— О! — воскликнула Мари Лефевр. — О них нечего и думать!

— Я думал бы все-таки, из принципа, если б не обладал уверенностью в том, что они всю ночь оставались в комнате, смежной с комнатой мадам Лаваль. Тут у меня неоспоримые доказательства… Но у вас, кажется, только что имелась еще одна причина думать, что человек в роще не был из замка. Какая это «причина»?

Лефевр взглянул на жену. Она покраснела и опустила голову.

— Говорите, я вас очень прошу!

— Ну вот… Я была доверенной моей хозяйки. И… у нее был один… молодой человек, которому она покровительствовала и кем украдкой интересовалась. Он ей писал на мое имя и по моему адресу… Это было доброе дело, клянусь вам! Ничего другого здесь не было! Мадам мне это много раз говорила. Если б не это, я не повиновалась бы ее капризу… Дело шло о молодом мальчике, который свихнулся, и мадам хотела наставить его на истинный путь…

— Кто это был? Как его звали? — торопливо спросил посетитель.

— Не знаю. Я его никогда не видела. Я передавала письма, как только их получала, вот и все.

— А куда девались эти письма?

— Мадам сжигала их. С тех пор, как она заболела, я сжигала их при ней. Но, так как ей уже трудно было писать, я думаю, что этот молодой человек приехал в Люверси, чтобы ее увидеть в эту ночь… Он уже, наверно, несколько дней жил в деревне. На последних его записках был штемпель Люверси…

Посетитель нахмурил брови.

— Все это, — сказал он через мгновение, — все это еще не бросает никакого света на бегство черно-белой змеи. Если кто-нибудь и пользовался ею как живым оружием, — после того, как расширил щель в ящике, чтобы заставить поверить в ее бегство, — кто же это может быть?

Мари Лефевр решилась наконец, после очень долгих колебаний:

— Мадам говорила об этом молодом человеке, как о совершенно безнравственном существе… Мне часто приходилось предостерегать ее от него. Но она ничего не хотела слушать. Она говорила о священной миссии, о спасении, об искуплении…

— Мадам Лаваль была очень хороша, не так ли? И взбалмошна и капризна?

— Это был избалованный ребенок, сударь! Сильно увлекающаяся женщина. И очень славная! Она не была создана для такого мужа, как господин Лаваль, который постоянно находился в разъездах. Вот она занималась…

— К несчастью!

— О да! Но знаете, за честность ее я ручаюсь!

Лефевр с многозначительным лукавством покачал головой. Но посетитель так глубоко задумался, что, казалось, вовсе забыл о присутствии супругов.

Мари Лефевр тронула его за рукав.

— Я вам хотела сказать еще одну вещь, — начала она. — Когда я выходила в парк к Лефевру, я всегда старалась закрыть дверь за собой и брала с собой ключ.

— Это не имеет никакого значения. Были другие двери и другие ключи. Самое важное — где письма… где они?

— Какие письма? — спросил Лефевр.

— Те, которые мадам Лаваль посылала неизвестному Что он с ними сделал?

И, схватившись за виски, он облокотился на стол и погрузился в бездну предположений.

Эта поза, мало похожая на позу полицейского, поразила Лефевра:

— Виноват… Я забыл спросить у вас вашу карточку… Карточку из префектуры…

— У меня ее нет. Я работаю как любитель, за свой счет. Это дело меня особенно интересует.

Лефевр вскочил:

— Да как же так! Как же так! Это неправильно! Кто вы такой? Я хочу знать, кто вы такой!

Посетитель не шевельнулся. Он продолжал мучительно сжимать свои виски.

— Ваше имя! Ваши бумаги! — требовал Лефевр.

Вынырнув наконец из своей тяжелой задумчивости, пришедший вынул из внутреннего кармана туго набитый бумажник.

— Бумаги? Вот вам, получите!

На столе оказались две бумажки по пятьсот франков.

Муж и жена переглянулись в полном согласии друг с другом.

— Что вам подать? — спросил Лефевр. — Белого вина?

— Ничего. Мерси.

Его глаза блуждали и вдруг остановились на одной точке стены, где висел на гвозде старый, своеобразного вида ключ.

Он встал из-за стола и подошел к стене, чтобы лучше рассмотреть любопытный предмет.

— Это ключ от погреба, — сказал Лефевр.

