-диспансера для загса я бы ввел, — высказывал свое мнение голос моего квартиранта.

Голос Василия тут же, с испугу, признался во всех до свадебных грехах, а именно — отсутствии кошелька, коренного зуба и посторонних контактов, но признания выглядели весьма запоздалыми, поскольку в Пакавене об этом и так все знали. Судя по всему, желающих поучаствовать в стриптизе больше не было, и я заглянула на кухню. Баронесса кормила Андрея ужином и подливала в стаканчик местного кальвадоса. Я обомлела от его непомерного аппетита и ее непомерного энтузиазма.

— В конце концов, ты же регулярно спаиваешь Барона, — пошла в атаку Баронесса.

— С твоего разрешения, заметь, и только с твоего разрешения!

— Можешь и впредь продолжать, это экономит средства семье, но сейчас Барона нет.

— Он что, не оставил телефона?

— Можешь позвонить. Он в баньке за пляжем с Жигулевцевым, Витасом и Стасисом. Возможно, они даже там и моются.

Да, дамам там было делать нечего, мой друг был для меня в этот вечер потерян полностью, и мне ничего не оставалось делать, как присоединиться к трапезе. Пока я делилась столичными впечатлениях, по двору Вельмы промчался Жигулевцев в трусах и одном сапоге, быстро юркнув на финише к себе домой.

Вскоре после него появилась хохочущая группа собутыльников с другим сапогом в руках. Оказалось, друзья решили подшутить над Жигулевцевым.

Хозяин баньки Витас, выйдя по нужде, что-то крикнул в воздух на местном языке, а, вернувшись, сообщил, что там стоит Гермине. Жигулевцев высунулся в окошко и спьяну принял в темноте широкий деревянный столб на пляже, где были вырезаны десять заповедей отдыхающим, за силуэт своей тещи. Быстро удалось найти только один сапог, в нем он и помчался домой обходным маневром. Когда компаньоны нашли второй сапог, он оказался правым, а все точно помнили, что у бегущего именно правая нога выглядела уже совершенно обутой.

В это время диск-жокей на турбазе объявил о конце света, из чего можно было заключить, что на часах сейчас ровно одиннадцать вечера.

— Мамочка, посмотри какой я чистенький, — начал разливать елей Барон, отсмеявшись, и мы уже собирались расходиться, когда на шоссе послышался мотоциклетный рев, а от нашего крыльца раздались крики Жемины:

— Домой, скорее домой!

Мы поспешили к дому. Жемина показывала руками в сторону шоссе, где уже собралось человек пятьдесят местных парней.

— Скорее домой, и не выходите, я запру двери. Свет потушите!

Мальчики вежливо пропустили всех девочек вперед, а сами сгруппировались для наблюдения в нашей беседке — бегство было несовместимо с их мужским достоинством. Девочки прошли наверх и собрались у окна пустой комнаты, откуда на днях выехали домой Пупсик со своими родителями. Драка уже началась, и свет в деревне тут же погас. Как выяснилось позднее, какой-то парень из райцентра съездил в выходной день по делам в соседний городок Вежис (он славился своим театром, но билеты нам не удалось достать ни разу) и отбил девицу у местного жителя. Ответный визит вежисяне нанесли на мотоциклах, прихватив райцентровских после танцев на турбазе.

Дрались кастетами и длинными досками, тут же выломанными из заборов, и драка была такой же ужасной, как внезапно налетающие на Прибалтику атлантические смерчи. Обычно спокойные и неторопливые, парни уничтожали друг друга остервенело и яростно, будто бы этот бой был последним и решающим в их жизни абсолютно все.

Внезапно раздался какой-то странный звериный вой, вежисяне быстро отошли и скрылись в темноте, откуда вскоре донесся мотоциклетный рев. Местные сгрудились под большой сосной, потом подъехал автомобиль, и одного внесли туда. Автомобиль рванул с места в сторону райцентра, а оставшиеся стали шарить руками в темноте под большой сосной. Жемина, испуганно прижимая руки к сердцу, сказала, что прошлой осенью на этом месте была такая же драка местных с русскими солдатами. Какой-то раненый ножом солдатик метался по деревне в поисках укрытия и скрылся, в конце концов, в ее доме, но преследователи ворвались и вытащили его с чердака. Солдатик остался инвалидом, а Жемину долго допрашивали.

— Это сосна виновата, — вдруг сказала Жемина, — под ней всегда все дерутся, даже собаки. Жворуне тоже здесь нашли.

Жворуне была чистопородной лайкой, и ее загончик у сарая в это лето пустовал. Зимой Стасис ходил с лайкой на охоту, а летом я часто брала ее в лес с условием, что мы будем на месте до семи часов вечера, когда Жемина выпускала кур, потому что страсть Жворуне к курам носила поистине шекспировский характер, и ежегодный плач Жемины по очередной беленькой Дездемоне с предъявлением душегубке потерянных в траве перышек потрясал чувствительные сердца городских дачников. Подвыпивший в прошлый рождественский вечер Станислав забыл запереть загончик, и наутро растерзанную собаку нашли под этой самой сосной.

Стасис рассказывал мне, что рядом с телом были волчьи следы, хотя волков в Национальном парке в последние годы не водилось. Под сосной всегда пахло острой звериной мочой, и я не раз наблюдала, как собаки кружат там, жадно втягивая воздух носами и ненавидя друг друга. Странная сосна стояла в Пакавене у шоссе перед нашим домом!

Стасис, как лицо, весьма близкое к драчунам в социальном и возрастном отношении, сбегал на разведку. Оказалось, в драку ввязались и два инструктора турбазы, разгоряченные дневным скандалом с телевизором. Одному из них вежисяне отрезали ухо, раненого увезли в больницу, но ухо потерялось. Тут я слегка забеспокоилась, потому что к этому времени мне уже стало вполне ясно, что за фасадом участливости моего доктора наук прячется вполне определенная склонность к приключениям.