Помните, в суетном мире сем многое - ложь. За всякой улыбкой таится зевота, за всяким восторгом - проклятие, за всяким удовольствием - отвращение. Но честные не лгут, когда не нужно. Понять же степень необходимой лжи может только истинный человек. Он никогда не солжет, чтобы обелить себя или возвысить, не солжет, чтобы получить выгоду.

   Но скрыть правду иногда и благоразумно, и непредосудительно. Если ваша ложь утешит в скорби ближнего, она допустима. Невинной ложью является этикет. Высказывать в лицо ближнему все, что вы думаете о нём, не есть правдивость, но невоспитанность. Ибо кто сказал вам, что ваше мнение о ближнем - истинно? Ваше мнение о других - это ваше мнение и всё. И лучше будет, если вы оставите его при себе, высказав лишь после смерти ближнего в пристойной и вежливой, и конечно же, чаще всего лживой форме. В этом одна из забавных сторон жизни. Имей мертвецы возможность прочесть свои некрологи, они бы умерли вторично - не знаю, от стыда или со смеху. Но о мёртвых все равно - лгите, nil nisi bene. Вы не сглупите и не согрешите, если и о живых будете высказываться, как о мёртвых. Помните, вы - не судьи своим ближним.

  Потье кивнул, Дофин надулся.

  -Не следует делиться знанием тайн ваших ближних, - продолжал отец Дюран, - сказав такую правду, вы лишь насплетничаете. Жажда правды, толкающая на поиски виновного, - тоже порочная жажда. Предоставьте суды Господу, Высшей Истине. Сами же просто промолчите, да не изрекают уста ваши слов, которые не обдуманы в сердце, ибо лучше споткнуться мысленно, чем споткнуться в разговоре.

  При этом правда, высказанная вам, не должна оскорблять, умейте выслушивать горькие слова, не обижаясь на тех, кто их говорит. Но и обидная несправедливость, и явная клевета пусть не задевают вас. Человеку, не страшащемуся правды, нечего бояться лжи. Ложь обличает слабую душу, беспомощный ум, порочный характер. Ибо трое всегда выскажутся против Истины - трус, подлец и глупец. Трусливые говорят, что заблуждения радостны, а истина страшна. Они трусливы, но честны в трусости своей. Умы подлецов столь мерзки и лживы, что даже истина, высказанная ими, искажается. Для глупцов же Истина - то же, что свет фонаря среди тумана: он светит, не разгоняя его.

   Помните, что даже незначительное отступление от Истины ведёт к бесконечным ошибкам, отвергающий же Истину становится ложным и любое его суждение утрачивает истинность. И главное. Никогда не лгите себе, научитесь в покаянном всматривании в себя узнавать исток своих бед. Людей, умеющих это делать - немного, но человеческий род живет немногими.

  Помните, на путях Духа необходимо следовать только Истине - даже тогда, когда рискуешь впасть в противоречие. Не бойтесь противоречий. Если вы верны Истине, вы преодолеете любые противоречия.

  Все задумчиво слушали, а Дофин попросил привести пример - лжи допустимой и простительной.

  Отец Дюран охотно объяснил. 'Вы знаете, что ваш сосед тяжело болен. Встречая его, вы мысленно ужасаетесь. Он выглядит так, что, по вашему мнению, краше в гроб кладут. Но вы обязаны искренне улыбнуться ему и заверить беднягу, что сегодня он выглядит уже намного здоровей, чем раньше. Да-да, он поправляется! Солгав таким образом, вы можете не исповедовать эту ложь священнику, через минуту забыть о ней и спать сном праведника. Другой пример. Те из вас, кто выберет светскую стезю, будут сталкиваться с женщинами. Этим существам вообще правду нужно говорить очень осторожно. Если вы полагаете, что особа, стоящая перед вами - красавица, вы не колеблясь, можете говорить ей это в лицо, но если она некрасива, упаси вас Бог от правдивости! Вы должны сделать восхищенное лицо и рассыпаться в восторгах по поводу её красоты. И снова после этого спать сном праведника. Вы не согрешили. Третий пример. Некто предлагает вам совершить деяние неправедное. Разбой или убийство. Смело лгите ему о своём согласии - но поспешите сообщить властям. Вы спасете человеческую жизнь, и ваша ложь зачтётся как праведность'

  По возвращению к себе в спальню питомцы иезуитов, поразмыслив над сказанным, извлекли из него разные уроки.

