— Угу, — Питер намазал толстый слой паштета на кусок халы. Эстер, улыбаясь, подвинула к нему серебряную миску. "Ешь, — ласково сказала девушка, — твоя мистрис Джонсон такого не готовит, наверное".

— Не готовит, — согласился он, и спросил: "Так кто у вас там живет?"

— Да я и сам толком не знаю, — пожал плечами Иосиф, — три дня подряд дышал пылью в архивах Эсноги, и вот, — он указал на документы, — переписал кое-что. У нас ведь тоже, — мужчина вздохнул, — то пожар, то наводнение. Слушайте, — он отложил вилку, — это протокол заседания совета общины, от 9 ияра 5410 года, это 1650 — объяснил Иосиф. "Наш прапрадед, Авраам Мендес де Кардозо, там указан, в числе других".

— Также совет рассмотрел вопрос, — начал читать мужчина, — об изгнании из общины последователей ложного мессии Шабтая, объявившего себя таковым в Измире, что находится под властью оттоманского султана. Тут довольно длинный список, — он пробежал его глазами и поднял палец, — вот, Элияху Горовиц, и еще какие-то люди, с той же фамилией. Видимо, его сыновья, и еще Давид Мендес де Кардозо, это младший брат Авраама, с женой, урожденной Горовиц и детьми.

— Ну, так они в Святую Землю поехали, — недоуменно сказала Эстер, внося блюдо с печеньем и кофейник, — этот Шабтай потом стал исповедовать магометанство и они — тоже. Причем тут Новый Свет?

— Ага, — победно улыбнулся Иосиф, — а я порылся в бумагах, помеченных более ранними датами. Нашел, — он помахал листом, — решение о разводе. По прошению Сары-Мирьям Горовиц. В связи с тем, что ее муж, Элияху бен Хаим Горовиц, как тут написано, "покинул веру своих отцов и стал еретиком". Вообще женщинам только в редких случаях разрешено подавать на развод, но это — один из них, — хмыкнул мужчина.

— И тут же, тем же месяцем — он вчитался в аккуратные строки, — получено от Сары-Мирьям Горовиц, в связи с ее отъездом в поселение Йоденсаванна, в Суринаме, с детьми — две тысячи серебряных гульденов для ремонта миквы и основания благотворительного фонда для бедных невест. Вот так, — он хлопнул рукой по бумагам и добавил: "У этих Горовицей была дюжина детей, между прочим. Самый младший за два года до этого родился. Вот так и получается — Новый Свет".

— А что это за Йоденсаванна? — заинтересовался Питер.

— Британские и голландские власти в то время привечали там евреев, на севере Бразилии, — ответил Джон. "Сам понимаешь, нам надо было закрепиться на континенте, а не только на островах. У них там были плантации сахарного тростника, и до сих пор есть. Но вы-то — не в Суринам плывете, а в Нью-Йорк, — удивился Джон.

— Думаю, — Иосиф стал разливать кофе, — не остались они в этом Суринаме, на север перебрались. Так что мы их найдем, — он рассмеялся: "Ешьте печенье, это по нашему семейному рецепту, имбирное".

— Стучит кто-то, — Эстер поднялась, — уж не Джованни ли?

Она прошла в переднюю, и вернулась со стопкой писем: "Гонец из порта, Джованни его сюда послал. Тут все тебе, Питер, — она перебросила юноше конверты.

Питер посмотрел на них. Взяв один в руки, он сломал печать с рисунком ворона, и надписью: "Anno Domini 1230".

Пробежав ровные строки глазами, он наклонился к Джону: "Тебе обязательно сегодня отплывать?"

— Нет, — тот покачал головой, — я могу задержаться на пару дней, если надо.

— Надо, — шепнул Питер. Потянувшись, он взял горсть печенья: "Очень вкусное".

На улице пахло мокрым, растаявшим снегом, дул слабый, соленый ветер с моря. Питер натянул перчатки. Замотав вокруг шеи шарф, оскальзываясь, он подошел к фонарю, в котором, за мутным стеклом горело несколько свечей.

— Да что случилось? — Джон порылся в карманах редингота. Набив трубку, она затянулся: "У них Шабат, а у нас — нет, можно и покурить".

Лазоревые глаза юноши блеснули холодом. "От Стивена, — он помахал листком. "Триста сорок два тюка чая сбросили в Бостонскую гавань, как я и говорил".

