-Ну, конечно... Белая тафта...

   -Господи, вот дурочка-то... - сестра в ужасе закусила губу и умолкла.

   -Нинку хоть побереги, не выпускай никуда. Никого не принимай, скажи, барышня нездорова.

   -Постой, но может, свататься приедет? Приданое добавим... - Корвин-Коссаковский никогда ещё не видел на лице сестры столь жалкого выражения, - ну как же это? Она же... она думает, что приедет! Платье свадебное...

   Арсений вздохнул. Инкуб женится на Лидии? Нет, такого родственника он не хотел за все сокровища мира. Но вообще-то его мнение, и он понимал это, значения не имело. Человек мог бы сыграть в благородство - но на кону должно стоять нечто значимое для него. Но упырь благородства не проявит. Нечего было и обольщаться.

   -Не женится он, он уже исчез. - Корвин-Коссаковский уверенно покачал головой. - А вот сплетни завтра же пойдут, а дурная молва об одной кузине и другим реноме испортит. И тут Иринку жалко - ибо ей ни за что достанется.

   -Подожди, - Мария покачала головой, словно пытаясь отбросить сказанное братом, - но может он полюбит Лидку-то? Она красивая...

   -Не тешь себя иллюзиями, это выродок. Какая любовь?

   И всё же Арсений на что-то надеялся, сам не понимая - на что. Слабость надломленного духа молила Бога о чуде, о несбыточной возможности свести вместе несводимое, все уладить...

   Утро Корвин-Коссаковский проспал на диване в малой гостиной, укутанный пледом, Мария Палецкая проигнорировала просьбы брата, легшего в пятом часу утра, разбудить его в десять, и Корвин-Коссаковский проснулся в полдень. Мария оправдалась тем, что сама проспала, однако она безбожно лгала брату: ей хотелось, чтобы он выспался, что до медика да любопытствующих - принять их могла и она сама. Нина в себя так и не пришла, что до Лидии, то она, на минуту заглянув к сестре, провела всё утро у окна, выглядывая подъезжавшие экипажи.

   Княгиня перестала злиться на племянницу. Бросая торопливые взгляды на бедную девчонку, мраморным изваянием застывшую у окна и ждущую приезда своего принца и его сватовства, она чувствовала мучительную жалость к бедняжке и молилась про себя, чтобы Арсений ошибся. Белая тафта...

   Экипажи меж тем подъезжали с регулярностью часового механизма, причем, жаловали в основном вчерашние гости князя Любомирского: официально - для того, чтобы осведомиться о здравии одной сестры, а на деле, чтобы пронюхать, что возможно, о другой. Заезжали Даниил Энгельгардт, Герман Грейг и Всеволод Ратиев, уподобляясь в глазах княгини мухам, слетевшимся на кровавую рану. Прибыл и сам князь Любомирский, изображая беспокойство, хотя его физиономия напомнила княгине морду толстого кота, крадущегося к сметане. Что же, ханжество питает неодолимую любовь к скандалам.

   Корвин-Коссаковский, ко времени его приезда проснувшийся, вышел в гостиную вместе с сестрой.

   Князь выразил беспокойство по поводу болезни Нины Черевиной и опасение - не явился ли причиной припадка его спиритический сеанс, ведь девочка столь чувствительна, настоящий медиум. Потом поинтересовался, как добралась домой сестрица Нины? Корвин-Коссаковский видел, что князь злорадствует, и тяжело вздохнул, понимая, что завтра будет злорадствовать весь свет.

   Приехавшие с отцом Елизавета и Анастасия навестили больную подругу, но та крепко спала, только временами начиная метаться по постели и стонать. Сестра сказала Арсению, что утром Нина могла съесть немного бульона, но потом вернулась лихорадка. Она на глазах превращалась в мумию и, Корвин-Коссаковский пришел в ужас: девица подлинно казалась жертвой упыря, худела и сохла на глазах.

   К девицам, оторвавшись от окна в другой гостиной, подошла Лидия, Корвин-Коссаковский слышал, что они, отойдя в сторону, о чём-то шептались, Лидия оживленно что-то рассказывала подругам, но тут Анастасия вскрикнула, покачала головой и начала что-то доказывать Лидии, та побледнела, но явно не поверила суждению подруги.

