Сильный свет фар какой-то машины, неожиданно выскочившей из-за крутого поворота дороги, со стороны перевала, широким снопом ударил в заднее окно лимузина. «Иван» не мог не оглянуться. Что за машина? Откуда она взялась? Случайная или погоня? Свет ослеплял, мешал разглядеть, что там.

Старшина Москаль по растерянному взгляду пассажира понял, чего тот опасался. Сзади донеслись мужские голоса — подъехал, по всей вероятности, грузовик с колхозниками.

Обернувшись, старшина Москаль зычным, властным голосом скомандовал:

— Автоматы к бою! Свет не выключать!

Это была инстинктивная хитрость солдата, очутившегося перед лицом сильного врага. Москаль рассчитывал на то, что его противники почувствуют себя в ловушке и не окажут сопротивления.

Расчет оказался верным. Всякий преступник, как бы долго ни ускользал от возмездия, каким бы удачливым ни был, постоянно оглядывается, ждет преследования.

Колхозники, сидевшие на грузовике, не могли быстро, как того требовали обстоятельства, разгадать военную хитрость старшины. Они ясно слышали команду «автоматы к бою», но восприняли ее, скорее, как шутку. Какие у них автоматы? Палки нет в руках.

При свете фар грузовика они хорошо видели возбужденного милиционера и сидящих на заднем сиденье пассажиров, но были очень далеки от понимания того, что происходит. Больше с любопытством, чем с тревогой, шумно переговариваясь, они соскакивали на землю, топали тяжелыми сапогами об асфальт дороги. И это было как раз то, что нужно. Создавалось впечатление, что солдаты готовы по команде старшины наброситься на пассажиров легковой машины.

— Выходи! — командовал Москаль и, схватив «Петра» за воротник пиджака, вытащил из машины:

— Руки из карманов! — Приказал старшина второму пассажиру, направив на него пистолет, продолжая левой держать «Петра» за воротник пиджака.

«Иван» положил руки на спинку шоферского сиденья. Москаль почувствовал себя победителем, и это, как он впоследствии признавался, чуть его не погубило.

— Так и сидеть! Кушнирчук, бери мой пистолет и охраняй. Стреляй, в случае чего. Вперед! — Старшина отдал оружие карантинному инспектору, тряхнул «Петра» за шиворот и повел к темному домику, одиноко стоявшему у дороги. Это был дом молодого специалиста леспромхоза Михаила Горая и его жены.

Москаль ввел «Петра» в холодную боковушку, имеющую отдельный ход на улицу, постучал в перегородку, разбудил хозяев. Они, муж и жена, тотчас же появились в дверях с керосиновой лампой в руках.

С тревогой, естественной для людей, привыкших к тихой лесной жизни, смотрели они на знакомого милиционера и чужого человека, которого старшина держал за шиворот.

— Обыскивайте! — обращаясь к хозяевам, попросил старшина.

Муж и жена с недоумением переглянулись, не понимая, чего от них хочет Москаль.

— Выверните карманы!

Торопясь, неумело они обыскали преступника. На разостланном платке, который Мария Горай сняла со своей головы, оказались три пачки сторублевок, две пары золотых часов, карты Прикарпатья и пограничных районов соседних государств, пистолетная обойма, крошечный фотоаппарат, карандаши и автоматические ручки, различные документы.

Москаль потеснил преступника в дальний угол боковушки, посадил на корточки, лицом к стене.

— Вяжите! — приказал он и выбежал на улицу.

Михаил Горай и его жена растерянно стояли перед преступником. «Вяжи!» А чем вязать, если под руками нет ни веревки, ни проволоки, ни кожаного ремня, ни куска холстины!

— Вяжи! — шепотом проговорила Мария и сорвала со своего халатика узенький пояс.

С улицы донесся глухой пистолетный выстрел. Через несколько секунд послышались второй, потом третий.

Муж и жена встревоженно переглянулись.

Выстрелы вывели «Петра» из состояния растерянности и подавленности. Вскочив на ноги, он круто повернулся и, ударив Михаила Горая в живот головой, ринулся к двери. Мария вовремя успела подставить ему ногу. «Петро» упал лицом вниз, со связанными руками.

Горай оглушил его крепким ударом кулака и выскочил на улицу.

При ярком свете фар грузовика он увидел милиционера. Москаль лежал на земле, вблизи легковой машины, без фуражки и держался за живот. Горай бросился на помощь старшине.

