Я сняла с себя верхнюю одежду и в одной футболке забралась под одеяло. От футболки пахло табаком и гелем для волос.

Мне вдруг подумалось, что у меня вот уже целых полтора года как никого не было.

Из окна пиццерии «Россо» видно кладбище да угол церкви. Снег белым покрывалом укутывает кладбище.

Я поставила на поднос две бутылки пива и спрайт.

Спрайт заказала девушка в розовом джемпере с надписью «Колледж».

— А салат? — спросила она, растягивая гласные.

— Скоро будет, — ответила я. Она взяла соломинку и принялась с таким шумом втягивать в себя спрайт, аж в ушах засвистело. На голове у нее были большие фиолетовые заколки с бабочками — ей, видимо, никто не сказал, что они давно вышли из моды.

Пиво я отнесла на столик у окна. Там сидели мама с дочкой. Похоже, им было весело. Честно говоря, никогда не понимала, как некоторые могут пить с собственной матерью. А ведь то и дело слышишь: «Посидели вчера с маман, пивка дернули». Лично я, к примеру, даже представить себе не могу, чтобы мы с мамой сидели вот так в каком-нибудь пабе, чокаясь пивными кружками и трепясь о том о сем. Что ж, каждому свое.

К обеду повалило столько народу, что я и перекусить-то толком не успела. Пока я в очередной раз сражалась с кассой, Марита, моя начальница, протянула мне кусок остывшей пиццы.

— Держись, — ухмыльнулась она. Ее широкое лицо с большими веснушками казалось непроницаемым. — Сейчас еще одна группа подойдет, у них стол заказан. Гребцовский клуб. Тридцать пять человек.

— Ну все, труба.

— Да уж.

Мне снова подумалось, что пора менять профессию, но это была лишь секундная слабость. Все-таки у нас чертовски хорошая команда. И потом, сколько можно метаться с места на место? Нет уж, отработаю эту весну, а в мае попробую поступить в универ на филфак.

Решение о поступлении было окончательно принято. Честно говоря, я и сама не думала, что когда-нибудь соберусь с духом. Мне все в один голос твердили: зачем тебе это нужно, толку никакого, одно разочарование от этих книжек. Но я решила рискнуть.

На принятие этого решения ушло целых четыре года. После окончания средней школы я успела поработать няней, постоять с мамой за прилавком, закончить курсы машинописи, курсы фотомоделей, поучиться в семинарии в Сяккиярви и, наконец, на отделении прикладного искусства в Ивало. И практически все бросала на середине.

Для официантки у меня неважная координация движений и нервы ни к черту, но я справляюсь. Еще четыре месяца, и вся эта беготня останется позади. Это уже решено.

Около одиннадцати вечера неожиданно зазвонил телефон.

— Тебя, — крикнул кто-то из коридора.

Я спустилась на первый этаж.

— Да, — сказала я в трубку.

— Привет, это Йоуни.

У меня в животе все перевернулось.

— Вот это да… — вырвалось у меня.

— Вот… решил тебе позвонить, узнать, как дела.

— Хорошо, — сказала я.

— Вот и хорошо, что хорошо.

— Угу.

Из трубки доносился приглушенный грохот музыки и пьяная речь.

— Слушай…

— Да?

Собравшись с духом, он спросил:

— Может, встретимся?

— Почему бы и нет.

— Где?

— Да где угодно.

— Когда?

— Когда хочешь.

— А что, если прямо сейчас?

— Можно и сейчас.

— Диктуй адрес.

— Улица Писпаланхарью, 18 А.

— Я скоро буду.

Он бросил трубку.

Да, без спиртного тут не обойтись.

Я влетела на кухню и бросилась к Ирене:

— Слушай, будь другом, одолжи бутылку вина и противозачаточную пену?

— Это еще с какой стати?

Ирена сидела за столом и разгадывала кроссворд. Напротив нее сидел какой-то чувак с внешностью Ренни Харлина и сворачивал косяк.

— Ну я же знаю, что у тебя есть, — выпалила я.

— Надо же, какая осведомленность…

— Ну, Ирена…

— Да ладно, ладно.

Ирена поднялась из-за стола и открыла шкаф. Она достала с верхней полки недопитую бутылку «Совиньона» и сунула ее мне в руки:

— Вот, все, что есть.