— Ого! Какая старина! — залюбовался сыщик. — Семнадцатый век, эпоха Людовика XIII.

— Вы знаток в этом деле? — учтиво спросила Мари Лефевр, опуская глаза на кредитные билеты, которые держала в руках. — Если вы, сударь, хотите получить этот ключ, мы можем обойтись без него… Сделаем новый..

Я, может быть, куплю его у вас когда-нибудь, — прошептал гость.

Либо он не мог оторваться от своих мыслей, либо на него подействовала какая-нибудь другая причина, но он произнес эти слова таким странным и таинственным тоном, что Лефевры не смели настаивать.

Он заметил это.

— Эта драма в Люверси — страшно запутанная история. И я предчувствую, что мне придется отказаться от нее, я не сумею ее разъяснить…

— У вас ужасно опасное ремесло! — сказала женщина, — Господи! Я бы ни за что этим не занималась!

— Да, мадам, очень опасное. И временами окружающий вас мрак так ужасен, что начинаешь бояться…

— Вы боитесь? — спросил лукаво Лефевр, — Но ведь змея же издохла!

— Да, — сознался посетитель. — Но жив ли убийца, который ею воспользовался? Я с ужасом спрашиваю себя о его имени!

Он несколько раз повторил «с ужасом» «с ужасом». Потом, выйдя из своего оцепенения, поблагодарил Лефевров и медленно пошел по улице.

— А ключ вам не нужен? Может быть, сохранить его для вас?

Он обернулся на эти слова, поколебался немного и решил:

— Нет, не нужно. Я…я не покупаю ключей, мадам.

И он ушел.

Первый поезд увез его в Париж. Но он вышел в Мо, где довольно далеко от вокзала его ждал автомобиль, имевший вид кабриолета.

Лионель де Праз без всякой задней мысли зашел к Жану Морейлю сразу же после того, как вернулся кабриолет, покрытый белой пылью. Жан Морейль интересовал его теперь только как Фредди. Ему надо было добраться до ночного Жана Морейля. Какое отныне имели значение жесты и действия дневного Морейля? Тот другой, был во сто раз более уязвим.

Лакей, впустивший его, сказал, что Жан Морейль только что приехал на автомобиле и что он переодевается.

— Скажите ему что я здесь, — ответил Лионель.

Его ввели в изящную библиотеку, окно которой выходило во двор, где шофер обливал водой машину.

Жан Морейль вошел в библиотеку в широкой пижаме, облегающей стройный стан молодого человека.

— Не стоило беспокоиться, — извинялся Лионель, — Я подождал бы, пока вы будете совсем готовы…

— Что нового? — спросил Жан Морейль, крепко пожимая руку графа.

— Ничего. Я проходил мимо. Мне пришло в голову захватить вас с собой. Вы, конечно, помните, что у нас сегодня в доме намечается?

— Как мог бы я забыть! Вам не скучно будет меня подождать? Каких-нибудь четверть часа?

— Пожалуйста, пожалуйста, дорогой друг!

— Я только что приехал из Лио.

— Работа в архиве, о которой вы мне говорили? Ну, как ваша книга? Подвигается?

— Понемногу.

Лионель заметил, что Жан Морейль был, как с ним часто случалось, рассеян, то есть в таком состоянии, когда ему ужасно трудно было сосредоточиться на чем-нибудь определенном. С тех пор, как граф де Праз начал изучать явления «переменного сознания», он вполне основательно искал причины задумчивости Жана Морейля в смутной и мучительной тревоге, которую ему причиняла другая «Личность». Если бы он присутствовал в лавке при разговоре супругов Лефевр, то дальнейшее еще больше убедило бы его в этом.

— Невесело? — спросил Лионель. — Черные тучи?

— Ба! У кого нет забот?

— Вы не нашли того, что искали?

— И да, и нет.. — сказал Жан Морейль. — Пожалуйста, вот папиросы. Хотите книжку? Вон там записки о верховой езде Сен-Фаля с эскизами…

— Давайте, давайте, — согласился Лионель.

Жан Морейль вытянул вверх руку, стараясь достать том, находившийся в шкафу на самой верхней полке. При этом движении широкий рукав пижамы спустился до локтя… И Лионель заметил татуированную змею на руке Морейля. Последний сейчас же увидел, что Лионель заметил змею, и счел бесполезным скрывать ее.