Надо сказать, Порфирий Бартенев подлинно помог ему, пригнал большой лафет из академии, и толпа, жаждавшая подробностей и сплетен, очень скоро вынуждена была довольствоваться пустым двором. Но иные сочли нужным проводить гроб до погоста - для того, как безошибочно понял Корвин-Коссаковский, чтобы было о чём поговорить вечером за партией в вист и вечерним чаепитием.

   Искушение - страшное и смрадное, ждало его на Громовском кладбище. Полил дождь - холодный, осенний. Гроб быстро опустили в могилу, служители погоста торопились. Толпа любопытствующих, чтобы не залипнуть в комьях грязи, поспешно разбрелась по своим и наемным экипажам, озирая церемонию из окон и перешептываясь. Когда на гробовой холм опустился последний венок, и Мария с Ириной сели в карету, Порфирий Бартенев подал ему руку и усадил в свой экипаж. Они тронулись, но сбоку их обогнал лихач-извозчик. Черная карета уже миновала их, и тут из окна её вдруг раздался щелчок и зазвенел напев:

   Jeder Tag war ein Fest,

   Und was jetzt? Pest, die Pest!

   Nur ein groß' Leichenfest,

   Das ist der Rest.

   Augustin, Augustin,

   Leg' nur ins Grab dich hin!

   Oh, du lieber Augustin,

   Alles ist hin!

   Глаза Порфирия Бартенева расширились, встретившись с глазами друга, рука его сжала запястье Корвин-Коссаковского, словно тисками, да что толку: пароконный лихач уже выехал на аллею и уезжал за ворота, между ними были экипаж князя Любомирского и карета Палецких.

   Когда же они сами наконец миновали ворота - лихача и след простыл.

   Корвин-Коссаковский приказал сестре не выпускать Нину на улицу и спать в её спальне, и никого не принимать. Мария выполнила его приказ, но, к её удивлению почти никому не приходилось отказывать. Никто не приезжал, разве что Протасов-Бахметьев навестил их, да не приняли. Его не приняли бы в любом случае, Корвин-Коссаковский считал его сплетником и мерзавцем и не замедлил рассказать сестре то, что услышал от Ирины.

   Между тем скандальная история стала достоянием света, о ней судачили вкривь и вкось. Судачили бы и больше, но внезапное исчезновение основного героя скандала и гибель его жертвы чуть сковывали уста. Но было кое-что и приятное - Нина начала поправляться, бред прекратился, по ночам она теперь спокойно спала, а однажды утром вдруг проронила и вовсе неожиданное:

   -Бес отлетел от меня. Его нет здесь.

   -Ты видела его? - изумился Корвин-Коссаковский.

   Нина покачала головой, глядя куда-то в пространство.

   -Нет, я не видела, но в то же время всё-таки как-то видела: тёмный клубок, как дым, но живой...

   Арсений читал, что чаще всего соитие с бесом блуда проходит во сне, или даже "наяву". Бес, казалось бы, - только фантом, призрак, но он даёт наслаждение гораздо большее и острое, чем страсть с человеком. Это глубокий экстаз. Однако последствия такого экстаза гибельные, это необратимая утрата жизненной силы. При продолжительной же связи происходит катастрофа, изначально болезненно ослабевает душа, но одновременно и тело...

   Но если она больше не видит его, то почему?

   Следующие дни заставили Корвин-Коссаковского бояться одного из тех исходов, которому великий поэт империи предпочитал суму и посох. Арсению Вениаминовичу стало казаться, что он медленно сходит с ума. На пятый день после похорон Корвин-Коссаковский по приглашению приехал в дом своего знакомого - барона Ливена. Арсению Вениаминовичу было одинаково плохо одному и на людях, но хотелось отвлечься от горьких мыслей, и он выбрал самое незаметное место в углу гостиной. К несчастью, там собралось достаточно большое общество, и именно тут ему впервые и показалось, что ум его помрачается. Многие, не зная о его родстве с Лидией, да и просто не замечая его, оживленно обсасывали историю девиц Черевиных, причём, Корвин-Коссаковскому вдруг стало казаться, что он окружен нечистью - вампирами, упырями и оборотнями. Хрюкающие рыла, сальные губы, длинные языки и волчьи глаза досужих сплетников мелькали перед ним унылой одуряющей каруселью, потом ему вдруг показалось, что старая тетка Ливена, которую он знал с детства, - семидесятилетняя Пелагея Спиридоновна - на самом деле покойница, он понял это, едва увидел её совиные глаза с фарфоровыми белками. Старуха въявь злорадствовала, уверяя, что девка-то Черевина - совсем дурочка, коль на такого Финиста Ясна Сокола польстилась. Куда уж ей такого принца-королевича поймать было с таким приданым-то! Принц-то её и одурачил, наобещал, небось, что женится, а сам - хо! - улепетнул давно.