  Дамьен подумал, что диалектика в этой области довольно проста, и самое умное, что можно сделать - поменьше болтать. Аквинат недаром говорил: 'Я часто раскаивался в том, что говорил, но редко сожалел о том, что молчал'. Гамлет понял все жестче, по-августиновски. 'Люби Истину и делай, что хочешь'. 'Укокошить мерзавца - дело праведное, ведь зло, причиненное дьяволу - это добро', решил Дофин. Дюпон вычленил из речи учителя нечто иное: 'Да, в покаянном всматривании в себя надо узнавать исток своих бед, глупо винить других в том, что происходит с тобой. Это или испытание, или наказание. А в остальном - меньше языком трепать надо. При пустой болтовне - и вправду, не солжёшь, так насплетничаешь...' И только Котёнок подумал о том, какое счастье, что мир устроен столь истинно...

Глава 6. Инквизиторы и осквернители праха.

  Глава, в которой из уст учеников отцов-иезуитов выходят довольно странные суждения,

  на которые учителя не обращают должного внимания,

  о чём после будут сожалеть...

  Усилия отца Дюрана и отца Горация уже принесли ощутимые результаты. Потье всерьёз сблизился с Дюпоном, и учителя неоднократно заставали их за дебатами о предметах самых неожиданных - от обсуждения католических дидактических опусов до казуистических споров о том, насколько обоснованным было суждение Тьера о Мирабо? Случалось, что к их въедливым дискуссиям присоединялись Дофин, Ворон и Котёнок. При этом Дюран стал часто замечать совместные прогулки де Галлена с д'Этранжем, ибо Гаттино, начав проявлять интерес к духовной литературе, заинтересовался демонологией и зачарованно слушал рассказы Филиппа о ламиях, ведьмах и вампирах.

  Но этот идиотский разговор возник, в общем-то, случайно.

  Де Венсана на занятиях не было - он дежурил в библиотеке, Гамлет и Котёнок в часовом перерыве между уроками играли в шахматы, а Дофин, Дюпон и де Моро вели в этот послеобеденный час негромкую глубокомысленную беседу. Они втроём обсуждали события времен Крестовых походов, о которых только что прочли в учебнике, и тут Ворон выразил еретическое сомнение в подлинности находящегося в местном музее шлема Людовика Святого, спорного уже хотя бы потому, что он видел такие же шлемы в Париже и Марселе. Конечно, Людовик мог иметь и дюжину шлемов, чай, король был, но не верится, чтобы он оставлял их на память о себе в каждом городе. Дюпон не спорил. Да, Франция - страна памятливая: вам и минуту, и час, отделённые тысячелетней давностью, укажут.

  - Мне лично соседка моей бабули показывала зубочистку с вензелем Людовика XIV, размером с добрую лотарингскую морковь, - Мишель раздвинул ладони на полфута, - а брат нашего конюха всем демонстрирует плащ, который забыл Карл IX перед битвой при Павии, а оттого и промок, обчихался и вдрызг проиграл её. Стоило мне поправить его, что битву при Павии проиграл Франциск I, как мне было заявлено, что я щенок, у меня молоко на губах не обсохло и что я могу знать о тех славных временах? А в Дижоне Рэнэ Моно, торговец специями, показывает всем старый ночной горшок, весь ржавый и покорёженный, которым пользовался-де сам чудовищный Робеспьер, притом, что на боку его действительно выгравированы инициалы 'МR'. Но они, при здравом размышлении, куда больше подходят его бабке - Мари Робер или её дочке Моник, или его деду по отцу - Ронсену Моно. А скорее всего - этот антиквариат принадлежал в детстве самому Рэнэ, забытый после на три десятилетия в сыром подвале он, видимо, и приобрёл соответствующий налёт историчности и древности...

   Их поддержал и д'Этранж.

   -Мы с отцом в прошлом году были в Англии, в домике Шекспира. Нам показывали его вещи: старинное ружье, с которым он по ночам ходил на охоту за ланями в поместье сэра Томаса Люси, его табакерку, шпагу, с которою поэт играл роль Гамлета, фонарь из склепа Ромео, и целый запас ветвей с того шелковичного дерева, которое было посажено поэтом. Это дерево произрастило, должно быть, целый лес, но так всегда бывает с вещами, принадлежавшими великим. Целого стада гусей не достанет на то одно перо, которым Наполеон писал в Фонтенбло отречение от престола и, по крайней мере, четверо из хозяев этого пера считают своё - настоящим пером Наполеона. Палка же Вольтера, если судить по числу счастливцев, имеющих её у себя, была, по крайней мере, в сто туазов длиной. Есть и несколько экземпляров того кинжала, которым Равальяк заколол Генриха IV...