   Князь же, с любопытством озирая Лидию, выразил надежду, что все обойдётся, при этом его слова можно было истолковать и как заботу о больной, и как пожелание замять неприятную историю со здоровой. Глаза же Любомирского, лучащиеся любопытством и хитростью, не оставляли сомнений в том, что сам сделает всё, чтобы история замятой не была, распространив сплетни, насколько это возможно.

   Потом приехал Александр Критский. В отличие от остальных - он ничем не поинтересовался, лишь выразил надежду, что мадемуазель Нина скоро поправится, и откланялся. Корвин-Коссаковский понял, что ошибся на его счет: просто обманулся внешней привлекательностью.

   Вскоре Корвин-Коссаковский получил подтверждения быстрого распространения слухов. Через час после обеда к нему и сестре подошла его племянница Ирина, глаза её были опущены, но губы плотно сжаты.

   -Приходила Танька Мятлева, сказала, что ночью Лидия была у Сабурова. Это правда?

   -Когда приходила?

   -Полчаса назад. Говорит, что все видели, едва он уехал, она выбежала от Любомирских и взяла извозчика.

   -Почему они решили, что она к нему? Она домой приехала.

   -Как бы ни так. По Итальянскому бульвару проезжал Протасов-Бахметьев, он видел, как она заходила к Сабурову в дом, отпустив извозчика. Этот... господин, - Ирина поморщилась, - тут же полетел в Яхт-клуб, потом заехал к князю Любомирскому, там историю всю узнал, а он не настолько глуп, чтобы два и два не сложить. Молчать не стал, и еще до отъезда гостей все всё знали! - Голос девицы дрожал от гнева.

   Корвин-Коссаковский понимал злость племянницы: ущерб репутации семьи, что и говорить, был значителен. Слухи такого рода распространялись молниеносно и вредили они всем членам семьи. Скомпрометированный дом переставали посещать приличные молодые люди, матери противились желанию сыновей брать себе невесту из "опороченного семейства", даже если девица ничем себя не запятнала, но просто приходилась родней обесславленной. Молва полагала, что если плесень забралась в дом, она заражала всё.

   -Что, твой Андрюшенька тоже носа теперь не покажет? - усмехнулась княгиня. Он не очень-то одобряла роман дочери с Андреем Ниродом: мальчишка казался ей честным, но слабохарактерным, а маменькиного сынка в мужья дочери она не хотела.

   Ирина блеснула глазами.

   -Не знаю. Может, и невелика потеря, но сплетни пойдут - не отмоешься. Тогда и последнему нищему рада будешь.

   -Ну... полно. - Княгиня резко повернулась к дочери, - иди к себе.

   Ирина ушла, а брат и сестра молча переглянулись. Дело, что и говорить, принимало печальный оборот.

   Впрочем, долго предаваться страхам времени не было, - пришла в себя Нина, и Корвин-Коссаковский с сестрой поспешили к племяннице. Девица за ночь, казалось, потеряла не меньше семи фунтов, была бледна как чахоточная, на щеках при этом снова алел румянец. Она ничего не помнила о вчерашнем вечере, на вопрос дяди, что с ней случилось у Любомирских, посмотрела на него непонимающим взглядом.

   Между тем проходил час за часом, Лидия все стояла у окна, а Сабуров не приезжал. Семья села за обед в молчании, причём Ирина выйти в столовую не пожелала. Княгиня, не желая нагнетать и без того тяжелую обстановку, распорядилась отнести обед и Нине, и Ирине в их комнаты. И брат, и сестра за столом старались не разговаривать и не смотреть на Лидию, все еще продолжавшую прислушиваться к шуму за окном. Неожиданно вошла Анна, служанка княгини, и подала барышне Черевиной письмо, пришедшее только что. Арсений со вздохом смотрел, как девица читала эпистолу, не ожидая ничего хорошего от любых известий. Он понимал, что это письмо от Сабурова.

   Девица замерла, пытаясь проглотить комок в горле и успокоиться. Ее сильно трясло. На миг Корвин-Коссаковского пронзила безумная надежда, что чертов инкуб всё же может проявить милосердие и не станет ломать глупой девчонке жизнь, но в следующую минуту Арсений уже корил себя за пустые надежды. Чем меньше иллюзий, тем легче.

   Лидия развернула письмо. Пробежала по строчкам, потом медленно перечитала.