- А племянника её ты знал? Красивый молодой человек.

   Брандт удивлённо покачал головой.

   -Да кто его знает, кто у неё в племянниках-то был? К ней народ косяками ходил, и купцы, и преподаватели университетские, и офицеры. Да что там, генералы бывали, а когда из Николаевского дворца за ней посылали, так караул полицейский снаряжали. Странно, что ты этого не знаешь...

   Корвин-Коссаковский спокойно заметил, что полицейский департамент - не маленький, одно отделение редко знает, что делают в другом...

   -Хотя постой, - резко оборвал себя Брандт, - племянник... Не племянник - племянницы у нее были! И брат был, в карете приезжал пару раз, и две девочки с ним. Она его братом называла.

   -А звать его как, не припомнишь?

   Брандт покачал головой.

   -Я и не знал того никогда.

   -А кто сейчас там живёт?

   - А никто. В квартире её до сих пор никто дольше месяца-двух жить не может. Хозяин всех гадалок проклял.

   -Что так?

   Брандт пожал плечами.

   -Не знаю, кто на что жалуется. Последним там банкир жил, Нейман, въехал в сентябре, а в начале октября съехал. Он сказал, что у него тошнота там невесть с чего начиналась - в столовой и в гостиной, а в спальне - колотило, под двумя одеялами согреться не мог. А вот года четыре назад там месяц жила вдова одна, имени, прости уж, не помню. Та жене моей говорила, что ей в квартире этой постоянно казалось, что кровь начинает появляться отовсюду, на обоях, на постели, страх невозможный сковывал, ни пошевелиться, ни крикнуть. С остальными жильцами я не разговаривал. Но там никто не задерживается. - Брандт бросил быстрый взгляд на однокашника, и добавил, - ключи у истопника нашего, Ефрема Корпелова. Я же понимаю, что полицейский не утерпит, чтобы нос в чёртово гнездо не сунуть. Но снимать квартирку не советую.

   Запахи из столовой свидетельствовали о гусе с яблоками и сдобном пироге, оттуда доносились детские голоса, и Корвин-Коссаковский понял, что не стоит больше злоупотреблять временем Брандта, тем более, что он узнал всё, что хотел. Арсений распрощался, но, после того, как оказался в парадном, задумался. Он вообще-то не собирался посещать квартиру Перфильевой, однако теперь подумал, что вполне может и заглянуть туда, хоть и не понимал, зачем. Старуха отдала душу Богу - или чёрту, - десяток лет назад, что он там найдёт? Но вспомнив, что хотел потолковать с Софьей Одинцовой, Арсений Вениаминович и вправду спустился вниз, сообщил истопнику о желании посмотреть свободную квартиру на четвертом этаже, взял ключ и поднялся по лестнице к двери с латунной табличкой "8".

   Войдя, изумленно осмотрелся. Из прихожей с роскошным комодом на маленьких ножках и изящной вешалкой арочный проход вел в квартиру. Комнаты были обставлены ампирной мебелью наполеоновских времен, мелькало темное дерево с бронзовыми фигурами, лирами, львиными головами и сфинксами, венки, лавры, щиты и мечи. Обивочной тканью служил тяжелый роскошный шелк, затканный геральдическими узорами, портьеры сшили из той же помпезной ткани с бордовыми полосами и геральдическими символами - и это сугубо удивило Корвин-Коссаковского: стало быть, обставлялась квартира на заказ. Он обратил внимание, что шелк портьер и обивки старый, но не потертый, сделанный не во Франции, а в России, ибо мебель была карельской березы. В комнате стоял несколько затхлый дух, как обычно в нежилом помещении. Интересно, комнаты были меблированы хозяином? Когда?

   Корвин-Коссаковский прошел в соседнюю залу и замер. На столе в центре комнаты лежали карты и фишки для покера, тут же рядом валялись золотые монеты и ассигнации. Стулья были расставлены вокруг стола, некоторые отодвинуты. Арсений почувствовал, что его сковывает липкий страх, ему показалось, что стол был оставлен игроками только что, ибо никто не бросил бы на столе несколько тысяч рублей. "Господи Иисусе, сыне Божий, спаси и помилуй меня, грешного", прошептал, весь трепеща, Корвин-Коссаковский, осенил себя крестным знамением и торопливо вышел в прихожую.

   Здесь снова вздрогнул: на бюро лежали часы изящной ювелирной работы с крышкой из белого золота, украшенные фигуркой скорпиона, инкрустированного бриллиантами. На конце хвоста скорпиона алело драгоценное жало с рубином насыщенного красного цвета огранки "кабошон". Это была вещь баснословной цены.

