Спустившись на первый этаж, он остановился, стараясь придать лицу спокойное выражение. Он увидал во дворе конюхов и жокеев, занятых своим обычным делом. Весело разговаривая, конюхи скребли и чистили глянцевую шерсть красивых животных, вверенных их особенному уходу. Батист чистил молодого коня гнедой масти. Де ла Сутьер тотчас подошел к нему.

– Батист, – начал он голосом не менее звучным, чем обыкновенно, – кто-нибудь из товарищей закончит твое дело, а ты запряги коляску и отвези госпожу со швеей в Лимож.

– В Лимож, сударь? Вчера вы не изволили упоминать об этой поездке, и я так понял, что одна Женни должна ехать.

– Упоминал я или нет, твое дело мне повиноваться.

– Бегу, месье, бегу, только извольте видеть, д’Агессо не хочет, чтобы кто-нибудь, кроме меня, касался его.

Батист, который пользовался у де ла Сутьера довольно большой свободой, замолчал и добавил с некоторым смущением:

– Не знаю, может, я и не прав, что вмешиваюсь в ваши дела, но если вы недовольны дочерью из-за швеи, то не пожалеете ли потом, что поступили так сурово?

– Как ты смеешь давать мне советы, дурак? – возмутился де ла Сутьер, но, подумав, прибавил более мягким тоном: – Ты добрый малый, Батист, и на службе у меня с детства. Поэтому я не хочу, чтобы ты заблуждался насчет этой поездки. Женни – слишком ничтожное существо, чтобы из-за нее могла произойти ссора между мной и дочерью. Если бы речь шла только о ней, Пальмира преспокойно оставалась бы в Рокроле. Но тебе ведь известно, сколько толков наделало вчерашнее происшествие. О нем говорят и в Салиньяке, и в Б***, а имя девушки из хорошего семейства не может быть причиной стольких сплетен. С другой стороны, месье Робертен дурно провел ночь, болезнь его может затянуться. Ты понимаешь, какие нелепые выдумки могут распространиться по округе, если узнают, что неделю, две, а может, и более моя дочь и молодой человек живут под одной крышей? Чтобы избежать этой болтовни, я и решил отправить Пальмиру в монастырь, где у нее много подруг. Как только наш гость поправится и будет в силах уехать, Пальмира тотчас вернется. Что до швеи, то я и так собирался отослать ее сегодня утром. Высади ее при въезде в город, я не хочу, чтобы мою дочь видели в ее обществе.

Никогда еще де ла Сутьер не говорил с Батистом так снисходительно и кротко. Жокей был горд и счастлив, что его удостоили подобного объяснения.

– Ах, как вы правы, господин! – ответил он. – Люди злы. Однако я побегу надеть ливрею и запрячь коляску. Когда прикажете вернуться?

– Ты можешь вернуться завтра. И не спеши, пусть лошади как следует отдохнут.

Он дал Батисту денег на расходы и вернулся в дом, уверенный, что жокей объяснит товарищам причину неожиданного отъезда Пальмиры. Спустя некоторое время Батист, гордясь поручением, доверенным ему господином, с крайне значительным видом привязывал чемоданы. На крыльце появились Пальмира и Женни в сопровождении де ла Сутьера. Обе девушки были печальны. Владелец замка, напротив, был спокоен и обращался с дочерью очень ласково.

– Ты сама видишь, – говорил он громко, в то время как домашние подходили прощаться с девушкой, – что приличия требуют твоего отъезда. Отсутствие твое продлится недолго. Я пришлю за тобой через несколько дней. До тех пор будь благоразумна и пообщайся со своими монастырскими подругами. Я передам от тебя поклон храброму избавителю. Не забудь мое письмо к настоятельнице. Постой, надеюсь, тебе положили немного съестных припасов, а то ты ничего не ела за завтраком.

Пальмира не понимала, чему приписать нарочитую заботу отца. Она отвечала бессвязными словами и хотела уже сесть в экипаж, когда отец сказал ей с укором:

– О чем ты думаешь? Ты уезжаешь, не поцеловав меня!

Девушка поспешила подставить щеки отцу, который запечатлел на них два поцелуя. Когда коляска готова была тронуться с места, де ла Сутьер вдруг сказал:

– Утро восхитительно, почему бы мне не проводить мою милую путешественницу до большой дороги? Батист, ступай шагом до конца аллеи… Я хочу остаться с дочерью как можно дольше.

