В силу важности личного престижа, которую вряд ли можно переоценить, возможность регрессивного растворения в коллективной психике имеет опасную тенденцию не просто для отмеченного индивидуума, но и для его близких. Такая возможность появляется прежде всего тогда, когда цель престижа – всеобщее признание – достигнута. Тем самым такая личность становится коллективной истиной. Это всегда означает начало конца. Обрести престиж означает позитивное свершение не только для самого индивида, но и для его клана. Индивид выделяется из массы своими деяниями, другие же – своим отказом от власти. До тех пор пока данную установку необходимо отстаивать и оборонять от враждебных воздействий, обретенный престиж остается позитивным; но как только все препятствия устранены и достигнуто универсальное признание, престиж утрачивает свою позитивную ценность и становится невостребованным. Тогда начинается схизматическое движение, и весь процесс осуществляется с самого начала.

Поскольку личность представляет исключительную важность для жизни общины, то все, что могло бы помешать ее развитию, воспринимается как опасность. Но самая величайшая опасность – преждевременная утрата престижа из-за вторжения коллективного психического. Абсолютная секретность и сохранение тайны – одно из самых известных средств первобытного человека, применяемых для изгнания или заклятия от этой опасности. Коллективное мышление и чувство, а также коллективное усилие требуют гораздо меньших затрат, чем индивидуальная деятельность; следовательно, всегда сохраняется огромное искушение позволить коллективной функции заменить собой развитие личности. Поскольку развитая личность защищена магическим престижем, то ее «упрощение» и фактическое растворение в коллективном психическом (например, отречение Петра) порождает у индивида ощущение «утраты души», поскольку важное личное достижение не востребовано или сведено на регрессивный уровень. Поэтому нарушение табу преследуется драконовскими наказаниями в полном соответствии с серьезностью самой ситуации. До тех пор, пока эти вещи рассматриваются с каузальной точки зрения, как обычные исторические пережитки и метастазы табу на инцест[118], останется совершенно непонятным, для чего предназначены все эти меры. Если же, однако, мы посмотрим на эту проблему с телеологической точки зрения, то многое из того, что прежде казалось темным, станет ясным.

Таким образом, для развития личности абсолютно необходимо строгое размежевание с коллективным психическим, так как любое парциальное или недостаточное размежевание ведет к немедленному растворению индивидуального в коллективном. Существует опасность того, что в ходе анализа бессознательного коллективное и личное психическое сплавляются вместе, что влечет за собой (и об этом уже шла речь) весьма печальные последствия. Эти последствия вредны как для жизнеощущения пациента, так и для его окружения, если пациент имеет на него хоть какое-то влияние. Через свое отождествление с коллективным психическим он непременно будет пытаться навязывать другим требования своего бессознательного, ибо отождествление с коллективным психическим сопровождается чувством универсальной значимости – «богоподобия», которое просто не желает считаться с инородной, личностной психикой окружающих его людей. (Чувство общезначимости исходит, конечно, из универсальности коллективного психического.) Коллективная установка естественным образом предполагает наличие у других все того же самого коллективного психического. Однако это означает бесцеремонное игнорирование не только индивидуальных различий, но и различий более общего характера внутри самого коллективного психического, каковыми, например, являются расовые различия[119]. Это игнорирование индивидуального означает, естественно, удушение всего уникального, вследствие чего в сообществе искореняется элемент установления различий, дифференциации (развития). Этот элемент дифференциации есть индивид. Все наивысшие достижения добродетели, как и величайшие злодеяния, индивидуальны. Чем крупнее сообщество, чем больше свойственное каждому крупному сообществу единство коллективных факторов поддерживается консервативными предубеждениями в противовес индивидуальному, тем больше морально и духовно подавляется индивид, таким образом перекрывается и источник нравственного и духовного прогресса общества. Отсюда, естественно, единственное, что может процветать в индивиде в подобной атмосфере, – это общественное и всякого рода коллективное. Все индивидуальное в человеке обречено на вытеснение, т. е. на уничтожение. Элементы индивидуального соскальзывают в бессознательное, где по закону необходимости они превращаются в нечто принципиально скверное, деструктивное и анархическое. В общественном плане этот принцип зла проявляет себя в весьма впечатляющих преступлениях – цареубийствах и т. п., совершаемых профетически настроенными индивидами; но в основной общественной массе остается на заднем плане и обнаруживается лишь косвенно – в неизбежной моральной и нравственной дегенерации общества. Печально известен тот факт, что нравственность общества как целого обратно пропорциональна его величине, так как чем больше скопление индивидов, тем сильнее заслонены индивидуальные факторы, а с ними и нравственность, которая целиком зиждется на моральном чувстве и необходимой для него свободе индивида. Соответственно каждый отдельный человек в обществе в определенном смысле бессознательно хуже, чем он же, действующий в одиночку, поскольку общество «несет» его в себе и в соответствующей степени он освобожден от своей индивидуальной ответственности. Любое большое общество, состоящее из вполне замечательных людей, по нравственности и интеллигентности равноценно неуклюжему, тупому и свирепому животному. Ведь чем крупнее организации, тем более неизбежны и их имморальность, безнравственность и беспросветная тупость (Senatus bestia, senatores boni vin[120]). Если же общество уже автоматически выделяет в своих отдельных представителях коллективные качества, то тем самым оно премирует всякую посредственность, все то, что намерено произрастать дешевым и безответственным образом. Индивидуальное неизбежно будет приперто к стенке. Этот процесс начинается в школе и продолжается в университете, завладевая всем, до чего дотягивается рука государства. В малом социальном теле индивидуальность его членов гарантирована в большей степени; и тем больше их относительная свобода и возможность осознанной ответственности. Без свободы нет нравственности и морали. Наше восхищенное удивление огромными организациями пропадает, когда мы начинаем осознавать другую сторону – изнанку – этого чуда: чудовищное наращивание и выпячивание в человеке всего того, что есть в нем первобытного, и неизбежное разрушение его индивидуальности в пользу того безобразного чудовища, каким как раз и является всякая большая организация. Сегодняшний человек, более или менее соответствующий моральному идеалу коллектива, затаил на сердце нечто убийственное, что нетрудно обнаружить с помощью анализа его бессознательного, даже если его самого это вовсе не тревожит. И в той степени, в какой он обычно «вписывается»[121] в свое окружение, даже величайшее бесчестье и позор, насылаемые на него, не способны хоть как-то его потревожить и вывести из равновесия, поскольку большинство его сподвижников непоколебимо веруют в высокую нравственность своей общественной организации. Все то, что я сказал здесь о влиянии социального на индивида, полностью распространяется и на влияние коллективного бессознательного на индивидуальное психическое. Но, как следует из моих примеров, влияние последнего в такой же степени скрыто, в какой ярко проявляется первое. Поэтому неудивительно, что внутренние воздействия выходят за рамки понимания, а люди, которые отвергают влияние социального на индивида, считаются патологическими чудаками, если вообще не сумасшедшими. Если же кто-то из таких «чудаков» вдруг действительно оказывается гением, то это смогут заметить лишь во втором или третьем поколениях.