   Арсений почувствовал, как по вискам его заструился холодный пот: он, войдя, бросил взгляд на комод. Там ничего не было. Часы появились, пока он был в гостиной. Несколько секунд Корвин-Коссаковский неподвижно стоял в дверях, продолжая, как заклинание, повторять Иисусову молитву.

   Наконец открыл двери на лестницу и снова остановился на пороге.

   В квартире стояла пугающая, мертвая тишина. Арсений решился. Он сделал шаг к часам, методично перекрестил их и нажал кнопку сбоку на корпусе. Крышка щелкнула и распахнулась, а через мгновение вдруг раздались аккорды жуткой чумной песенки.

   Jeder Tag war ein Fest,

   Und was jetzt? Pest, die Pest!

   Nur ein groß' Leichenfest,

   Das ist der Rest.

   Augustin, Augustin,

   Leg' nur ins Grab dich hin!

   Oh, du lieber Augustin,

   Alles ist hin!

   Не закрыв крышку часов, напрочь забыв об Одинцовой, Арсений Вениаминович нервно рванулся к выходу, захлопнул дверь, дважды провернул ключ в замке и побежал вниз по лестнице, перескакивая через две ступени.

   Истопник был внизу, Корвин-Коссаковский всунул ему в руки ключи, пробормотал что-то неразборчивое и выскочил из парадного. Приходить в себя стал уже в экипаже, отдышался, утёр пот с висков, смирил дыхание. Теперь ему стало стыдно за свое малодушие. Он пытался успокоить себя тем, что ничто не страшно только дураку, но по-прежнему испытывал в душе отвращение к себе. Трусливое ничтожество, чего он перепугался? От мерзостного ощущения собственной трусости хотелось напиться. Однако добравшись домой, уединился в спальне и снова задумался. Чем можно было объяснить карты на столе? Тем, что бывший квартирант, пока не истёк срок аренды, пускал в квартиру друзей. Но если они играли в гостиной, почему не убрали фишки, не сложили колоды, а главное-то - почему не забрали деньги? Насколько успел заметить Корвин-Коссаковский, там было две-три тысячи. Но это, как он помнил, все-таки не столько испугало, сколько удивило и чуть насторожило его. Испугался же он, когда увидел часы на комоде. Его поразило именно то, что они появились невесть откуда в пустой квартире. Он, войдя, не запер дверь, но полагать, чтобы кто-то за его спиной, пока сам он был в гостиной, открыл дверь, положил на бюро часы - баснословной цены! - и исчез, не удивившись открытой двери и никого не окликнув? Нелепица.

   Значит, часы лежали на комоде, когда он вошел.

   Вот тут и начиналась чертовщина. Часов там не было. Арсений твердо помнил и готов был подтвердить под присягой, что на комоде ничего не было. Не было, господа. Крышка комода была перед зеркалом, войдя, он осмотрелся, отметил дороговизну мебели, оглядел комод и вешалку. Не было там ничего, не мог он не заметить переливов камней и пламенеющий на хвосте скорпиона рубин, ведь после именно вспышкой бриллиантов в полумраке он и был испуган.

   Тут Корвин-Коссаковский и вовсе помрачнел, встал с кровати и наполнил бокал коньяком.

   Бартенев рассказал, что призрак из могилы вынимал из жилетного кармана часы - блеснувшие чем-то алым, и сказал, что они были со змеей и пели старинный немецкий гавот. Немецкий гавот... Хвост скорпиона на часах был длинен и загибался вверх... Не показался ли другу этот хвост скорпиона змеей? Неужто это те самые часы, Господи? Арсений содрогнулся. Нет, бред, чертовщина.

   Корвин-Коссаковский дал себе слово заехать завтра к другу в Михайловскую академию, а пока почувствовал, что силы - душевные и физические - покидают его. Он залпом выпил несколько глотков коньяка и отвалился на подушку.

   Он уже засыпал, но тут в полном безмолвии вдруг услышал рядом с собой движение, словно кто-то тихо подкрадывался к нему, и увидел старуху Перфильеву: с мертвыми черными глазами, согнув крючковатые пальцы, дыша трупным смрадом, она тянулась к нему. Ужас подкинул Арсения над постелью, он вскочил и сел, вцепившись в одеяло. Перед глазами плыл густой туман да жуткое лицо мертвой старухи.