Когда жокей отошел, тон коннозаводчика мгновенно изменился, и он произнес с горькой усмешкой:

– Согласись, я отличный актер?

– Ах, отец, – прошептала Пальмира и залилась слезами.

Легкий туман еще заполнял воздух, но восходящее солнце, лучи которого постепенно становились теплее, скоро должно было рассеять его прозрачные пары. Роса блестела крупными каплями на листьях каштанов, пели птицы, живительный ветерок шевелил высокую траву – словом, все обещало чудесный день. Увы, безмятежная красота природы не могла тронуть участников этого трагического фарса.

Когда доехали до большой дороги, Батист с высоких козел увидел группу людей возле брода. Туман и большое расстояние не позволяли различить, кто эти люди, однако лучи восходящего солнца отражались в блестящем оружии. Можно было разглядеть и мундиры с красными отворотами, которые резко выделялись на сером фоне скал. Де ла Сутьер тоже заметил этих людей, присутствие которых внушало ему тяжелые опасения.

– Я не могу ехать с вами дальше, – сказал он. – Прощай, Пальмира.

– С вашего позволения, месье, я, кажется, вижу жандармов. Интересно, что они там делают?

– А тебе что за дело? Они теперь на каждом шагу. Прощай, Пальмира, писать мне незачем, я или пришлю за тобой, или сам приеду.

В ту минуту, когда Батист уже готов был ударить по лошадям, де ла Сутьер нагнулся и сказал глухим голосом:

– Берегитесь обе. Особенно ты, Женни, – прибавил он, обратив на швею взор, исполненный ненависти.

Ни одна из девушек ему не ответила, и коляска стала удаляться. Батист еще несколько раз оборачивался посмотреть на жандармов. Де ла Сутьер с тоскливым чувством следил за экипажем. Он как будто опасался, что какое-нибудь неожиданное событие вынудит Батиста повернуть обратно. Когда лошади исчезли за поворотом, вздох облегчения вырвался из его груди.

Жандармы стояли на одном месте, по-видимому, в ожидании чего-то. Заметив, что он сам делается предметом их внимания, де ла Сутьер поспешно вернулся в парк, встал за живой изгородью, которая шла вдоль дороги, и, раздвинув ветви, снова стал следить за людьми, присутствие которых внушало ему немалые опасения. Между тем на дороге показалось еще несколько человек. Они несли что-то тяжелое и осторожно положили свою ношу на телегу. Де ла Сутьер понял, в чем дело, и кровь застыла у него в жилах.

Несчастный убийца не в силах был этого вынести. Судорожно прижав руки к лицу, он со стоном опустился на землю. Когда же спустя довольно продолжительное время он собрался с духом и опять взглянул в сторону брода, телега уже ехала по дороге к Б***. Один только жандарм отделился от них и скакал к Рокрольскому замку. Де ла Сутьеру пришла мысль, что жандарму дано распоряжение схватить его, но он тотчас сообразил, что подозревать его никто не мог. Вскоре он совсем успокоился и вышел на аллею, где его и догнал жандарм.

– Мое почтение! Вам, вероятно, известно, что вчера вечером близ вашего дома было совершено преступление?

– Какое преступление? – спросил де ла Сутьер, потупив взор. – У меня больной на руках, Арман Робертен, которого вчера чуть не убил бык. Мне некогда было интересоваться тем, что происходит по соседству.

– Месье Робертен… очень приличный молодой человек. Да-да, я знаю об этом деле. Черт возьми! Видно, этот брод – недоброе место для молодых господ. Два несчастных случая в течение нескольких часов. – И жандарм рассказал, как поблизости от брода был ограблен и убит сборщик податей.

– Ограблен… убит? – повторял де ла Сутьер с весьма естественным смущением.

– Нашли тело. Бедный Бьенасси, верно, напрасно выставил напоказ мешки с казенными деньгами. Эта неосторожность имела для него роковые последствия.

– Как, украдены деньги, которые он вез из Салиньяка?

– Зачем было его убивать, если не для грабежа?

Это новое для де ла Сутьера обстоятельство совершенно сбило его с толку.

– Вы удивлены, не правда ли? – продолжал жандарм. – Давно уже в нашем краю не совершалось столь дерзкое преступление. Но дайте срок, и мы поймаем разбойника. Я хотел лишь узнать, не видели ли вы или ваши люди чего-нибудь, что могло бы навести правосудие на след злодея?