Думается, составителям школьных учебников давно бы пора начать всерьез ориентироваться не на идущие из глуби времен традиции, а на опыт признанных ученых, мастеров популяризации и научной пропаганды. Ведь не без причин же в печати неоднократно высказывались слова осуждения, вызванные удручающим схоластическим косноязычием многих учебных пособий наших — увы, даже трактующих вопросы языка и литературы…

В послесловии к первому изданию «Дружеских встреч» я цитировал печальной памяти «маргообразные» примеры из учебников времен моего детства: «Этот цветок обладает приятным запахом, но имеет отвратительный вид»; «Моя лошадь больше и умнее, нежели ваш осел», и тому подобное…

М. А. Колпакчи нельзя упрекнуть ни в тривиальности и скуке подобранных ею иллюстративных примеров, ни в тоскливой монотонии их интонаций.

Вот глава с заголовком, как бы взятым напрокат у Льюиса Кэррола: «Двадцать шесть форм глагола и одна лягушка». Тут трактуются достаточно сложные и тонкие вопросы семантики и употребления английских глагольных форм.

Автор не поколебалась здесь в качестве одной из первых литературных иллюстраций предложить читателям эпизод из криминального романа А. Кристи. Пять или семь лет назад, когда книга писалась, такой пример выглядел весьма смелым. А ведь детективная история эта взята не ради бравады: приведенный текст блещет калейдоскопически пестрым разнообразием глагольных времен: в нем их пять, и все разные. А одна форма повторяется четырежды (с. 125). Так, приключенческий сюжет с подозрительным мистером Джонсом, то ли несчастным вдовцом, то ли свирепым женоубийцей, служит отличным полем для исследования тех самых "voices" и "tenses", которым посвящена глава.

Не следует думать, однако, что М. А. Колпакчи идет в этом на поводу у современных любителей Кристи, Сименона и им подобных мастеров детективного жанра. На с. 131–132 роль глагола shall в 3-м лице разъясняет цитата из стихотворения А. Теннисона о короле Кофетуа, пожелавшем взять в жены красавицу-нищенку, а еще через страничку тонкости употребления глагола will автор демонстрирует на примерах из «Короля Лира» и «Макбета». Нет смысла перечислять все случаи обращения автора к классикам современной прозы, и даже к переводной (на английский язык) литературе, Вот имена, промелькнувшие передо мной при беглом перелистывании рукописи: Дж. Джером, Дж. Лондон, О. Уайльд, В. Ирвинг, Э. Дикинсон, Э. Хемингуэй, Дж. Байрон, А. Конан-Дойль, Б. Шоу, А. Мердок, Дж. Голсуорси, У. Теккерей, Р. Киплинг, Ч. Диккенс, Э. Уильяме, Л. Хатчинсон, Т. Драйзер, Т. Брэндон, Д. Осборн, Д. Честертон и великое множество других мастеров английского слова.

Среди этих бесспорных имен удивляет имя Ювенала. Но, поразмыслив, приходишь к убеждению, что автор привлекает совершенно законно и такие образцы: почему бы читателю не ознакомиться и со словесным искусством английских мастеров перевода? Ведь все эти литераторы, и великие и рангом пониже, мобилизованы тут для того, чтобы вы, читатель, усвоили на безукоризненных образцах смысл и правила применения, предположим, формы Present Indefinite, и выполняют эту задачу как нельзя лучше. Мало того: благодаря такой свободе и широте выбора источников для иллюстрации читатель слышит не искусственный лепет благонамеренных сочинителей подходящих для курса грамматики диалогов и монологов, а живой гул самого живого английского языка, языка великой нации и великой литературы — классической и современной.

Полюбопытствуйте, как поступает автор «Дружеских встреч»; доказывая сугубую важность и многозначительность той роли, которую играют в английском артикли.

Здесь используется не литературный пример, а самое обиходное английское предложение:

1) Не knocked at the door and a voice answered. Переведя эту фразу на русский язык без оглядки на тайный смысл скрытых в артиклях оттенков, получим:

Он постучал в дверь, и голос ответил. Переставим артикли и скажем:

2) Не knocked at a door and the voice answered. Переводчик с «глухим умом» повторит то же самое:

Он постучал… голос ответил. Но стоит вслушаться в то, что подсказывают артикли.

