Подойдя к зданию редакции, Джек был ошеломлен внезапным диким ревом. Рев этот, неописуемый и ни на что земное не похожий, несся откуда-то с небес.

— Что это такое? — спросил Джек соседа.

— Телеграммы пришли.

— Чего же они так воют?

— Это воет редакционная сирена на крыше, — объяснил другой сосед. — Они дают знать публике о том, что пришли новости.

Вытье продолжалось с минуту. Затем воцарилась тишина. В зеркальном окне беззвучно исчезли прежние плакаты и появились новые:

«Сражение на Изере продолжается».

«Новая неудача германцев под Варшавой».

И наконец:

«Германской подводной лодкой потоплен близ Ньюфаундленда американский пароход „Президент Линкольн“».

Улица ответила на этот плакат таким же диким воем. Известие о потоплении американского парохода распространилось по городу еще с утра. Поэтому сегодня и было так много уличных ораторов, и была так воинственно настроена публика.

Джек слышал вопли: «Долой немцев!», «Смерть Германии!», «Возмездие!» Полисмен заинтересовался было плакатами (ничто человеческое ему не было чуждо), но спохватился, схватил Джека за шиворот и энергично врезался в толпу, требуя дороги. Но толпа не давала дороги и все более и более сжималась в плотный, живой монолит.

У дверей редакции происходило настоящее сражение: там начали продавать свежий номер газеты, и толпа осаждала газетчиков, с бою вырывая у них газетные листы. В это время из редакции вышел на улицу мальчик с узенькой лестницей и целым букетом разноцветных флажков под мышкой. Он проворно взобрался по лестнице к громадной карте и стал втыкать флажки в соответствующие места «театра военных действий».

Публика приняла самое живое участие в этом деле. Мальчишку поощряли, понукали, поправляли его ошибки. Видя себя центром всеобщего внимания, мальчишка в конце концов зазнался и стал баловаться. Вися в горделиво-небрежной позе на тонкой перекладине лестницы над беснующейся толпой, он чувствовал себя владыкой, которому все позволено. Он взял немецкий флаг и воткнул его в Париж.

— Долой! — закричали внизу.

— Браво! — раздалось там же.

Мальчишка перенес флаг в Лондон. Опять раздались восклицания негодования и хохот.

— Убирайся к черту, а не то спустим тебя с лестницы!

— И отвинтим тебе голову!

Джек страшно завидовал мальчишке. Ему самому хотелось постоять на лестнице и выкинуть какую-нибудь штуку. Какая жалость, что он уже не может превращаться в невидимку! О, если бы «Глориана» была цела…

Да, если бы она была цела… Джек уже сто раз вспоминал ее с того момента, когда его арестовали…

Полисмен толкнул его в плечо.

— Идем назад! Попробуем пройти с переулка!

То, что произошло далее, заняло в общей сложности всего несколько мгновений. Но излагать эти события в их последовательности поневоле придется несколько дольше.

В окне редакции появилось громадное раскрашенное изображение потопленного «Президента Линкольна». И почти мгновенно вслед за тем откуда-то сбоку вынырнули знамена с лозунгами. Раздались крики, пение. Началась патриотическая военная демонстрация…

И опять-таки почти мгновенно после того раздался оглушительный удар, и все вокруг застлало едким дымом. Звон разбитых стекол, крики ужаса и стоны слились в дикую какофонию.

Джек ничего этого уже не видел и не чувствовал.

Последним его ощущением была боль в затылке и звон в ушах. Он лежал плашмя на мостовой, и для него не существовало теперь ни толпы, ни полисмена, ни участка, ни Нью-Йорка.

— Мистер Джек! Ради бога, очнитесь!

Облака небытия начали понемногу рассеиваться. Но Джек воспринимал окружающее без надлежащего понимания.

— Убирайтесь к черту! — сердито говорил он наклонившейся над ним молодой и красивой даме. — Не пойду я в участок!

— Боже мой, Джек! Что вы говорите?

Джека приподняли и поддерживали под руки два неизвестных прохожих, которые ровно ничем не напоминали собой полисменов. Дама, принявшая такое горячее участие в Джеке, еще менее походила на блюстителя порядка. Но Джек вырывался, ругался, махал руками.

— Мистер Джек, неужели вы меня не узнаете?

Джек внезапно смирился. Он встал на ноги и провел рукой по волосам.

— Где моя шляпа? — спросил он.

Шляпу подняли и одели ему на голову.

— Но я не пойду в участок! — продолжал он.

Прохожие и дама рассмеялись:

— Никто вас туда и не тащит! Как вы себя чувствуете? У вас ничего не болит?

