— Правду ли говорит этот человек?

— Очевидно, графиня: я много раз проверял его.

— Да?.. Ну а по вечерам, после обеда?

— Для парижанина его круга господин Морейль выезжает довольно редко. В театр, в концерт. Иногда в мюзик-холл. Никогда не кутит Кажется, раньше он бывал на Монмартре, как все молодые люди, но теперь туда не заглядывает.

— Следовательно, господин Жан Морейль по вечерам регулярно возвращается к себе домой и по временам довольно рано. Что он делает дома? Работает?

— Да, графиня.

Лионель, стоя к ним спиной и глядя в окно, пояснил:

— Он автор ценного труда «Женщины в произведениях Эженя Делакруа». Теперь он кончает большую книгу: «Дендизм в Англии». Он сам денди или желает им быть, как д'Орсей или как д'Оревильи, он спортсмен и литератор. Когда же ему работать, как не ночью, maman?

— Вы уверены в этом, Обри?

— Ведь невозможно проникнуть в его дом, особенно ночью…

— Но… с чьей-нибудь помощью…

Обри хранил молчание и этим как бы говорил: «Это довольно опасно, графиня; можно скомпрометировать этим многих людей»…

— Да… — задумчиво проговорила мадам де Праз.

— Знаете, что? — сказал Лионель. — Я слышал, что У Жана Морейля есть прозвище, «человек, который не спит». Мне говорили, что он всю ночь до самой зари просиживает за столом. Он почти не отдыхает. Один из его друзей, врач, обратил мое внимание на его глаза, в которых что-то особенное, характерное для бодрствующих по ночам людей.

Но мадам де Праз пробормотала сквозь зубы:

— В общем, наше наблюдение, — и твое, и ваше, и мое, — производимое с утра до вечера, но не с вечера до утра, не дало никаких результатов… И все-таки мой инстинкт мне подсказывает…

— Что подсказывает? — прервал Лионель с ворчливым нетерпением.

— Когда на меня глядят чьи-нибудь глаза, — продолжала мадам де Праз, — я всегда вижу, таится в глубине их какая-нибудь тайна или нет… Обри, Лионель, надо узнать, действительно ли Жан Морейль проводит свои ночи за работой…

— Это не совсем удобно, графиня.

— Прежде всего узнайте, не проходит ли кто-нибудь по ночам в этот дом и не выходит ли из него перед рассветом.

— Женщина? — насмешливо спросил Лионель.

— Черт его знает! — пожала плечами мадам де Праз.

— Очень возможно, — сказал Обри с самой пошлой улыбкой.

— Да нет же, дорогая Жильберта, я не нахожу ничего неприличного в том, что Жан Морейль пригласил тебя к себе, — говорила мадам де Праз. — В наше время покажется совершенно естественным то, что тебя просят посетить дом, который, может быть, будет твоим. Но так же естественно и то, что мне нужно пойти вместе с тобой. Надеюсь, это тебе не неприятно?

Жильберта, стараясь подавить свое недовольство, принужденно улыбнулась.

— Конечно, тетя, мне это не неприятно. Но как вы, однако, отстали от века!

И она отвернулась, когда мадам де Праз похлопала ее по щеке с выражением снисходительного негодования.

— Ах, Жильберта, как плохо я тебя воспитала!

В маленькой модной гостиной Жана Морейля был сервирован чай для обеих посетительниц. Жильберта, силясь совладать со своим настроением, проявляла чрезвычайную экспансивность и отчаянно злоупотребляла вульгарными выражениями. Она ходила взад и вперед, покачивая бедрами, и смешно подражала ленивой походке очаровательного уличного мальчишки.

Мадам де Праз сдерживалась, но была, несомненно, скандализована и, лакомясь пирожным, осматривала все кругом будто бы равнодушным взглядом.

— У вас есть папиросы? — спросила Жильберта.

— Пожалуйста, — поспешно ответил Жан Морейль.

Он прошел в смежную курительную комнату, куда за ним последовала Жильберта, послав поднявшейся было тетке самую отчаянную и самую насмешливую гримасу.

— Что с вами? — нежно спросил Жан Морейль.

— Она меня изводит…

— Однако… — сказал он снисходительно.

