— Погодите, старший сержант, — остановил его Аксенов. — То, что две танковые дивизии СС «Мертвая голова» и «Викинг» погрузились в Комарно на платформы, это верно. Но вот вопрос, который наше командование очень хочет прояснить: какой смысл перебрасывать эти танки и мотопехоту к озеру Балатон по железной дороге, когда от Комарно до Балатона по шоссе можно доехать за одну ночь? Это либо чистой воды дезинформация, либо у немцев здесь придуман какой-то маневр, сюрприз для нас, так сказать. И еще, имеются сведения, что из Арденн в срочном порядке на наш фронт переброшена шестая армия СС и в ее составе лучшая эсэсовская танковая дивизия «Лейбштандарт Адольф Гитлер». Они недавно сильно потрепали американцев и англичан в Бельгии, так что теперь всему нашему Берлинскому направлению в срочном порядке наступать приходится, чтобы немцев на себя оттянуть.

— Лейб, что? — нахмурившись, переспросил Иванцов. — Лейб-гвардия какая-то, что ли? Не понял я, сталкиваться не приходилось. Что это за зверь такой?

— Кому приходилось, тому досталось немало, еле ноги унесли, — заметил Аксенов без тени иронии. — Это отборная чисто арийская эсэсовская дивизия. Там одни немцы, никаких союзников, при самом новом вооружении. Да и прав ты, Степан Валерьянович, сформирована из тех самых гвардейцев Гитлера, которые у него на парадах обычно ходят. Обучены в высшей степени превосходно. Их называют «белокурые бестии», «хирурги фюрера». Вскрывают любой нарыв, как скальпель. Удаляют гной и уходят, дальше вермахт доделывает. Вполне вероятно, что «Лейбштандарт» направлен из Арденн прямиком к Кюстрину, на Берлинское направление, и ставка на этом настаивает. Все надо проверить, старший сержант, — Аксенов внимательно посмотрел на Косенко. — Правильно ваш капитан говорит: по земле стелиться, каждую травинку сухую, прогнившую нюхать, а выяснить, пришел «Лейбштандарт» или нет его. Ну и про давних знакомцев ваших, дивизии «Мертвая голова» и «Викинг» заодно тоже разузнать. Всю картину понять надо. Ясно?

— Так точно, товарищ майор, — вытянулся Косенко. — Говорит же Турбанберды, что слышит шум моторов в глубине немецкого расположения. Передний край у них молчит. Наша артиллерия дважды открывала огонь, а они молчат, неспроста это все.

— Да, Турбанберды это у нас главный предсказатель, — покачал головой Иванцов. — С ним никакая ставка не сравнится. Ладно, Косенко, иди за саперами.

— Есть.

Старший сержант козырнул и выскочил в узкий проход, соединяющий траншеи.

— Ну а как люди, капитан? — спокойно поинтересовался Аксенов. — Какое настроение?

— Видишь ли, товарищ майор, — Иванцов задумался, — люди — это всегда самая сложная загадка. Люди у меня неплохие. Ну, в основном, — он снова недовольно покосился на Прохорову. — У каждого десятки боев за спиной. Одна новенькая. Только, понимаешь, война-то уж к концу идет, все знают. Потому и помирать как-то особенно обидно. Разговоры послушай. Я частенько прислушиваюсь, о чем говорят, чтоб понимать, что к чему. Так раньше, под Сталинградом, все о боях, о боях. А теперь все чаще — как после войны жить будем. Жить-то всем охота. А кому-то помирать придется.

— Да, верно, Степан Валерьянович, — Аксенов согласно кивнул головой. — Теперь наша с вами роль командиров особенно ответственна. Надо так все подготовить, чтоб ни одной лишней капли крови не пролить, сохранить людей. Ни одной ошибки, ни одного промаха, а для этого разведка, разведка и анализ.

— А я о чем? — Иванцов развел руками. — Было бы что анализировать. Нет, за своих людей я уверен, точно говорю.

— Это хорошо, Степан Валерьянович.

В узкий проход протиснулся дед Харламыч, в короткой, не по росту шинели. Длинные худые руки плетьми висели вдоль тела.

— Товарищ капитан, — доложил он, даже не заметив старшего по званию Аксенова, — Косенко говорит, что саперы готовы.

— Вы как докладываете, Полянкин? — Иванцов явно сконфузился. — Устав не читали, старшего по званию не видите? Разболтались.