Что же произошло здесь, около костра, пока связывали «Петра»?

…Подбежав к машине, Москаль широко распахнул дверцу машины, скомандовал:

— Выходи!

«Иван» опустил руку в карман, выхватил браунинг и выстрелил. Пуля угодила Москалю в живот. Он упал, чувствуя, как горячий поток крови струится по ногам. Но боли не было. Какое-то мгновение Москаль лежал на земле, держась за живот и размышляя, что делать. Вставать нельзя — подставишь себя еще раз под пулю.

— Стреляй, Кушнирчук! — хриплым шепотом приказал он инспектору.

Кушнирчук почему-то не стрелял. Тогда старшина поднялся с земли, выхватил у карантинного инспектора пистолет.

Опоздал! В машине прозвучал выстрел: «Иван» покончил с собой.

Старшина Москаль опустил пистолет, застонал и рухнул на землю. Теперь он чувствовал боль, и головокружение, и тошноту, и дрожь в руках и ногах, и страх.

Ивану Ивановичу стало ясно, что он доставил к границе преступников. И даже теперь хотя бы частично он мог еще искупить свою вину. Но такая мысль не пришла в его седую голову. Он трусливо отсиживался у костра. Потом оправдывался: «Ведь мне было приказано отойти к костру, не двигаться».

Верховинцы и лесник окружили милиционера.

— Ранен, Москаль? — спросил подбежавший Горай. — Куда тебя?

— Вези, друже, к доктору. На мотоцикле. Скорее!

— А легковая машина? Эй, шофер!..

— Не надо. Пусть все как есть. Ничего не трогать. Карауль, Кушнирчук!

Горай бросился к сараю, где стоял его мотоцикл. К счастью, машина оказалась послушной, несмотря на холодную ночь: завелась от первого же прикосновения ноги к стартерной педали.

Прогрев мотор, Горай подъехал к милиционеру, помог ему влезть на заднее сиденье мотоцикла.

— Смотри же тут, Кушнирчук!.. — проговорил Москаль слабым голосом.

Старшина хотел еще что-то сказать, но раздумал, увидев хозяйку.

Мария Горай стояла на пороге дома, освещенная пламенем костра и фарами грузовика.

— Чего же ты стоишь, голова? — закричала Мария на мужа. — Мчись во весь дух к доктору! Ну!

Горай[1] осторожно объехал придорожную канаву по мостику и, выбравшись на автостраду, помчался в гору, в село, где была больница.

«Петро» на всех допросах держал себя откровенно нагло. Еще при первом разговоре с Шатровым, сразу же после того, как его доставили в управление госбезопасности, он прямо сказал:

— Не рассчитывайте на мою трусость. Смерти я не боюсь. Раскаиваться ни в чем не собираюсь. Плакать мне не по ком. Жалеть и любить нечего. Надеяться не на что. Скучать не буду даже в гробу. Короче говоря, с того момента, как вы меня схватили, я положил на свою жизнь крест и сургучную печать. Ясно? А если ясно, сделайте вывод: не расколете ни сейчас, ни через месяц, ни через год, никогда! Ничего не скажу, что я, с чем меня едят, как присаливают.

На своем длинном веку чекиста Шатров наслышался всяких речей. Декламации «Петра» он не придал особого значения. Бравирует, храбрится.

У «Петра» нашли документы на имя Федорова, Грубейко, Козлова, Самарина, Щеглова, деньги, оружие, топографические карты, секретный фотоаппарат, карманный магнитофон. Была и стеклянная ампула с цианистым калием — не успел или не захотел ее разгрызть. Были книжечки в черной коже, заполненные нейтральными, видимыми записями и тайнописью. Точно такие же книжечки были изъяты у Рандольфа Картера после того, как он был схвачен с поличным. Но этого «Петро» не знал, а Шатров и люди, ведущие следствие, не спешили сообщить ему об этом. Успеется! Пусть пока наслаждается своей твердостью. Разговорится позднее, когда полностью, звено за звеном будет собрана цепь, откованная в свое время мистером Картером.

Кое-что очень важное удалось установить и без помощи «Петра». В тайнописи, переданной им американскому дипломату там, в Киеве, в Софийском соборе, были расшифрованы адрес и фамилия Кашубы и парольная фраза.