Потом она пошла в прихожую и достала из сумочки маленькую картонную коробочку.

— Приятного вечера, — сказала она. Я выхватила коробочку у нее из рук.

— Завтра верну.

— Беру только натурой… — Она грустно улыбнулась.

— Как это?

— Расскажешь мне потом все подробности.

— Хорошо, хорошо.

Я взлетела на второй этаж.

Через десять минут я была готова. Я надела светлую кружевную блузку с открытым воротом, потертые джинсы, большие золотые сережки и вылила на себя полфлакона духов «Оскар де ла Рента». Лифчик я решила не надевать. Полная боевая готовность.

Я достала со дна чемодана плакат Эдит Пиаф и повесила его на стену — пусть знает, что я тоже кое-что смыслю в культуре. Жаль только, что большая часть моих книг осталась дома в Кокколе. Теперь он решит, что я совсем ничего не читаю. Я перерыла все сумки и, к счастью, обнаружила пару книг Симоны де Бовуар и одну Воннегута. Я разложила их на подоконнике, стараясь создать видимость богемного беспорядка. Валяющиеся на полу вещи и разбросанную обувь я спешно затолкала под кровать.

Потом настала очередь пены. Я никогда раньше ею не пользовалась — на коробке было написано: «непосредственно перед половым актом», но я решила, что нельзя понимать все настолько буквально.

Тут раздался звонок домофона, а затем послышались шаги на лестнице. Потом в дверь постучали, я открыла, и… все понеслось.

Я увидела, как бросаюсь к нему, а он хватает меня на руки и несет прямо на кровать.

Через какое-то мгновение он уже был на мне. От него пахло лосьоном после бритья и лакричными конфетами. Он сжал мои ягодицы, поцеловал в ухо и расстегнул ремень. Пряжка со звоном упала на пол. Не успела я опомниться, как он уже был внутри меня, словно заранее знал про пену.

Наш первый секс был быстрым и странным. Йоуни, казалось, боялся куда-то опоздать, а я все пыталась под него подстроиться, и съеденная за обедом лазанья болталась в животе, то и дело подкатывая к горлу. Чтобы сосредоточиться, я попыталась смотреть ему в глаза, но он избегал моего взгляда. Я была мокрой и ужасно тесной, как изрядно подзалежавшееся на полке мясо.

Скоро все кончилось. За все это время Йоуни ни разу не повторил моего имени, не сжимал моих рук и даже, по-моему, не стонал. Как только все кончилось, он отстранился, закрыл глаза и вздохнул с облегчением.

— Спасибо, — сказал он. Потом открыл глаза и улыбнулся.

И тут я начала безумно хихикать. Только сейчас я поняла, как же я волновалась: моя левая рука была сжата в кулак, а правая нога затекла от напряжения. Я сгибала и разгибала ее и безудержно смеялась. Мне было больно и жарко, но я уже давно не чувствовала себя такой живой.

— Эй, ты чего? — спросил Йоуни, свернувшись калачиком у меня под боком.

— Да нет, ничего.

— А что тогда дергаешься?

— Нога затекла.

— Странно. У тебя всегда такая реакция на секс?

— Нет, только после полуторагодового перерыва.

Он уставился на меня:

— Ты это серьезно?

— Угу. Просто подходящих кандидатур не было…

— Ну ты даешь… Сейчас возомню о себе незнамо что…

Он принялся неуклюже гладить мою грудь, выглядывающую из-под кружевной блузки.

— А знаешь, у меня ведь тоже был полугодовой перерыв.

Теперь настала моя очередь таращиться.

— Я даже боялся, что у меня не встанет. Но все ведь вроде хорошо прошло, правда?

Я отчаянно закивала головой.

— Слушай…

— Ну?

— Я ужасно хочу есть.

— Тогда будем тебя кормить.

Я тихонько провела его на кухню.

— По-моему, здесь только лопарская каша, — прошептала я, роясь в холодильнике.

— Что за лопарская каша?

— Ягодный мусс.

— Ух ты. Обожаю ягодный мусс. А молока у тебя, случайно, нет?

Он заглатывал ягодный мусс с такой скоростью, что можно было подумать, будто бы он целую неделю ничего не ел. Он был похож на голодного зайчонка: мокрая от пота челка, на лице — блаженная улыбка.