— Поймите же, что она меня изводит! Изводит потому, что пришла сюда за мной по пятам. Пришла все обнюхать, все разглядеть… Я не могу от нее отвязаться. Меня тошнит от нее.

— Но, Жильберта, ведь она права. Поставьте себя на ее место… Дорогой мой друг, будьте же сами собой. Я вас гораздо больше люблю без этого жаргона!

Она взглянула на него, и ее опечаленные глаза внезапно наполнились слезами. Она схватила его за руки.

— Ах! — прошептала она. — Любите меня, Жан! Если вам это не нравится, я больше не буду. Скажите мне, вы любите меня, да? Никогда не разлюбите? Никогда?

Он посмотрел на нее серьезно и нежно, и она почувствовала, как растворяется ее сердце в волне счастья и радости. Все, что минуту тому назад заставляло ее огрызаться и вставать на дыбы, все разом улеглось.

— Не думайте, Жан, что я не люблю тетку… Я к ней очень привязана…

— Правда ли?

— Правда! Правда!

— Нехорошо, что мы оставили ее одну. Я не имею права, как хозяин… А папиросу? Выбирайте.

— Мерси, не хочу… Вам ведь хочется, чтобы я не курила? Да, да, Жан? Скажите, что вам хочется! Мне так приятно доставить вам удовольствие!..

Он рассмеялся необыкновенно счастливым смехом, очаровавшим Жильберту.

— Да, это верно, я не люблю, когда вы курите.

— Какой вы милый! Какой милый!

— Я вас люблю, — сказал он совершенно серьезно и вместе с тем радостно.

Она хотела ответить, но в горле что-то задрожало.

— Пойдемте! — сказал он мягко.

Мадам де Праз, приложив руку к глазам, рассматривала прелестные картины на стенах гостиной.

— Хотите посмотреть остальные? — спросил Жан Морейль. — Мне хочется показать вам мое последнее приобретение. Если вы любите Коро…

Их глазам открылась огромная коллекция бесценных полотен и красивейших скульптур. Жан Морейль принялся объяснять. Он обладал большой эрудицией и глубоким художественным вкусом. Мадам де Праз узнала об искусстве такие вещи, мысль о которых ей никогда не приходила в голову; для Жильберты, упоенной тонкостью его рассуждений и его знаниями, голос жениха звучал, точно музыка.

— А что здесь под стеклом? — спросила она.

— А, это мой личный музей, — сказал Жан Морейль. — У каждого своя мания.

— Ключи, старые ключи… — констатировала графиня.

— Старинные лампы… — пробормотала Жильберта.

— Да, совершенно верно, — ответил Морейль, как бы извиняясь. — Ключи и лампы. Я начал их коллекционировать с самого детства. Эти две вещи всегда притягивали меня. Странно, не правда ли?

— Символично, — заметила мадам де Праз. — Вы любите открывать, освещать?

— Возможно, — возразил он довольно небрежно.

— Мне кажется, — вставила Жильберта, — что за такое время должно бы накопиться гораздо больше ламп и ключей… Может быть, это уже вас теперь не интересует?

— Нет, интересует. Но, представьте, между мною и этими витринами есть маленькая тайна…

— Признавайтесь!

Мадам де Праз была олицетворением любезности и вежливости: она слушала по-светски внимательно.

— Ну вот: я покупаю лампу или ключ только при определенных обстоятельствах: или для того чтобы поощрить себя, или чтобы вознаградить за что-нибудь. Лампы — поощряют, ключи — вознаграждают.

— Ничего не понимаю! Можно узнать… — смеясь, спросила Жильберта.

— На что мне поощрение? За что награды? Но это легко отгадать. Каждая из этих ламп и каждый ключ соответствуют какому-нибудь труду или изысканию… Ребячество, конечно. Не говорите никому, надо мной будут смеяться!

— Ах! Какая чудная лампа, зеленая, с желтой подставкой! Что за изящество!

— Итальянская работа. Золото с бронзой, — ответил Жан Морейль. — Она вам нравится? Возьмите ее. Доставьте мне удовольствие подарить ее вам.

Сконфуженная Жильберта взяла в руки лампу, подняла ее на свет, чтобы получше разглядеть, и поспешно поставила назад, на столик.

— Что с вами? — удивился Морейль. — Что с вами?