И действительно, Анри Вильнуар женился на Элен во время своего первого отпуска из действующей армии. Он был мобилизован в сентябре 1939 года и получил чин капитана танковых войск. Война заставила Вильнуара-старшего поступиться своими принципами, но этот брак оставался для него по-прежнему мезальянсом. Почти сразу же после свадьбы родился первый ребенок, а в начале 1941 года появился и второй. В это время Анри Вильнуар, ставший уже майором, находился в плену в Германии. Благодаря связям отца он был в конце 1941 года освобожден из плена. Жену и двоих детей он нашел в доме своих родителей, где они поселились в его отсутствие.

По правде говоря, эта новая встреча с семьей его разочаровала. Элен была для него слишком проста, слишком бесцветна. Она жила в отраженных лучах славы своего мужа. Благодаря блестящим качествам офицера-фронтовика, многочисленным наградам и пребыванию в лагере для военнопленных он снискал в своем кругу славу героя. Со своей стороны, родители Анри не упускали случая раздуть в глазах сына недостатки его жены, лишенной образования, терявшейся на людях и неспособной поддержать светский разговор… Но Элен обожала мужа и детей, и Анри, правда, к этому времени утративший свой первоначальный пыл, все же чувствовал себя польщенным той безграничной любовью и преданностью, какой окружала его жена. Элен все еще была очень хороша, а дети их выглядели прелестными маленькими ангелочками. И Анри мирился со своей долей, хотя отец не переставал упрекать его за совершенную им «роковую ошибку». При таких обстоятельствах несколько месяцев спустя и произошло событие, давшее Анри Вильнуару возможность удовлетворить свою страсть к авантюрам. Однажды к нему в контору зашел один из друзей его семьи и после нескольких заданных в осторожной форме вопросов заявил уже без всяких обиняков:

— Я состою на службе в Б.С.Р.А.[7] и приехал сюда из Лондона… Вы должны с нами сотрудничать. Дело интересное, хотя и сопряжено с известным риском…

— Я не боюсь риска, — сказал на это Вильнуар, — но чем я могу быть полезен?

— Многим. Б.С.Р.А. — это, в сущности, Второе бюро[8]. Вы офицер… Лондон нуждается в данных разведки. И, кроме того, вам следует подумать о будущем…

Анри Вильнуар уже давно был настроен сочувственно по отношению к де Голлю. Его невольно увлекал пример этого генерала, бежавшего за границу и оттуда призвавшего французских офицеров и солдат объединиться вокруг него. Ко всему этому Вильнуар ненавидел немцев. Но существовало одно препятствие: его отец, как он знал, разделял идеи Виши. А без его поддержки задача могла оказаться трудной. Нужно было, следовательно, прежде всего переговорить с отцом. Сказав своему другу, что ему надо еще подумать, прежде чем дать согласие, Анри в тот же вечер отправился к отцу. Вильнуар-старший ни минуты не колебался. «Совершенно очевидно, что тебе следует согласиться, — сказал он сыну. — Тот факт, что я поддерживаю Петэна, нисколько этому не мешает, наоборот. Впрочем, я и сам признаю за де Голлем два достоинства: он бывший роялист, и англичане его финансируют… Они слишком ловкие дельцы, чтобы ошибаться».

Через два дня друг привел Анри Вильнуара к человеку, которого отрекомендовал при встрече следующим образом: «Майор Томсон из Секретного оперативного бюро[9]. Через него мы поддерживаем связь с Лондоном».

— Меня нужно называть Чарли, — сказал англичанин. — А вас?

— Анри.

— Не годится — это ваше настоящее имя.

— Тогда, скажем… Сирано.

— Для клички — прекрасно. Прежде всего нам надо установить несколько солидных связей…

Одной из первых была установлена связь с маркизом Распиньяком. Его замок некогда служил местом собраний «Боевых крестов», и сам он был другом Вильнуара-отца.

