Проводница смаху опустила крышку на сходни и энергично за╛работала веником, выплескивая на пассажиров всю накипь своего раздражения.

- Не люди, какие-то идиоты! - возмущалась проводница. - Куда хоть у людей со╛весть девается? А с виду все интеллигентные, все едут! Вот уж правда, помирать будешь, мимо пройдут, не остановятся.

Проводница размахивала веником, сметая пыль на головы пас╛сажиров. Уняв аллергический зуд, она захлопнула дверь и ушла в вагон.

- Ну, это уж слишком! - возмутился плотный мужчина в легком кожаном пальто. - Да что на нее управы нет, что-ли?

Народ загудел растревоженным ульем, кто-то заколотил кулаком в дверь.

- Да бросьте вы! - раздался насмешливый голос. - Себе дороже обойдется.

- Это почему же? - насторожилась полная женщина с искусно наведенным макияжем.

- Да вот возьмет и не даст ни чая, ни постели! И все вам "почему".

Эта трезвая фантазия почему-то разволновала народ боль╛ше, чем хамство проводницы. Разом зашумели.

- Не имеет права!

- За это можно и с работы слететь!

- Много их слетело! - иронизировал все тот же голос. - Что-то я у нас безработных не видел.

Тяжелая дверь с грохотом распахнулась, и все моментально успокоились.

В обшарпанном купе не оказалось ни коврика, ни скатерти на столике, ни вешалки. Струков повесил плащ на крючок, вынул из спортивной сумки "Огонек", а сумку сунул в багажник. Прежде чем сесть, он провел пальцем по сидению, достал матрац и положил на нижнюю полку.

Вошел еще один пассажир. Тоже налегке. Он поздоровался, закинул пухлый портфель желтой кожи на верхнюю полку, снял ста╛ромодный габардиновый плащ и сел на матрац рядом со Струковым.

Голос вошедшего показался знакомым, и Струков, вглядевшись внимательнее в лицо соседа, просиял:

- Николай Степанович! Вы?

Тот снял очки, протер неторопливо платочком, водрузил на место и пристально посмотрел на Струкова.

- Струков! - нерешительно сказал он и обрадовался: - Ну да, Юра Струков! Вот сюрприз!.. Сколько же времени прошло? Лет пять? Или больше?

- Шесть, Николай Степанович. Шесть лет, как мы на самостоятельном балансе. А мы вас с ребятами вспоминаем.

- Ругаете?

- Ну что вы? С вами спорить интересно было... А помните, как мы на первом курсе у вас спросили, почему у нас женщина шпалы наравне с мужчинами таскает. А вы нам выдали: мол, наша женщина является сознательным строителем нового социалистического общества, и, ощущая дефицит рабочих рук, идет на самые трудные участки.

- Это когда вы прочитали Бебеля? - засмеялся Николай Степанович.- Интересно, чего вы от меня ждали на лекции в большой аудитории!

- А помните наши споры в общежитии?

- Да, быстро время летит, - вздохнул Николай Степанович. - Кажет╛ся, только вчера вы были моими студентами, а вот уже оказывается шесть выпусков после вас прошло... Юра, а вы где работаете, если не секрет?

- Какой секрет, Николай Степанович? Зам главного инженера ОКБ.

- Ого! Молодец! Ну, вы и в институте в способных студентах хо╛дили. А в Воронеж по какому вопросу?

- Семинар по хозрасчету.

- Перешли?

- А куда денешься? Партия сказала "надо" - комсомол ответил "есть". Одним словом, перестройка, - с кислой миной сказал Струков, и непонятно было, одобряет он этот переход или нет.

- Ладно, - улыбнулся Николай Степанович. - Оставим политику политикам... Юра, а вот у вас на курсе был такой смешной студент, кажется Авдеев?

- Алексей? Который вам с пятого захода зачет сдавал, а вместо "удовлетворительно" писал "удлетворительно"?

- Да-да! Алексей... Про зачет помню, а про "удлетворительно" не знал, - засмеялся Николай Степанович. - И что с ним? Где он?

- А он, Николай Степанович, директором "Облкниготорга" работает.

- Матерь Божия! - искренне удивился Николай Степанович. - Вот тебе и "удлетворительно"!..

