— Что ж, будем надеяться, что это Ватерлоо Джейка Томаса, а не моё.

— Какой же ты пессимист, мистер Каин! Просто подумай, что мистер Томас прячется сейчас в сортире и у него нет секретного оружия, которое есть у тебя.

— А у меня есть?

— Да. Это я.

Телефон отключился, но тут же зазвонил снова.

— С вами хочет поговорить мистер Томас из банка «Лестер».

«Интересно, разве у него в сортире есть телефон?» — подумал Ричард.

— Соедините, — сказал он, впервые на деле поняв, какое острое соперничество было между его отцом и Авелем Росновским.

— Мистер Каин, я подумал, что мы должны ещё раз посмотреть, как можно уладить наши трения, — услышал он голос Джейка Томаса. — Я, кажется, был излишне осторожен, когда не предложил вам место в совете директоров.

— Меня больше не интересует совет директоров, мистер Томас.

— Нет? А мне казалось…

— Меня интересует лишь место председателя.

— Но вы понимаете, что, если вам не удастся скупить пятьдесят один процент акций до пятнадцатого июля, мы изменим соотношение привилегированных и голосующих акций, что уменьшит значение акций, которые у вас уже есть? Должен также сообщить вам, что члены совета директоров уже контролируют сорок процентов акций «Лестера», а я собираюсь сегодня же дать телеграмму каждому акционеру с рекомендацией не поддаваться на ваше предложение. Как только я получу ещё одиннадцать процентов, вы потеряете небольшое состояние.

— Ничего, я пойду на этот риск, — сказал Ричард.

— Что ж, это ваш выбор, мистер Каин, а я назначаю общее собрание акционеров на тридцатое июля, и, если к тому времени вам не удастся собрать пятьдесят один процент акций, я проведу решение, которое не допустит вас к делам банка до тех пор, пока я — председатель совета директоров! — Тон Джейка Томаса из угрожающего превратился в примирительный. — Ну, может быть, теперь вы захотите пересмотреть своё отношение?

— Мистер Томас, я ясно дал понять, чего хочу. И не изменю своих намерений! — И Ричард бросил трубку.

Каждое утро Ричард получал сообщения от Тэда Коэна и банка «Чейз Манхэттен» о реакции акционеров на его объявление. К концу первой недели он приобрёл тридцать один процент акций, которые в сумме с его восемью процентами образовывали пакет в тридцать девять процентов. Если Джейк Томас и в самом деле начинал с сорока процентов, то в итоге им понадобится фотофиниш.

Через два дня после звонка Джейка Ричард получил его подробный отчёт, направленный акционерам, в котором содержался решительный совет не рассматривать предложение группы «Барон». «Иначе ваши интересы будет защищать компания, которую до последнего времени контролировал человек, осуждённый за взятки и коррупцию», — гласил последний абзац. Ричард был возмущён, а ярость Флорентины не поддавалась описанию.

— Мы должны разгромить его, правда?! — воскликнула она, сжимая кулаки.

— Это будет непросто. Я знаю, что в руках директоров и их союзников сорок процентов акций. На четыре часа сегодняшнего дня у нас сорок один процент, так что бой пойдёт за оставшиеся девятнадцать процентов, которые и решат, кто победит на собрании тридцатого июля.

До конца следующего месяца Ричард ничего не слышал о Джейке Томасе, что заставило его задуматься над тем, не собрал ли уже его противник пятьдесят один процент акций.

До собрания акционеров оставалось восемь недель, когда Ричард прочитал заявление Джейка Томаса, опубликованное в «Уолл-стрит Джорнел». В нём говорилось, что совет директоров «Лестера» предлагает к продаже два миллиона акций банка из дополнительной эмиссии, чтобы внести деньги в недавно созданный пенсионный фонд сотрудников банка.

В своём интервью репортёру «Уолл-стрит Джорнел» Джейк Томас пояснил, что это — новое слово в осуществлении отчислений из прибыли в пользу пенсионеров корпорации, пример для подражания всей стране — как в банковском сообществе, так и за его пределами.

Ричард выругался, что было ему не свойственно, и пошёл к телефону.