— Нет, ничего… Значит, я спал?

— Вы были оглушены взрывом.

Джек ничего не понимал. Каким взрывом? Он осмотрелся по сторонам. Дом, где помещалась редакция «Вечерней почты», был оцеплен солдатами. Громадное зеркальное окно, в котором выставлялись телеграммы, было разбито, и телеграммы исчезли. Стекла во всех остальных окнах были также выбиты. Пахло дымом и гарью. Где-то пыхтел автомобиль. Через секунду он промчался мимо Джека. Это была скорая помощь.

Неизвестные прохожие, помогавшие Джеку возвращаться к жизни, увидев, что он ожил, покинули его. Но дама не покидала. Она предложила Джеку пойти к ней.

— Я вам очень благодарен, — смущенно начал Джек. — Ваше лицо мне знакомо, но я, ей-богу, вас не знаю!

Дама расхохоталась.

— Сильно же вас оглушило, Джек, если вы все еще меня не узнаете! Фата-Моргана… Помните, как мы были с вами в опере?..

Джек остановился, как вкопанный.

— Ну, конечно же, я вас помню! Это все мой обморок дурацкий… Меня так хватило по затылку, что я…

Он тщательно ощупал затылок.

— Идемте скорее, Джек! — торопила молодая женщина. — Я живу здесь близко, в двух шагах.

— Почему взрыв? — недоумевал Джек. — Кто его устроил?

— Пацифисты!

Джек не имел ни малейшего представления о пацифистах.

Кто эти пацифисты? — спросил он.

— Пацифисты — это люди, которые не хотят войны. Они против вмешательства Америки. А сами вмешиваются во все. Грозят топить пароходы, устраивать забастовки.

— Знаю, знаю! Теперь я вспомнил! Человек на фонаре!..

— Бог знает, что вы такое говорите! Какой человек на фонаре?.. Но дело не в этом. Давеча организовалась патриотическая манифестация. И эти пацифисты бросили в нее бомбу. И куда-то зашвырнули вашего полисмена. Но вот мы и пришли!

Джек остановился в недоумении. Подъезд и сам дом были ему слишком хорошо знакомы.

— Ну, что же вы стоите? — промолвила дама.

Они сели в лифт. Джека мучили мрачные предчувствия. Он начинал подозревать, что его ждет западня. Лифт остановился, к его ужасу, в четвертом этаже. И к еще большему ужасу, они остановились перед квартирой № 80.

— Я… Я не пойду! — бормотал Джек, пятясь назад.

— Что с вами? — удивилась молодая женщина. — Почему вы такой странный? Вы даже побледнели!

— Послушайте!.. Постойте!.. Ведь это же квартира профессора Коллинса! Здесь живет… жил… профессор Кол…

Джек был готов убежать, сломя голову. Ему было все ясно: полиция охотилась за ним по делу о краже «Глорианы» у профессора Коллинса. Фата-Моргана была орудием полиции. Ей было поручено заманить Джека и предать его в руки правосудия!

Фата-Моргана ласково взяла его за руку.

— Что такое с вами? Здесь действительно жил какой-то профессор, но он умер, и теперь здесь поселилась я. Мое настоящее имя… Читайте!

Она указала на медную дощечку на двери.

«Миссис Лукреция Шельдон».

Джек почесал себе затылок.

— Хорошо! — промолвил он. — А вы не собираетесь выдать меня полиции?

Молодая женщина залилась громким смехом и втолкнула Джека в свою квартиру…

Джек сидел в роскошной столовой, пил чай и ел фаршированного поросенка. Ел с жадностью, потому что был голоден. Он думал: «А ведь еще так недавно я подавал профессору Коллинсу в этой самой комнате кофе и бегал отворять дверь почтальону. А вон рядом, в соседней комнате, у профессора была лаборатория. Как она была закопчена! Там, в этой лаборатории, в дыму горна, в отблеске пузатых колб и реторт родилась „Глориана“»…

— Вы, Джек, кажется, интересуетесь моей квартирой? Хотите, я покажу вам ее?

Квартира миссис Шельдон ничем не походила на квартиру старого профессора. Теперь здесь царила такая роскошь, что у Джека невольно кружилась голова. В бывшей лаборатории устроен будуар Фата-Морганы: стены обтянуты роскошной персидской материей. Там, где был горн, воздвигнут чудесный мраморный камин. На полу необыкновенно красивый ковер. Везде масса красивых безделушек, картин, красивой мебели, и все это золотое, мраморное, драгоценное…