— Ты же сказал, что предусмотрел этот убыток, — удивился Джон и помрачнел: "Теперь точно — будем воевать".

Юноша коротко усмехнулся. "Передай Констанце, что я получил ее письмо, и желаю ей всяческого счастья. Хотя, конечно, она поступила недостойно, разорвав нашу помолвку, — прочитал Питер и сочно сказал: "Да какая помолвка, ей тринадцать лет было! Ох, Стивен, Стивен! — он покачал головой и продолжил: "Груз я сдал в твоей конторе в порту, и уезжаю в Портсмут — первым помощником капитана на линейный корабль "Престон". Завещание мое лежит у тебя, никаких изменений туда вносить не надо. Пожелай мне удачи, твой Стивен".

Джон тяжело вздохнул: "Кровь Ворона, что тут еще говорить…"

— У меня тоже, — заметил Питер, — кровь Ворона, однако же, я не бросаю дело, и не отправляюсь воевать с колонистами, будь они неладны". Он спрятал письмо: "Ладно, пора домой, хотя погоди, — юноша прищурился, — бежит кто-то.

— Хорошо, что я остался, — подумал Джон. Он спокойно велел тяжело дышащему Джованни: "Пусть Иосиф и Эстер собирают все, что нужно, а мы пойдем к Констанце. Ты только не волнуйся".

— Не буду, — юноша прикусил губу. Посмотрев им вслед, он постучал в дверь дома Кардозо.

Джон налил себе кофе. За окном была непроницаемая, ночная тьма. Он повертел в руках чашку. Повернувшись к Питеру, Джон увидел, как тот запечатал очередное письмо, бросив его поверх остальных. Юноша, подняв голову, указал рукой на стопку конвертов: "Кейп, Бомбей, Кантон — пусть готовятся к моему приезду. Я ведь надолго, года на два. Кстати, у нас в этом году рекордный экспорт в Кантон — тысяча тюков опиума".

Джон присел на край стола и тихонько свистнул: "Весь Китай потребляет две тысячи тюков в год, я помню, ты мне говорил. Будешь увеличивать оборот?"

— Разумеется, опиум — это золотое дно, — Питер захлопнул крышку чернильницы и зорко взглянул на Джона: "Кейп должен быть нашим, Ост-Индская компания и так тратит слишком много денег на стоянках там. Голландцы дерут втридорога за пресную воду и припасы".

— Дай с одними колониями разобраться, — ответил мужчина и прислушался: "О, кажется, это Джованни".

Юноша зашел в гостиную и привалился к косяку двери, тряхнув темными кудрями. "Все хорошо, — наконец, сказал он, — Иосиф говорит, еще не скоро. Велели, чтобы я поспал, но я не могу, не могу, — он обернулся к лестнице.

— Ты сядь, — ласково велел Джон. "Или лучше иди в кабинет. Там же, наверняка, у вас работа какая-нибудь лежит. Проект воздушного шара, например. А я тебе вина налью, — он открыл бутылку и передал Джованни бокал.

Тот, пробормотав: "Спасибо", — вышел. Джон посмотрел ему вслед, и увидел, как юноша устало садится на ступеньки лестницы.

— А я ведь на год его старше был, — подумал мужчина. "Господи, да простишь ли ты меня когда-нибудь?"

Он дернул углом рта и подошел к большому, в мелких переплетах рам окну. Луна, на мгновение, вышла из облаков. Темная вода Принсенграхта заблестела, заиграла бледным, серебристым сиянием.

В огромном, уходящем ввысь, каменном зале гудело пламя камина. Джон обернулся и встал — хирург подошел к его креслу, держа на весу забрызганные кровью руки.

— С первым ребенком все хорошо, — устало сказал мужчина. "Вы видели. Девочка, крепкая и здоровая. А вот второй, — он пожал плечами, — ее светлость почти без сознания, схваток нет. Еще и ребенок лежит неправильно. Надо что-то делать, иначе мать умрет, она и так едва дышит.

— А что…, - Джон откашлялся, — что можно сделать?

— Операцию, — спокойно сказал хирург и поднял ладонь. "Вы не волнуйтесь, ее полвека, как успешно проводят. Мы дадим ее светлости опиума, и все будет хорошо".

— А если не делать? — Джон потер руками лицо. "Операцию? Если просто подождать?"