. . . . .

Перед сном ты опять играла у меня в комнате. Кормила кукол. На этот раз обед появлялся не из воздуха, а мы его варили. Толстая книга превратилась в плиту, на ней стоял керогаз и так далее.

Между прочим, сегодня я впервые заметил, что ты «играешь», то есть актерствуешь, входишь в роль.

На «керогазе» (роль этого предмета играла у нас нижняя половина матрешки) стояла кастрюля с супом (крышка от витаминной коробки). Я спросил:

– Не погас?

И ты, не отвечая, деловито поколдовала пальчиками, «подвернула фитиль» – тем движением, которое много раз наблюдала на кухне – у мамы и бабушки.

22.9.58.

Ох, Маша, Маша! Опять виноват перед тобой. Оглянуться не успели неделя прошла. Впрочем, у папки есть оправдание – работал с утра до вечера (или – точнее – с вечера до утра). Кое-что он записывал, но не в дневник, а так, куда попало, на клочках разных. Перепишу эти записи сюда.

Но раньше расскажу, хотя бы вкратце, о событиях этой недели.

Вчера мы ходили с тобой в лес. И не в тот паршивый лесок, куда ходим обычно, а подальше, в сторону моря. Там хорошо, тихо, темно, растут елки, каких ты в Разливе не видела. Попав в этот дремучий лес, ты даже немножко испугалась, стала хватать меня за штанину и хныкать:

– Боисся! Боисся!

Опасения твои не были напрасными. Волки и медведи на нас не напали, но зато налетели комары, от которых ты уже столько натерпелась в июне и в августе… Тебя здорово искусали. На обратном пути ты не переставая чесалась и жаловалась:

– Бойно!..

Какой-то подлец комар умудрился укусить тебя в правый глаз. Верхнее веко опухло. Мы заспешили домой.

Но зато мы нашли три гриба: две сыроежки и горькушку.

А главное, нам посчастливилось – увидели наконец живую лягушку!

Ее поймали в канаве какие-то мальчики. Услышав, как они кричат «лягуха! лягуха!», я прибавил шагу и еще издали стал просить их:

– Ребята, не отпускайте ее! Покажите девочке!..

Лягушка была, правда, совсем маленькая, полудохлая, но все-таки еще успела попрыгать, прежде чем эти маленькие разбойники унесли ее.

. . . . .

До сих пор большую часть ночи ты спишь на маминой постели. К этому тебя приучили зимой, когда ты хворала и дома у нас было очень холодно.

Решили, что сразу же по возвращении в город каждый будет спать в своей кровати. И мама тебя к этому уже подготавливает. Но и ты, как я понимаю, тоже готовишься к бою.

На днях между тобой и мамой произошел такой разговор.

Мама, укладывая тебя спать, говорит тебе:

– Маленькие дети должны спать в маленьких кроватках.

– Маша большая, – отвечаешь ты.

– Большая? А разве большие дети когда-нибудь пи-пи в штанишки делают?

– Маша маленькая, – говоришь ты, и выясняется, что наша дочь за словом в карман не лезет.

3.10.58. Ленинград.

26-го мы перебрались в наше ленинградское гнездо. И ты очень быстро вошла в городскую колею.

Ты ходишь по квартире, останавливаешься перед закрытым на ключ шкафом, показываешь пальчиком и говоришь:

– Бурятина!

Совершенно верно: в этом шкафу, за этой дверкой, лежит в полусогнутом состоянии, правда, не Буратино, а Петрушка… Ты его не видела пять месяцев, ты забыла его имя, но образ его в твоей памяти хранится. И ты смотришь на меня снизу вверх и очень мило спрашиваешь:

– Помнишь?

Впрочем, это, пожалуй, не вопрос. «Помнишь» – это значит «помню», как «боисся» значит – «боюсь».

Это «помнишь» слышится теперь довольно часто.

Увидела простынку, приколотую кнопками к стене над папиной постелью:

– О! Кино! Кино! Помнишь?!!

Совершенно верно, простынка эта заменяла экран, когда я показывал тебе диафильмы.

В овладении фразовой речью ты делаешь успехи.