У Сирано имелись все данные для успешного выполнения поставленной задачи: имя, которое открывало перед ним многие двери, собственная машина, отсутствие материальных затруднений, покорная его воле жена, никогда не возражавшая против учащавшихся с каждым днем поездок мужа, стремление выдвинуться… Сирано начал свою деятельность в качестве уполномоченного по связи, а незадолго до высадки союзников лондонский комитет, по предложению Чарли, назначил его своим военным представителем в департаменте с чином подполковника.

В этот вечер они собрались в замке.

— Вы серьезно толкуете о своем уходе в маки? — спрашивает Чарли.

— Вполне серьезно. Перигё в настоящее время для меня небезопасен. Слишком многим я там известен, они знают, чем я занимаюсь. И потом, ведь скоро начнется решающая схватка.

— Не так уж скоро, — возражает Чарли. — Мне кажется, кое-кто из ваших людей чересчур торопится. Например, этот Лусто…

— Он очень полезен нам. Только благодаря ему мы удерживаем за собой кантон. Но вы правы, конечно, — он заходит слишком далеко. Сегодня утром, например, он арестовал старого Борденава. Если бы взялись за сына, который служит в вишистской милиции, это бы я еще мог понять. Но чем провинился отец? Может быть, тем, что он — самый крупный землевладелец в округе? Лусто — честный крестьянин, но поддается влиянию коммунистов. И, кроме того, он начинает слишком серьезно относиться к своей роли.

— А вы не боитесь, что он перейдет к франтирерам, как это сделал Пораваль? — интересуется Распиньяк.

— Я бы не советовал ему так поступать. Во всяком случае, у нас есть средства помешать ему.

— Вы меня несколько успокоили на этот счет. И все же меня тревожат отряды Ф.Т.П. Сегодня утром я узнал от моего арендатора Кулондра, что один здешний небогатый крестьянин, некто Беро, ушел к франтирерам. Да и сам Кулондр отзывается о них с явным сочувствием. Они расползлись по всему департаменту… Если эти люди завтра станут тут хозяевами, ничего хорошего из этого не выйдет.

— Не бойтесь, — успокаивает его Чарли, — Черчилль, так же как и ваш де Голль, не дадут коммунистам захватить власть во Франции…

Автобус только что тронулся с места. Новый пассажир, пошатываясь, точно пьяный, пробирается к задней площадке. Кое-как он втискивается у окна между двумя крестьянками и жандармом и при этом незаметно для других подмигивает жандарму. Перед ним шесть рядов кресел, обитых потертым бархатом, на которых мерно покачиваются плечи и головы пассажиров, сидящих к нему спиной. Дальше, впереди, взобравшись на свое чиненое-перечиненое кресло, восседает шофер. Кажется, будто он правит норовистой лошадью: она беспорядочно галопирует в такт с шумом мотора и брыкается после каждого скрежета коробки скоростей. Гора мешков и пакетов высотой до самого верха окна, нагроможденная около кондуктора, скрывает от сидящих пассажиров всю правую сторону дороги. На передней площадке тоже стоят люди; среди них у левой дверцы молодая женщина с темными волосами и тонкими чертами лица. Она сразу привлекает внимание пассажира, зажатого в глубине автобуса.

На вид этому пассажиру можно дать лет тридцать пять. Одетый в кожаную куртку и брюки гольф, он выглядит атлетом; крупный нос и бронзовый цвет лица делают его физиономию особенно энергичной. Молодая женщина на площадке частенько поглядывает в его сторону, но не столько потому, что у него интересная внешность, сколько из-за замечания, которое кто-то сделал по адресу неизвестного, когда тот проходил мимо: «Он — из маки».

Жан Серве тоже наблюдает за молодой женщиной, хотя и совсем по другой причине. Однако всякий раз, как он хочет встретиться с ней взглядом, она отворачивается, и он видит только темные локоны и светло-голубую блузку, облегающую стройный стан. «Черт возьми, она, кажется, совсем недурна», — думает Серве. Но эти приятные размышления человека, привыкшего пускаться на поиски любовных приключений, не могут подавить в нем растущего беспокойства, так как предпринятое им путешествие грозит серьезными осложнениями.