— Свёкра должна была задеть такая реакция, — заметила Илона озабоченно. — Он ведь в отличие от Гитлера очень щепетилен в вопросах чести.

— Так и было. Задела, — подтвердил Эстерхази. — Его высокопревосходительство не выдержал. Прямо во время переговоров он встал из-за стола и удалился, даже не извинившись. Как мне сообщили, он просто бежал по лестнице к выходу из замка и уже приказал генералу Сомбатхейи готовить его поезд к возвращению в Венгрию, когда его нагнали шеф германского протокола Фрайхерр фон Дернберг и наш атташе в Берлине. Они остановили адмирала внизу и уговаривали остаться. Затем подоспел и фюрер. Он понял, что перегнул палку и извинялся. Чтобы припугнуть адмирала, как я полагаю, люфтваффе инсценировали воздушный налет, мол, поезд не может тронуться, это опасно. А их связисты повредили телефонную линию с Будапештом, так что мы почти три часа не знали, где адмирал и что с ним происходит.

— Это всё было вчера? — напряженно спросила Илона. — Я удивилась, что свёкор не звонит и не интересуется здоровьем внуков, — вспомнила она.

— Он просто не мог этого сделать, — объяснил Эстерхази, — немцы практически взяли его в плен.

— О, боже! В его возрасте такие испытания! — Илона всплеснула руками. — Вы уверены, что он хорошо себя чувствует? Как он выдерживает?

— Генерал Сомбатхейи заверил меня сегодня утром, что адмирал не жалуется на недомогание, но морально подавлен, — ответил Эстерхази. — Его высокопревосходительство отказался от ночных переговоров с фюрером и направил вместо себя генерала Сомбатхейи. Как сообщил мне сам генерал, фюрер не принял никаких его доводов. Он вообще смотрел в сторону отрешенным взглядом, пока Сомбатхейи высказывал венгерские предложения, как упрочить сотрудничество, не прибегая к оккупации, или хотя бы перенести её на некоторое время. Всё это явно свидетельствовало о том, что решение принято. Собственно, это фюрер и подтвердил — что никакой отсрочки дать не может. Он предупреждал регента. Теперь же, не найдя понимания, решил внести ясность в положение, введя войска. «Вооруженное сопротивление бесполезно», — предупредил он Сомбатхейи как начальника венгерского Генерального штаба. Что касается возможной отставки регента, которой пригрозил его высокопревосходительство, то она огорчает Гитлера. Гитлер бы этого не хотел, и в этом нет ничего удивительного, — Эстерхази усмехнулся. — Они уже подготовили совместное коммюнике, в котором Хорти якобы выражает поддержку введению германских сил на территорию Венгрии, поэтому отставка его высокопревосходительства спутала бы им все планы. Правда, Сомбатхейи удалось добиться от Гитлера обещания, что как только рейх будет иметь необходимые гарантии стабильности для своего тыла, оккупационные силы покинут страну. Фюрер долго разглагольствовал на тему, что Венгрия — это не Чехия, которая всегда была принадлежностью Германской империи. Венгрия — самостоятельное королевство, и потому отношения конечно же должны строиться на равных, но, как вы сами понимаете, графиня, это только слова. Фюрер легко бросается ими, мы это знаем. За то, что мы являемся самостоятельным королевством, нам следует благодарить императрицу Зизи, которая в свое время уговорила Франца Иосифа признать нас равными Австрии. Только боюсь, что с этим королевством теперь будет покончено навсегда. Как только германские войска войдут в Венгрию, сюда придет война. Мы сразу станем мишенью для бомбардировок, а сталинские командиры внесут нас в свои планы по завоеванию мира. Точнее, по отвоеванию его у фюрера. Значит, кровопролитие не за горами.

— Неужели ничего больше сделать нельзя? — Илона осторожно взяла графа за руку, взглянув ему в лицо. Тонкие бледные пальцы графини Дьюлаи дрожали. — Скажите мне правду.

— Я не знаю, — Эстерхази сокрушенно покачал головой. — Я и сам в отчаянии, поверьте. Я должен ехать, — он с нежностью прижал её руку к груди. — Мне надо быть на связи с Клейсхаймом, но я буду сообщать вам обо всем, что происходит. Крепитесь. Грядут тяжелые времена.

