— Ханс, ты замечательный парень, и женщина, которую ты полюбишь, будет самой счастливой женщиной на свете! — с жаром воскликнула Мелоди.

— Ну, тогда можешь считать себя этой счастливицей, потому что я люблю тебя. Знаю — мы знакомы всего лишь несколько дней, но я с первого взгляда на тебя понял, что ты именно та женщина, которая мне нужна.

— Нет, Ханс, пожалуйста, не надо так говорить! Я тебе совсем не подхожу. Ты мне очень симпатичен. Я навсегда запомню время, проведенное вместе с тобой, и надеюсь, что мы останемся друзьями. Но… — выделила она это короткое роковое слово — не больше, Ханс.

В глазах Ханса мелькнул испуг.

— Но пусть пройдет некоторое время, малышка. Дай мне шанс! — взмолился он. — Я сделаю все, чтобы ты была счастлива со мной!

— Прости, Ханс, но ничего не получится. Господи, я сама бы этого хотела — но нет, ничего не выйдет! — с сокрушенным вздохом произнесла Мелоди.

Голос ее сорвался на конце фразы, она отвернулась, чтобы скрыть слезы.

Голос Ханса мгновенно стал жестким.

— Это герр Уэйнрайт! Это он стоит между нами. Это он мешает тебе полюбить меня. Ведь так?!

И когда от Мелоди не последовало никакого ответа, голос молодого человека несколько смягчился.

— Прости меня, Мелоди. Я сам виноват — должен был догадаться с самого начала…

Мелоди подняла глаза, полные слез, и робко произнесла:

— Ведь ты ему ничего не скажешь? Не выдашь меня?

— Ни словечка, — твердо пообещал Ханс. — Ему очень повезло. Надеюсь, он это поймет!

Мелоди печально покачала головой.

— Не думаю, Ханс, чтобы у меня была какая-нибудь надежда…

Ханс взял ее за плечи и заставил посмотреть ему в глаза.

— Слушай меня, малышка, — сказал он настойчиво и внятно. — Если его сегодняшнее поведение, как мне показалось, вызвано ревностью, то твой успех — это лишь вопрос времени. Герр Уэйнрайт, скорее всего, даже самому себе не готов признаться в том, что любит тебя. Наберись терпения и не сдавайся.

Мелоди выдавила из себя слабую улыбку в благодарность за чуткость и понимание, но она боялась принимать слова Ханса всерьез. Поэтому вслух заметила:

— Я никогда не отличалась особой терпеливостью.

Ханс пожал плечами.

— Но ведь если ты действительно любишь этого человека, то все-таки стоит и подождать, а?

— Ты прав.

— Значит, ты будешь ждать, — сказал он грустно и, с нежностью глядя на Мелоди, закончил: — Как я ждал бы тебя, если бы знал, что есть хоть малейшая надежда.

— О Ханс! — протестующе воскликнула Мелоди.

— Тс-с! Не волнуйся. Я просто имел в виду, что моя любовь к тебе быстро не пройдет. Если я понадоблюсь тебе когда-нибудь, то только позови — и я примчусь хоть на край света. Как твой друг, если хочешь.

— Да, Ханс, ты замечательный человек! — с искренним чувством произнесла Мелоди, нежно целуя немца в щеку. Все еще страшась уйти и лишиться дружеского тепла, которое исходило от Ханса, девушка продолжала стоять рядом с ним в молчании, пока не почувствовала, что пора.

— Мне надо идти. Брэд придет в ярость, если я опоздаю. И знаешь, тебе действительно лучше сегодня с нами не ездить, — с искренним сожалением закончила она.

— Согласен. А то он еще больше распалится, — поддержал ее решение Ханс, и, лукаво усмехнувшись, добавил: — Впрочем, может быть, именно этого ему и не хватает…

Мелоди не могла не улыбнуться в ответ. Она взяла Ханса за руку, и они направились к выходу из гостиницы. Стоя у дверей, Мелоди нежно взглянула в лицо молодому человеку.

— До свиданья, мой друг, — ласково прошептала она и потянулась, чтобы поцеловать его на прощанье.

— Счастья тебе, малышка, — сказал он и сжал ее в горячем объятии.

Не найдя на ее губах того горячего ответа, на который он, вопреки всем доводам рассудка надеялся, Ханс неохотно ослабил объятия. Повернулся и, не оглядываясь, зашагал прочь.