— Не шуми, не шуми, Степан Валерьянович, — остановил его Аксенов. — Вы меня, Полянкин, к саперам сейчас проводите, — он обратился к пожилому солдату. — Если капитан не возражает.

— Да куда мне возражать, опозорил, да и только.

— Не переживай, капитан. Наталья Григорьевна, — майор повернулся к Голицыной. — У меня такое указание — забрать вас с собой в штаб, но только после того, как старший сержант Косенко возьмет языка. Так что здесь ждать будем. И вы, и я. Сколько понадобится, столько и будем. Сразу допросим на месте.

— Ясно, товарищ майор, — Наталья отдала честь, про себя она даже обрадовалась.

В штаб она не торопилась, тем более сопровождать тело погибшего Коробова ей совсем не хотелось.

— Идемте, Полянкин, — распорядился Аксенов.

— Фонарик бы надо взять, товарищ майор, а то смеркается уже, — предложил Иванцов.

— У меня есть, — ответил Харламыч и, достал из кармана фонарик.

— Дед Харламыч здесь самый хозяйственный в роте, — поддержала пожилого солдата Наталья, ей было обидно, что Иванцов его отчитал. — У него все найдется.

— Дед Харламыч? — Аксенов улыбнулся. — Ну, я тебя тогда так же звать буду. Не возражаешь?

— А чего мне возражать, — Харламыч улыбнулся, показывая редкие коричневые зубы. — Мне так привычнее.

— Ладно, пойдемте. Где саперы?

— В первой траншее, вас поджидают, — доложил Харламыч.

— Косенко где? — крикнул ему вслед Иванцов.

— У себя сидит, — ответил Харламыч уходя. — Мозгуют, как языка брать.

— Пойду-ка и я помозгую с ними. Ты, Наталья, куда?

— Мы в землянку пойдем, чтоб не мешаться.

— Ну, давай. Если языка возьмут, я тебя позову.

— Ладно.

Они пошли по ходу сообщения, который упирался в траншею, черными извивами уходившую вправо и влево. Солдаты в траншеях стояли, негромко переговариваясь, кто-то писал письмо, сидя на корточках, кто вообще спал, завернувшись в плащ-палатку.

— Наташа, вот ты грамотная, я вижу, языки знаешь, скажи мне, — спросила Прохорова. — А что такое эти «белокурые бестии», про которых майор говорил? Это что, люди такие? Вообще словечко это «бестия» что значит? — продолжала расспрашивать Прохорова. — Церковное какое-то, что ли? Простой народ так не говорит.

— Ну да, церковным его тоже назвать можно, — Наталья кивнула головой, — так в некоторых книгах дьявола называли, ну, зверь значит. Вообще слово это латинское, древние римляне говорили на этом языке, на латыни. Слыхала о таких? — она взглянула на Прохорову не без иронии.

— Слыхала, — ответила та неуверенно, сказать «нет» явно не решилась.

— А вообще придумал это выражение философ немецкий Фридрих Ницше. Раньше оно обозначало льва, царя зверей. Ницше перенес это понятие на человека. В общем, сверхлюди такие, которым все нипочем. Арийская нация.

— И они, правда, такие? — Прохорова перешла на шепот. — Ну, сверх…

— Это я не знаю, — Наталья отмахнулась. — Да и откуда им быть сверх? Такие же смертные, как и мы, так же у них семья и дети, и погибать неохота. А то, что внешне они там какие-то, я тоже сомневаюсь. Что ж вся Германия и одни арийцы — в это я тоже не поверю. В общем, такие же арийцы, как и мы с тобой, не надо над этим много голову ломать. Гитлеровские идеологи для того все это и выдумывают, чтоб пугать таких вот, как ты, кто только школу кончил и толком не знает еще ничего о жизни. Что обучены они получше наших, экипированы, вооружение у них отменное, это майор правильно сказал. Так и есть. Но что они смелее наших и терпеливее — в это я не поверю никогда. Да и по внешности тоже, — Наталья чуть скривила губы. — Разве у нас нет мужчин по метр восемьдесят ростом со светлыми волосами и светлыми глазами? Если очень захотеть, не то, что одну дивизию, армию собрать можно. И к ним еще таких, как Турбанберды добавить. Для контраста. Вот будет картина, — она засмеялась. — И живем все вместе, ничего, не ссоримся особенно. Вон Сашка Васильков, комсорг наш при Шумилове, чем не ариец? Новгородский он, волосы светлые, глаза светлые, рост — метр восемьдесят точно будет, даже и побольше. Так что…