— Что ты сказал? — спросила Флорентина.

Ричард передал газету жене. Она читала заметку, а он набирал телефонный номер.

— И что это значит?

— Это значит, что, даже если мы и сможем собрать пятьдесят один процент имеющихся акций, новые два миллиона акций из дополнительной эмиссии будут распределены исключительно между своими, и нам не удастся победить.

— А это законно? — спросила Флорентина.

— Именно это я и собираюсь выяснить, — сказал Ричард.

Тэд Коэн ответил незамедлительно.

— Всё законно, если только вам не удастся убедить судью приостановить дополнительную эмиссию. Я сейчас как раз занимаюсь тем, что готовлю необходимые документы. Но предупреждаю: если мы не сможем получить судебный запрет, вам никогда не стать председателем совета директоров «Лестера».

В течение следующих двадцати четырёх часов Ричард бегал от одного юриста к другому и из одного зала суда в другой. Он подписал три показания под присягой, и судья в частном порядке выслушал его просьбу о запрете дополнительной эмиссии. Затем срочно составленная апелляция была представлена в комиссию из трёх судей, которые двумя голосами против одного высказались за приостановление дополнительной эмиссии до дня чрезвычайного общего собрания акционеров. Ричард выиграл сражение, но не войну. На следующее утро, придя в свой кабинет, он прочитал отчёт, в котором говорилось, что у него только сорок шесть процентов акций.

— Наверное, Томас скупил остальные, — уныло произнесла Флорентина.

— Я так не думаю, — возразил Ричард.

— Почему?

— Потому что, если у него уже есть пятьдесят один процент, ему незачем затевать этот отвлекающий манёвр с акциями для пенсионного фонда.

— Хорошо соображаешь, мистер Каин.

— Всё дело в том, — сказал Ричард, — что это он боится, что у нас уже есть пятьдесят один процент.

Последние несколько дней июня Ричард заставлял себя не звонить каждый час в «Чейз Манхэттен» и не спрашивать, сколько новых акций они купили. К 15 июля у него было сорок девять процентов акций. Ричард понимал, что Томас сможет эмитировать дополнительные голосующие акции, и это лишит его возможности взять «Лестер» под свой контроль. Более того, ограничение потока наличности в группе «Барон» заставит его тут же продать часть акций «Лестера» с большим дисконтом и убытками.

До собрания акционеров оставалась неделя, и Ричард с трудом мог заставить себя сконцентрироваться, как вдруг ему сообщили, что звонит некая Мэри Престон и хочет говорить с ним.

— Я не знаю никакой Мэри Престон, — сказал Ричард секретарю.

— Она говорит, что вы помните её под именем Мэри Бигелоу.

Ричард улыбнулся, задумавшись над тем, что могло заставить её позвонить, — он не виделся с ней с тех пор, как покинул Гарвард, — и снял трубку.

— Мэри, какой сюрприз! Или ты звонишь, чтобы пожаловаться на плохое обслуживание в каком-то из «Баронов»?

— Нет, никаких жалоб, хотя однажды мы провели в «Бароне» ночь, — если ты ещё не забыл.

— Как я могу забыть… — сказал он, хотя и не помнил.

— Я звоню, потому что мне нужен твой совет. Несколько лет назад мой внучатый дядя — Алан Ллойд — оставил мне три процента акций «Лестера». Я получила от Джейка Томаса письмо, в котором он просит меня продать мои акции совету директоров и не связываться с тобой.

У Ричарда перехватило дыхание.

— Ты слушаешь меня, Ричард?

— Да, Мэри, я просто задумался. Видишь ли, дело в том…

— Не начинай долгих речей, Ричард. Почему бы вам с женой не приехать к нам с мужем во Флориду и не посоветовать, что нам делать?

— Флорентина вернётся из Сан-Франциско только в понедельник.

— Тогда приезжай один. Я знаю, Макс будет тебе рад.

— Мне нужно пересмотреть свои планы. Перезвоню через час.

Ричард позвонил Флорентине, и она посоветовала ему бросить всё и ехать одному.

Ричард также сообщил обо всём Тэду Коэну. Тот был обрадован и поддержал совет Флорентины.