На днях пришла с прогулки и сообщила мне:

– Маша кушала кефир в садике.

В садик тебе принесла кефир бабушка. Я знаю это и все-таки спрашиваю:

– А кто тебе принес в садик кефир?

Задумалась. Глазенки забегали. Наконец «сообразила» и говоришь:

– Койовка?!

…А на днях ты нас насмешила и огорчила. Чем? Написал я сейчас: «своей хитростью», – и зачеркнул. Какая же это хитрость? Это не хитрость, это называется по-другому.

Воспользовавшись тем, что никого не было в столовой, ты открыла буфет и стибрила конфету-тянучку. После чего сразу же села за свой маленький обеденный столик, ручки положила, как благонравная девочка, на край стола, и – лопаешь себе краденую тянучку. Бабушка входит и – ах! А ты с безмятежным видом жуешь конфетину: дескать, что вам от меня надо? Ем как полагается: сижу за столом, локтей на столе не держу…

Все-таки тебе влетело, голубчик!..

. . . . .

Все чаще и чаще слышится твое требовательное и настойчивое:

– Сама! Сама!

Все тебе хочется делать самой: и с лестницы спуститься, и кнопку в лифте нажать, и котлетку съесть, и лицо полотенцем вытереть…

1.11.58.

Мама сегодня занималась чем-то на кухне. Прибегает Маша:

– Мамочка! Мамочка! Лёлечка повесилась!

У мамы сердце захолонуло. Что такое? Какая Лёлечка?

Бежит в столовую и видит: с больших медицинских весов сдернуто покрывало, на чашке весов сидит Машкина кукла Леля, а Машка стоит тут же и передвигает на рычаге разновес.

Я хвораю, не видел этого. Позже мама – в присутствии Машки – рассказывала мне эту историю. Из педагогических соображений я Машку побранил, потом спрашиваю:

– Сколько же весит твоя Лёлечка?

Сдвинула бровки, подумала:

– Семь градусов.

. . . . .

А на днях Машка расшалилась с мамой и говорит:

– Маша маму съест… бабушку съест… папсиньку съест.

– Да? А сама что будешь делать?

После очень короткой паузы:

– Пьякать.

5.11.58.

Время идет, Машка растет. Болтает она с каждым днем все бойчее и бойчее.

Вот еще примеры.

Пришла ко мне. Я лежу, читаю.

– Папсинька, поцелуемся немножко?

. . . . .

Играла у меня в комнате. И не хотела оттуда уходить. А ей пора было идти обедать.

Я говорю:

– Вот что, Машенька, ты сходи вымой ручки, переоденься, пообедай с бабушкой, а потом я покажу тебе разные штучки.

Все быстро сделала – не успел оглянуться, она уже опять у меня:

– Покажи штучку!

. . . . .

Были в Зоопарке. Притомившись, уселись на скамейку перед большим круглым загоном, где живут олени и их родственники. Сквозь кустики акаций мы видели большую голову оленьей самки. Вдруг раздался громовой голос:

– Граждане! В четырнадцать часов ноль-ноль минут в лектории Зоосада состоится лекция «Обезьяны».

Машка побледнела, съежилась, вытаращила глазенки.

Я говорю:

– Кто это?

И она – хриплым шепотом:

– Корова!

Думала, что это олениха закричала: рупор громкоговорителя как раз над самой головой этой безрогой особы.

7.11.58. Ленинград.

Праздник. А папа весь день дома. Прихварывает и хандрит. Поздно встал. А Машка утром гуляла с бабушкой. Была на Неве, видела разукрашенные флагами корабли, была в парке. Домой пришла тоже с флагом. Гостей у нас не было, но вечером устроили «бал»: мама поставила на проигрыватель «Славянский танец» Дворжака, нарядилась сама, нарядила Машку – танцевали.

После ужина я вышел в ванную покурить. Уселся на бортик ванны, вытянул по бортику ноги.

Машка посмотрела и говорит:

– Ваня, Ваня – простота…

Это песенка такая – про Ваню, который «купил лошадь без хвоста». А там картинка – похожая.

2 ГОДА 4 МЕСЯЦА