   -Жаль дурочку, - присовокупила старая ведьма тоном, который без лишних слов свидетельствовал, что ей жаль девицу не более потерянной булавки.

   Сидевшая рядом с ней старуха, которую ему представили как Софью Кирилловну Одинцову, вдову действительного статского советника, неожиданно обронила:

   -Девчонке бедной это сызмальства напророчено было. Еще Татьяна Феоктистовна матери ее сказала, что беда девку ждёт.

   -Татьяна Феоктистовна? Это которая? Перфильева?

   -Она, - кивнула старуха, - сестрица Михаила Феоктистовича. Она всегда как в воду глядела.

   Корвин-Коссаковский поднял голову. Он понял, что перед ним та самая старуха Одинцова, к которой он не зашел, испугавшись призраков чертовой квартирки на Большой Дворянской. Но то, что она сказала... Возможно ли? Стало быть, князь Любомирский - брат Татьяны Перфильевой? Она - урожденная княжна Любомирская? А почему, собственно, нет? Тогда становились понятны и обширные связи гадалки, и квартира в богатом квартале, и привилегированное местечко на погосте. Но... тогда, получается, что и Николаев - родственник князя Любомирского?

   Сам князь Любомирский и не подумал опровергнуть своё родство с Перфильевой, только вздохнул, пробормотав: "Мир праху сестрицы", потом злорадно захрюкал из-за ломберного стола и, со смаком повествуя жадным слушателям всю историю девицы Черевиной с самого начала.

   -Да она ещё у графини Нирод, как увидела его - так сразу и влюбилась. Ну, а он, не будь дурак, голову ей закрутил, ему, чай, не впервой. На его счету - девиц без счета, две - висельницы, три али четыре - утопленницы. У него, это камердинер его по-пьяни рассказывал, целый ларец на столе - а в нем всё письма девиц влюблённых, штук сорок, не меньше. Востёр, ничего не скажешь.

   -А куда уехал он?

   -В деревню, - рассмеялся князь, - в галицинскую. - И когда его не поняли, со смехом растолковал, - Однажды князь Владимир Голицын напроказил в Европе, и ему было высочайше приказано немедленно вернуться в Россию и безвыездно проживать в своей деревне до особого распоряжения. Голицын подчинился, вернулся в Россию и начал ездить по империи, переезжая из одного города в другой. Так его занесло и в Астрахань, где губернатором был его старый приятель Иван Тимирязев. Тот удивился: "Как попал ты сюда, велено же тебе жить в деревне?" Голицын и говорит: "В том-то и дело, что я всё ищу, где может быть моя деревня. Объездил я почти всю Россию, а деревни моей всё нет как нет...".

   Гости расхохотались.

   -Что ни говори, - подхватил Ливен, - а когда мужчина богат да собой красавец, трудно ему приходится.

   -Да, лавировать нужно, - кивнул присутствующий тут же Протасов-Бахметьев, - как Барятинскому. Тот, адъютант цесаревича, совместно с ним развлекался с женой флигель-адъютанта Столыпина. Но вот госпожа Столыпина овдовела, и снова захотела замуж, а её новый муж должен был занимать высокое положение при дворе. Барятинский служил тогда на Кавказе, и показался он дамочке подходящей кандидатурой в мужья, о чём она и стала нашёптывать цесаревичу, ведь у князя было очень приличное состояние.

   Цесаревич вызвал Барятинского письмом в Петербург, однако не сообщил причину вызова, но тот каким-то образом пронюхал о ловушке и понял, что если он откажется от женитьбы на общей с цесаревичем любовнице, то о карьере можно забыть, но и жениться не хотел. Что делать? Он понимал, что Столыпину привлекает не столько княжеский титул, сколько его состояние - 16 тысяч душ. Имение Барятинских после смерти отца формально принадлежало ему, а три его брата получали ежегодно определённую сумму денег. И если отказаться от брака со Столыпиной Барятинский не мог, то мог отказаться от имения. И вот в Рождественский Сочельник он приехал к своему брату Владимиру и передал ему запечатанный конверт. В конверте оказался акт, по которому Александр Иванович отказывался от всех прав на имение в пользу своего брата Владимира. Узнав об этом, госпожа Столыпина потеряла всякий интерес к Барятинскому и стала искать нового жениха, и вышла за Семёна Воронцова, который был пожалован титулом князя. В этом браке род Воронцовых и угас...