Человек. Вот дерьмо! Да я даже не знаю, что с ним делать. Она не то, что я просил, и это — все, что могу сказать. Сбежав в хлев, на своем планшете в быстром поиске я набираю людей. Не то, чтобы я прячусь от нее, но этот дом не такой уж огромный. Не рассказывается ничего, чего я уже не знаю. Две руки, две ноги. Планета расположена в далекой галактике на окраинах известного космического пространства, Класс Д. Все фотографии и показанные видео поступили из бестиариев или больших зоопарков. Быстрый поиск в новостных статьях показывает мне, что она не ошибается — большинство людей «найдено» в рейдах на бордели и «конфискованы». Правда, в тот самый момент, когда я начинаю искать людей, на моем планшете выскакивает реклама с множеством весьма откровенных фотографий людей в разных позах, которые все могут стать моими по разумной цене. Я с отвращением закрываю свой планшет.
Меня бесит, что она не ошибается.
Может, я неприветливый и люди мне не по душе. На самом деле я не выношу практически всех почти так же сильно, как ненавижу роботов. Но я не настолько большой ублюдок. Я не отошлю ее, зная, что она станет пленницей такой жизни. В любом случае, это конечно не значит, что я должен на ней жениться.
Я проверяю записи относительно своего брака. Они составлены на имя Эмвора Вас Килэсена, месакки с Родины, и Шиари Мил Аскрав, месакки со станции, название которой я лишь смутно признаю. Это не может быть признано, это уж точно. Она не является ни месаккой, ни указанной женщиной, Шиари. Контракт между нами недействителен. Она не моя.
Ну, тогда ладно. Я могу найти для нее хороший дом в каком-нибудь тихом местечке на Кассе, где ей ничто не будет угрожать. Здешние жители любят живность. Я уверен, что некоторые не откажутся от лишней пары рук, даже если они странно пятипалые. Как только я найду ей этот дом, она больше не будет моей проблемой, и я смогу вернуться в брачное агентство и запросить новую невесту.
Подобное не будет выглядеть подозрительно? Но придется решать проблемы по мере их поступления.
Пару часов в хлеве, управляя техникой, я занимаюсь делами, пока не завершается цикл. Доение, кормление, замена сена и опилок на полу каждого стойла. Необходимо войти в систему и зарегистрировать жизненные показатели животных. Большинство фермеров и владельцев ранчо предпочитают легкий путь, выбрав использовать для такого рода работы множество роботов, но мне все еще снятся кошмары о роботе, который тогда, во время войны, выстрелил мне в лицо. Я не против делать все это сам, даже если это означает, что мне иногда приходится лезть в стойло к весьма сердитому быку, чтобы освободить часть зажатого оборудования. И мне это на пользу. Помогает мне думать.
У меня из головы не выходит человек, ожидающий меня в моем доме. Разумеется, думаю я о ней постоянно. Как бы я ни хотел отослать ее на все четыре стороны, я не могу этого сделать. Ей нужна крыша над головой и еда. Постель, где она могла бы спать. Правда, с этим у меня возникла кое-какая маленькая проблемка. Мой дом маленький — не видел необходимости его расширять, раз у меня нет детей. А завести детей можно лишь двумя способами — твоя жена решает, что будет вынашивать их естественным путем, или берешь напрокат пластиковую сумку-матку и жертвуешь свой генетический материал и немалую кучу кредитов в виде платы за услуги. Разумеется, что, с тех пор, как я возненавидел роботы, уж точно мне ненавистна сама мысль о том, чтобы брать напрокат пластиковую сумку-матку. Все в этих краях делают это естественным способом. Наверное, подобная мысль отвратительна всем этим горожанам, живущим на Родине, но я, вроде как, заинтригован перспективой прикоснуться к собственной жене без разделяющей наши тела пластиковой оболочки, уберегающей от бактерий.
Может, я извращенец, но мне нравится идея наполнить мою жену семенем, в результате чего она забеременеет.
И это вновь возвращает меня к мыслям об этом человеке. Человеке с ее плоским лицом и странного цвета кожей. Ее тонких косточках и о том, что ростом она дотягивает лишь до моей груди. Она стала бы сплошным животом, если б вынашивала моего ребенка.
Не то, чтобы ей это предстояло делать. Я отошлю ее отсюда, как только найду для нее дом.