Поезд дернулся в судороге, как эпилептик. Раз, другой. И медленно, плавно пошел, набирая скорость. Дверь в купе бесшумно отворилась, и вошли двое, мужчина и женщина. Оба худые, высокие. Оба рыжие. То ли брат и сестра, то ли муж и жена. Она сияла лег╛кое пальто и стала отчетливо видна беременность. Женщина сразу села, достала из хозяйственной сумки книгу и уткнулась в нее, бли╛зоруко поднеся к глазам. Мужчина сунул простенькую болоньевую на поролоне куртку под подушку, легко подтянулся на руках и забросил гибкое тощее тело на вторую полку и как был в одежде, растянулся прямо на голом матраце, повернув голову к стене.

Струков с Николаем Степановичем потеряли к соседям интерес.

- Николай Степанович, а Песиков еще у нас преподает? - спросил вдруг Струков.

- Семен Гаврилович? А как же? Преподает.

- И что, защитился?

- Вы про докторскую?.. Да все никак! - засмеялся Николай Степанович.

- А теперь-то что мешает? - искренне удивился Струков.

- А все то же! Когда пришел к власти Никита Сергеевич, Семен Гаврилович вынужден был сделать поправку на разоблачение культа личности, а потому все старые лозунги и ссылки на труды товарища Сталина пришлось убрать, а по существу переписать всю диссертацию. А когда подошел срок защиты, страной уже руководил товарищ Брежнев. Ну, и сами понимаете... Сначала, Семен Гаврилович было плюнул на все это, но потом снова взялся за диссертацию. При Леониде Ильиче вроде наступила определенная стабильность, которая потом оказалась застоем. И бедный Семен Гаврилович опять попал на смену власти. Началась перестройка, и многострадальный труд Песикова устарел, не увидев свет... Это, брат, не фунт изюма. История КПСС - дело серьезное.

Николай Степанович зевнул, прикрывая рукой рот, помассиро╛вал рукою глаза.

- Ладно, Юра, давайте-ка спать. А то мы с вами до утра проговорим. Завтра рано вставать.

Николай Степанович снял туфли, пиджак и, став на нижние полки, тяжело подтянулся на руках и с трудом влез на вторую полку.

Струков постелил постель, но спать не ложился. Мешал свет.

Женщина все читала. Он тоже развернул "Огонек". Минут через двад╛цать глаза стали слипаться, и Струков раздраженно подумал о том, что времени уже двенадцатый час, а завтра рано вставать. Он встал и вышел в тамбур. За окном в кромешной тьме мелькали черные силуэты деревьев, чуть подсвеченные тусклым светом луны. Колеса ритмично стучали на стыках рельс, и в тишине спящего вагона этот стук особен╛но четко врезался в уши. Где-то в близком к тамбуру купе заплакал ребенок и быстро умолк, убаюканный чуткой матерью. Струков сполоснул в туалете лицо, прошел в свое купе и стал снимать пуловер, надеясь, что женщина сообразит и выйдет в тамбур, но она продолжала читать, и Струков полез в брюках и рубашке под одеяло и под одеялом, черты╛хаясь про себя, неудобно изгибаясь, начал стаскивать брюки. Он закрыл глаза, но знал, что не уснет, пока в купе горит свет. Стук колес теперь глухо через подушку бил по голове, но нервы, убаюкан╛ные ритмичностью, постепенно успокаивались, и Струков стал погружать╛ся в дремоту. Он слышал, как женщина выходила, потом вошла и почти безшумно прикрыла дверь, повозилась немного и наконец выключила свет.

Спал Струков чутко, слышал, как соседи по купе ночью вставали. Отодвигалась и задвигалась дверь. Струков засыпал, просыпался на остановках, когда поезд судорожно дергался, останавливаясь, и с лязгом рывками трогался снова. Где-то ближе к утру он слышал в купе возню, с трудом открыл глаза и видел при свете, пробивавшемся в щель при открытой двери, как мужчина и женщина скатывают матрацы. Струков повернулся к стенке. Стукнула, закрываясь, дверь. И все затихло, только слышалось мерное похрапывание Николая Степановича.

"Сошли на какой-то станции", - лениво отметил Струков и забылся неспокойным сном, не приносящим отдыха.

Николай Степанович проснулся рано, свежий и бодрый, хорошо отдохнувший.