Первый вариант. Определенный артикль перед словом «дверь» может значить, что человек стоял у известной ему двери, или что на пути его была только одна дверь, или, наконец, что постучал он в ту самую дверь, к которой шел, но ответил ему какой-то незнакомый голос.

Второй вариант. Картина резко меняется. Человек кого-то ищет, идет наугад, натыкается на какую-то дверь, стучит и из-за нее — о, радость! — слышит знакомый голос. Может, впрочем, быть и так: человек скрывается, ищет убежища, стучит в в первую попавшуюся дверь, но нежелательный голос отвечает ему из-за закрытой двери.

Третий вариант. Можно представить себе, что и перед «дверью» и перед «голосом» стоят неопределенные артикли. Тогда все становится неясным: какой-то голос, какая-то дверь — прелюдия к каким-то событиям в будущем. Начало приключенческого рассказа.

Четвертый вариант. Вот, если в обоих случаях мы видим определенные артикли, тогда, значит, и человек постучал в нужную ему дверь, и голос ответил ему желанный, и можно порадоваться за обе стороны. Может быть, это вернулся после долгой разлуки любимый, или внезапно прибыл спасшийся от катастрофы муж или отец. «А может быть раскаявшийся сын?» — спросила на одном занятии учащаяся, мать двоих взрослых детей, полностью включившись в «эпизод с дверью». М. А. Колпакчи сообщает об этом вопросе-реплике мимоходом. А ведь такое включение учащихся в сложную педагогическую и художественную игру — наилучшее доказательство правильности найденных решений, и учебных и стилевых. И я недаром позволил себе привести длинную выписку из книги, как бы предваряя ознакомление с ней: то, что автор построил на простом вопросе о двух артиклях, заслуживает демонстрации.

Остается радоваться той ненасильственности, той легкости и естественности, с какой автор «Дружеских встреч» находит нужную форму для своих уроков. Это искусство удивляет, даже когда прием всплывает на поверхность, переставая быть «секретом фирмы».

Главу, посвященную своим фаворитам — артиклям, М, А. Колпакчи заканчивает отлично рассчитанным «пуантом», который призван убедить даже самых мрачных скептиков.

«Диккенс вложил речь без артиклей в уста одного из самых своих отвратительных созданий — Альфреда Джингля (помните „Записки Пиквикского клуба"?), человека без чести и самолюбия, мелкого жулика, нахала и лизоблюда. Чтобы ярче индивидуализировать Джингля, противопоставив его как деклассированного пройдоху бесконечной галерее образов, доброй старой Англии", Диккенс использует отрывочные, лишенные артиклей, восклицания: „Conquests? Thousands. Don Bolaro Fizzgig — Grandee — only daughter — Donna Kristina-splendid creature — loved me to distraction — jealous father — high souled daughter… "». Я (а, возможно, и вы) много раз читал в русском переводе и по-английски эту неистовую рацею прохвоста, но мне ни разу не приходило в голову то дополнительное свойство этой речи, какое имеет она в восприятии англичанина благодаря «обезартикливанью»: «Побед? Тысячи. Дон Болеро Фицгиг — гранд — единственная дочь — донна Христина — прелестное создание — любила меня до безумия — ревнивый отец — великодушная дочь…». «На русского читателя, — разъясняет автор, — речь Джингля в переводе производит впечатление нервозности, истеричности человека, который к тому же спешит, между тем как английским джентльменам безартикльные восклицания, намеренно нарушающие основы родного языка, должны казаться „наплевизмом", характерным для облика всего персонажа в целом».

Выяснив, какие секретные пружины заложены в этой тираде, волей-неволей начнешь осмотрительно обращаться с такими простыми на вид и такими сложными по своей работе деталями удивительного «конструктора» — грамматики изучаемого языка, какими являются и эти «два брата» — английские артикли (определенный и неопределенный). Автор не жалеет усилий, чтобы доказать нам, как существенна их роль в языке Шекспира и Диккенса, и, надо сказать, поставленной цели добивается.