Придя в раздражение от собственных мыслей, я заканчиваю дела в хлеве, хлопаю быка по боку, чтобы дать ему понять, что покидаю его стойло, после чего возвращаюсь обратно в дом. Еще до того, как дохожу до двери, я чувствую запах готовящейся еды. У меня потекли слюнки. Как она умудрилась заставить мой процессор готовить, испуская такие охренительно вкусные запахи? Я постоянно пользуюсь этой штукой, однако моя еда так никогда не пахнет. Моя просто приемлема. Ее еда пахнет... божественно.
Я открываю дверь, и меня тут же окутывают запахи. Когда захожу внутрь, я вижу ее, повернувшуюся своей маленькой спиной ко мне, в то время как работает в кухонной зоне моего дома. Большой процессор, установленный в стене, в котором обычно готовится вся моя еда, выключен, а она что-то размешивает в кастрюле над небольшой плитой, которую я использую зимой для сжигания топлива.
Шиари — нет, ее зовут не так. Человек смотрит на меня с легкой, извиняющейся улыбкой.
— Надеюсь, ты не против, что я готовлю тебе ужин. Это самое малое, что я могу для тебя сделать.
Я задумчиво потираю подбородок. Я весь покрыт потом, чувствую себя усталым, к тому же порядком истощен морально с момента ее прибытия, тем не менее, больше всего на свете я не в силах избавиться от мыслей о запахах, исходящих из той кастрюли, которую она размешивает. Я направляюсь к единственному креслу в доме, что стоит около печи. Кажется неправильным садиться, не тогда, когда ей приходится стоять. Я захватываю большую охапку поленьев, складываю их возле печи и сажусь, используя их в качестве импровизированного табурета. Я изучаю ее, когда она снова принимается размешивать еду, глядя на меня с напряженным выражением лица, маскируя это своей сладкой улыбкой. У нее трясутся руки.
И теперь я чувствую себя монстром. Она явно напугана. Дерьмо. Я снова потираю подбородок.
— Знаешь, есть процессор, который приготовит все, что пожелаешь. Он уже загружен ингредиентами. Все, что нужно сделать, — включить его.
Человек оглядывается на меня, а ее улыбка растягивается чуть шире. В ее округлой щечке появляется чрезвычайно странное маленькое углубление, но это даже очаровательно.
— Знаю. Я давным-давно научилась таким пользоваться, но мне кажется, что в нем еда кажется на вкус какой-то странной. Слишком искусственной. К тому же, я люблю готовить. Это помогает мне, когда я нервничаю.
Мне так и хочется спросить, с чего бы ей нервничать, но я сдерживаю себя. Ну разумеется, она нервничает. Совсем недавно я прямо заявил, что она обманула меня, и она здесь не остается. И я отказываюсь чувствовать себя виноватым ни за то, ни за другое.
Она спасает меня от того, чтобы в ответ я опять поднял эту тему, налив в миску громадную порцию и предложив ее мне вместе с ложкой.
— Надеюсь, тебе понравится. Это наименьшее, что могу сделать, чтобы принести свои извинения.
В ответ я ворчу, засовывая в рот ложку. Во рту у меня взрывается букет вкусов, и мне приходиться стиснуть зубы, чтобы сдержать вырывающийся стон. Это… самое вкусное, что я пробовал в своей жизни. Я еще раз набиваю полный рот, и еда столь же вкусная, как и в первый раз. Пряная, горячая, чертовски вкусная.
— Это вкусно, — признаю я. — А что это?
Женщина прямо сияет от удовольствия.
— Там, откуда я, мы раньше готовили нечто, что называется «чили». Ваши пищевые продукты и специи ничем не отличаются, так что я подумала, что могу кое-что приготовить. Это было одно из самых любимых Леандры.
Ее лицо накрывает печаль.
— Я сожалею, — говорю я машинально, а потом мысленно проклинаю себя. Я не должен перед ней извиняться. Она солгала мне.
Она снова расплывается в улыбке, хотя улыбка вовсе не достигает ее глаз.
— Все хорошо. Я просто скучаю по ней. Так долго она была моей единственной подругой, и у меня уже давно не было никого, с кем поговорить.
Я съедаю еще одну ложку восхитительного блюда, после чего признаюсь.