Ошеломленная нежностью и горечью расставания, Мелоди не заметила, что Брэд в это время спускался по лестнице и явился невольным свидетелем прощального объятия. Он стоял, скрытый в полумраке с лицом, искаженным гримасой боли и гнева…

Погруженная в собственные мысли, Мелоди все еще смотрела вслед Хансу и не слышала, как подошел Брэд. Его глухой голос мигом вывел ее из оцепенения.

— Пакуй вещи, — отрывисто приказал он.

Мелоди вздрогнула от испуга. Ей показалось, что она ослышалась.

— Вещи? — переспросила она в замешательстве.

— Ты что, уже и английского языка не понимаешь? Слишком долго общалась со своим немцем? — с издевкой спросил Брэд. — По-моему, я довольно ясно выразился: собирай вещи.

— Но почему? — изумлению Мелоди не было предела.

— Неужели не ясно? — с досадой произнес Брэд. — Мы уезжаем!

— Ничего не понимаю. Я думала, у нас куча работы… — растерялась Мелоди, и чувство беспомощного отчаяния захлестнуло ее. Хрупкая надежда на взаимность с Брэдом в этот миг испарилась окончательно. Если он отсылает ее прочь, то вряд ли им еще когда-нибудь доведется встретиться.

— Мы что, едем в другой город? — спросила она, хватаясь за последнюю соломинку.

Но Брэд немедленно уничтожил и эту жалкую надежду.

— Ты едешь обратно в Берлин, — холодно пояснил он.

— Но я не понимаю… — снова попробовала объясниться Мелоди.

— Господи, женщина, неужели ты не можешь просто сделать то, что тебе говорят?! — фыркнул Брэд, теряя последнее терпение. — Упаковывай свои вещи и подходи к машине.

И с этими словами он удалился, пресекая все дальнейшие попытки объясниться. Несколько минут Мелоди стояла и тупо смотрела ему вслед, отказываясь верить собственным ушам.

Как он смеет так себя вести! Всего лишь полчаса назад яростно настаивал, что им просто необходимо приступить к работе, а теперь…

Не в силах найти разгадку его поведения, Мелоди медленно побрела в свой номер. И с каждой ступенькой в ней закипал гнев. Оглушительно хлопнув дверью, она щелкнула задвижкой, потом прислонилась к деревянной полированной двери и разрыдалась.

В отчаянии сжимая кулаки, Мелоди шептала:

— Какой же ты негодяй, Брэдли Уэйнрайт! Да по какому праву ты распоряжаешься мною как служанкой, как поденщицей?! — Горькая усмешка скривила вдруг уголки ее губ. — Разумеется! Ну конечно! — с горечью признала она. — Вот именно — служанка! Я для него лишь служанка. Только не обед варю и не носки стираю, а снимки для него делаю. Сфотографируй это, Мелоди. Сними-ка вон то, Мелоди. Черт возьми, с тем же успехом он мог бы потребовать, чтобы я чистила ему ботинки.

Она принялась собирать одежду и оборудование, как попало засовывая вещи в чемодан, даже не заботясь об их сохранности. Пускай! Барахло она разберет потом. Дай-то бог, чтобы ей удалось так же легко разобраться и в своих чувствах…

Дорога до Мюнхена прошла в гробовом молчании, не лучше чем вчерашняя поездка обратно в Этель. Оба не желали высказывать вслух свои чувства из опасения, что тщательно скрываемое обоими раздражение вырвется наружу.

Мелоди, вопреки доводам рассудка, цеплялась за надежду, что эта размолвка недолговечна. Ведь то, что так неожиданно возникло, может и исчезнуть столь же неожиданно. Она не хотела точно выяснить причину этой размолвки, хотя внутренний голос и твердил, что без выяснения причины не стоит надеяться на благополучное разрешение ситуации.

В аэропорту Брэд купил Мелоди билет и сунул ей в руки.

— Взлет через двадцать минут. Твой выход на посадку вон там, — бесстрастно сообщил он, не делая даже попытки проводить ее до зала ожидания.

— А ты в Берлин не собираешься? — с трудом заставила себя спросить Мелоди.

— Нет, — последовал лаконичный ответ.

Она постаралась не обращать внимания на его тон и снова спросила:

— А куда ты собираешься, если не секрет.

— В Лондон, — холодно отозвался он. — Иди лучше, а то опоздаешь!

Отчаянно пытаясь добиться хоть какого-то объяснения, она опять не обратила внимания на его приказ и настойчиво уточнила: