Теперь они хохотали вдвоем. Прохожие удивленно смотрели на двух прилично одетых мужиков, заразительно хохотавших друг перед другом и, не понимая причины столь бурного веселья, сами улыбались...

А ранним утром, когда еще предрассветные сумерки окутывали город, с поезда на плохо освещенную платформу сошли двое, он и она. Оба высокие, худые, оба с рыжими, будто выкрашенными хной, волосами; оба с лицами, густо усеянными вес╛нушками. Они молча прошли в здание вокзала, постояли у закрытого буфета, посмотрели на высокие пустующие столики-стойки с круг╛лыми мраморными досками, оглядели зал, о чем-то тихо переговорились и вышли из здания вокзала в сторону города. Небо начало чуть светлеть. Безлюдная площадь едва освещалась фонарями, а тишину лишь изредка нарушал шум случайной автомашины, внезап╛ный скрип тормозов и гулкая перебранка двух диспетчеров через радиосвязь.

Мужчина с женщиной вошли в привокзальный скверик, нашли в глубине скамейку и сели в окружение мощных зарослей сирени. Женщина поставила на колени черную хозяйственную сумку искусст╛венной кожи, вынула газетный сверток с едой, бутылку водки, стакан. Пока мужчина открывал водку, она, оглядевшись по сторонам, развязала пояс на платье, задрала подол и стала отвязывать небольшую подушку - думку. Беременность исчезла. Женщина поправила платье, застегнулась и развернула сверток с малосольными огурцами, свежими помидорами, ливерной колбасой и черным хлебом. Он налил полстакана водки и протянул женщине. Та выпила, передер╛нулась в ознобе и потянулась к газете с едой. Он тоже выпил. Некоторое время молчали, только слышалось глухое чавканье. Потом она свернула из газеты тугую пробку, заткнула бутылку с водкой и поставила в сумку.

- Давай деньги, - сказала мужчине. Тот нагнулся, снял туфлю, дос╛тал из носка мятый комок и протянул женщине. Она пересчитала деньги.

- Сорок рублей.

Достала из лифчика свои деньги и соединила вместе, разгладив бумажки.

- Семьдесят пять. И вчера девяносто.

- Хватит, - отозвался мужчина.

- Да где хватит? У Колюшки на зиму пальто нет. Васька пошел, те╛перь обувь только подавай ... Мать совсем плохая. Сам знаешь, как лекарства достаем, и сколько они нам стоят!

- Ты ему денег оставила сколько-нибудь? - спросил он.

- Некогда мне было там разглядывать. Обойдется. Телеграмму даст. Вон какие оба сытые. Образованные, про институты рассуждают.

- Мы же с тобой договаривались, - не брать всех денег. А вдруг у него ничего не осталось?

Женщина презрительно хмыкнула.

- Нехорошо это все. Бог нас накажет.

В глазах мужчины была тоска. Он машинально жевал хлеб с ливерной колбасой, и скулы размеренно играли желваками.

- Бог-то бог, да будь сам не плох! - зло бросила женщина. - Пусть он накажет тех, кто жрет от пуза, да всю жизнь как сыр в масле катается. А ты? Ты же со своим здоровьем больше ста рублей никогда не заработаешь! На твою пенсию, на тридцать два рубля детей растить? Или в детдом их, чтобы они там как ты горе помыкали? Вспомни детдом. И я, даже если пойду работать, больше полдня работать не смогу. Ксюшка - тощенькая, один ске╛лет. В сад не пристроить. Да и где там? То воспаление легких, то бронхит, то еще хреновина какая! Из болезней не выходит... И Васька не лучше. Им усиленное питание нужно.

Она заплакала вдруг, тихо, по-собачьи заскулила:

- Я что, железная что-ли? Мне иной раз петлю на себя легче накинуть, чем в вагон идти.

- Ладно, будет!.. Ну, будет, будет! Проживем!

Мужчина подвинулся к ней, стал гладить по волосам. Она уткнулась в него, ее плечи вздрагивали, и он все гладил ее и гладил.

Уже совсем рассвело. Вокзальные часы показывали шесть с минутами. В тишину все чаще врывались автомобильные сигналы, скрипели тормоза, громыхал по рельсам трамвай. Площадь заполня╛лась людьми.

- Идем, автобусы уже пошли. Еще до автостанции доехать нужно. На свой автобус опоздаем.

Мужчина встал. Женщина аккуратно завернула остатки еды, положила в сумку.

- Слава Богу, в восемь будем дома.

И они пошли к автобусной остановке, худые, нескладные, неустроенные и жалкие.

Орёл, 1984 г.

ИЗМЕНА

Умерла Володькина бабушка, Дарья. Было ей под девяносто, и жила она в семье своего старшего сына Михаила. Володька бабушку любил, хотя виделся с ней редко, и когда ему сообщили о ее кончине, не пойти на похороны не мог. Отца давно не было в живых, а мать не пошла, потому что не пошел отчим, который считал, что знаться с родственниками бывшего мужа своей жены дело кляузное. Жена Володьки Ирина родственников мужа тоже не жаловала. Ей претил откровенный сельский налет, который сопровождал их быт. Какой-то вечный "кагал". Если Михаил ехал куда-то на своей машине, то туда набивалось народу до отказа. Ходили они кучей. А все их праздники были шумными, с обильной выпивкой и частушками. Но деваться было некуда, и Ирина на похороны вместе с мужем пошла.

Хоронили Дарью с попом. Как и положено, отпели в церкви, опустили в могилу, засыпали и поставили временный крест, сколоченный из сосновых брусков в столярной мастерской на предприятии, где работал Михаил.

У могилы стали поминать, разливая водку в небольшие граненые стаканчики.

К Володьке, жавшемуся с женой к ог╛раде соседней могилы, подошел Колька Павлет, красавец с шапкой ру╛сых волнистых волос на крупной голове.

- Ты что-то, племяш, совсем загордился. Чураешься нас что-ли?

На нем ладно сидело демисезон╛ное пальто. В его красоте было что-то грубое, от топора, но был он хорош, и скроен крепко. По мускулистой шее и широким скулам видно было, что он недюжинно силен. Даже через пальто ощущалась мощь бицепсов.

"Здоров, черт. Чистый Геракл", - с неудовольствием отметил Володька и покосился на жену, которая с любопытством поглядывала на Павлета.

Володька знал, что бабы не давали Павлету проходу и липли к нему, словно мухи к сладкому, хотя у того была жена и двое детей. Жену, бесцветную робкую женщину, мать его двух сыновей, Павлет жа╛лел, но с ней не считался, а она угождала ему всячески, смотрела сквозь пальцы на его похождения, и редкие ласки его принима╛ла как подарки.

- Да все как-то времени нет. Сам знаешь, с работы на работу. То, да се, - протянул Володька.

- Ладно заливать-то, - обнажил Павлет ровный ряд белых зубов. - Знакомь с женой, - потребовал он.- Слышал, женился, а что да как, толком не знаю. Ириной звать, кажется?

- Ирина.

- Очень приятно. - Павлет долго держал руку Ирины в своей огромной лапище и, не сводя с нее своего кобелиного взгляда, гово╛рил комплементы:

- Ишь, какую бабенку отхватил. Все при ней. Хороша!

Он откровенно раздевал ее, но делал это с наивным восторгом первозданного человека, и Ирина, к удивлению своему, не чувствовала стыда. Наоборот, что-то сладкое и тревожное будоражило и волнова╛ло кровь. Она кокетливо улыбалась.

- Работаешь все там же? - повернулся Павлет к Володьке.

- Там же, а ты?

- Да все в своем НИИ. Восемнадцать лет сельское хозяйство под╛нимаю. Нам сельским при сельском хозяйстве и состоять надо, - зас╛меялся Павлет.

- У вас, говорят, там хорошо только кандидатов выращи╛вают.

- Это точно. Кандидатов стало как собак. Кандидат на кандидате сидит... Четыре доктора. Мой шеф Рыжевский то╛же докторскую зимой защитил. А темы, хоть в "Крокодил" посылай. Как только ВАК пропускает: "Роль силоса в развитии животноводства".

Павлет искоса поглядывал на Ирину, проверяя впечатление, кото╛рое он произвел, рассуждая про кандидатов. Та с интересом слушала.

- Да сейчас, вроде, защититься-то не просто, - вставил Володька.

- Да брось ты, - отмахнулся Павлет. - В институте существует план научной работы, где определено, сколько надо подготовить кан╛дидатов, сколько докторов. И готовят, за уши тянут. А в ВАКе тоже не дураки сидят, знают, кому помочь. Институт, слава Богу, один такой на всю страну...