Еще рад поцеловав руку графини, Эстерхази поспешно вышел. Она видела в окно, как он сел в автомобиль. Потом, вздохнув, поднялась на второй этаж. Пройдя по коридору, открыла дверь в небольшую комнатку справа — там с сиделкой находился младший сын, Иштван. Когда Илона вошла, сиделка встала и сделала реверанс.

— Сидите, сидите, Лили. Как он? — спросила графиня.

— Покушал. Совсем не плакал, мадам, — ответила та вполголоса. — И ночь провел спокойно. Не ребенок, а золото.

— Это хорошо.

Графиня подошла к кроватке и заглянула за кружевную занавеску. Ребенок безмятежно спал, раскинув во сне ручки, и мать с нежностью прикоснулась к его пальчикам — только тронула слегка, боясь разбудить.

— Ах, вот вы где. Я вас ищу, — на пороге показался доктор Вереш. В руке он держал какую-то бумагу.

— Пожалуйста, тише, — попросила Илона. — Ребенок спит.

— Тогда лучше выйдем в коридор, — шепотом предложил доктор. — А то тихо говорить не получится. Вы разве ничего не знаете?

— Что случилось? — спросила Илона, закрывая за собой дверь.

— Немецкие войска пересекли границу, — сообщил ей Вереш. — Скоро будут здесь, в Будапеште. Как утверждают, всё делается с согласия регента, но я очень в этом сомневаюсь. Нам же вот прислали предписание, — он показал Илоне только что полученную бумагу с германским имперским орлом. — Из их Главного управления медицинской службы СС, за подписью группенфюрера Гербхардта. Они планируют разместить в нашем госпитале свою службу и предлагают нам срочно все подготовить для этого. Завтра к нам приедет какая-то их начальница.

Вереш заглянул в бумагу и прочитал фамилию по слогам:

— Сэ-тер-лэнд. Она — оберштурмбаннфюрер СС и уполномоченный рейхсфюрера по медицинской части. Во как! Мы все поступаем в её распоряжение, и эта женщина будет всем здесь заправлять. Как вам новость?! — Вереш с возмущением взглянул на Илону, которая едва сдерживала слезы.

Заметив, как она расстроена, доктор прикоснулся пальцами к её плечу:

— Успокойтесь, успокойтесь. Ну не съест же она нас всех, эта немецкая начальница с английской фамилией. Хотя… вполне может просто выгнать отсюда и оставить без работы, но это не самое худшее, согласитесь, в создавшихся обстоятельствах. Успокойтесь и подходите ко мне в кабинет, — распорядился он. — Времени у нас мало, а сделать надо много, чтобы господа из СС были довольны. Плетью обуха не перешибешь. От нас ничего не зависит, Илона. Надо приспосабливаться.

— Да, надо приспосабливаться, — тихо повторила графиня Дьюлаи, наблюдая, как доктор Вереш поспешно поднимается по лестнице на следующий этаж и направляется в рабочий кабинет. — Приспосабливаться жить с теми, кто разрушил всю жизнь, убил любимого человека. Выполнять их приказы. Как справиться с этим? За что всё это?

Захлебываясь слезами, Илона снова вошла в комнату сына. Не оглядываясь на опешившую сиделку, подошла к кроватке, осторожно взяла на руки ребёнка, который даже не проснулся, а только послушно прислонился головкой к плечу матери и даже улыбнулся во сне. Прижав сына к груди, графиня подошла к окну, глядя на падающий за окном снег. Слезы беззвучно катились по щекам.

Старый лесник Золтан проснулся в сторожке на окраине деревни Дунапентеле недалеко от города Секешвехервар, потому что жена трясла за рукав рубахи.

— Отец, вставай, вставай! Там гудит что-то. Никак война?

Старик открыл глаза:

— Какая война? Ты что, спятила, что ли? — он отмахнулся, хотел отвернуться к стене, но тут и сам услышал отдаленный гул моторов — настойчивый, нудный, тревожный.

Лесник быстро сел на кровати, отбросив одеяло, сшитое из разноцветных лоскутов, а в дверях уже показалась дочь Мария с растрёпанными со сна волосами. Она куталась в пуховый платок, наброшенный поверх длинной вышитой рубахи, и в страхе прижимала к себе двух черноглазых мальчишек, внуков Золтана:

— Отец, что это?

Старуха Агнешка упала на колени перед распятием, рядом с которым висели выцветшие портреты императора Франца Иосифа и императрицы Зизи: