В мешке Скафти я обнаружил баклагу с жидкостью, с очень знакомым запахом. Да, Хильда, Хильда… Как же так, старая…

Зелье Волчьего Бега – вот из-за чего эти весельчаки меня так споро нагоняли. Глотнешь такого – и целый день усталости как не бывало, одна бодрость в тела членах и веселье духа преизрядное. Потом, правда, свалишься – но это будет потом, да и добавки глотнуть можно. Но потом все одно свалишься – силы само по себе зелье не придает, лишь извлекает из тела запасов, а они не бездонные.

Возьму себе, мне нужнее.

К этому зелью, она обычно варила еще зелье Светлых Глаз – оно обостряет внимание, улучшает зрение – самое то, для тех, кто в погоню за кем-либо собирается – ночью с ним, опять же, видишь хорошо, что полезно также и кормчим, и разведчикам, их и покупали сразу оба отвара разом обычно. И где оно? Оно мне тоже надо, сам не выпью, так продам, зелья работы Хильды должны стоить немало. Где? И третье зелье, что организм чистило от всяких гадостей, ему ненужных, и помогало восстановиться после первых двух, где все?

В мешке Квиста обнаружилась еще одна баклажка, я вынул пробку, нюхнул – и сморщился.

Бабушкина зимняя брага, вот что это такое. Она и обычную брагу делала хорошую (даже от запаха отвратного почти избавлялась как-то), но зимняя у нее получалась особенно хороша. А всего делов – выставить на мороз кадушку, подержать ее там несколько часов, и выкинуть потом лед, который сверху образуется. Это как выморожень из пива делать – принцип тот же. Так вот, в завершении сего процесса получалась у бабули такая косорыловка, что била в голову не хуже боевого молота! Эту ее продукцию в борге знали и любили, и по возвращении из удачного похода на ватагу всегда покупались у Хильды пара-другая бочонков. И никто потом не удивлялся при виде славных воев, ползающих на карачках, братающихся с воротными столбами, и засыпающих в самых неподходящих для этого местах, вроде собачьей будки или компостной кучи. Как же: люди с моря уставшие, да и бабушка постаралась – одно к одному… Олаф, как-то на спор выдул несколько пинт подряд, так рассказывал потом, что ему сам аса-Тор явился, во всем своем грозном великолепии. Думаю, еще кружка-другая сверху, то Тор бы ему и молот свой бы завещал, наследником своим назначив…

- Где остальное – вопрошаю я Скафти, показывая ему емкость с Волчьим Бегом – Еще две фляги должно быть! Говори, паскуда!

- Пошел ты в ... хххууууххх... – трудно ругаться, когда тебе метко и очень больно бьют в живот – Ааахххх, нет больше ничего... Браги немного, и все...

- Должно быть еще. Выпили?

- Нет, что взяли, то и есть.

- Взяли? Сами? Ограбили Хильду? – как-то с души отлегло, не предала меня наставница, позор мне, что сомневался – Не ври мне, скотоложец, я ведь колдун, ложь чую (вранье, конечно, но для красного словца...). Ограбили бабку?

- Отцовы запасы старые это, отстань от меня, Конь. Хильда батю на порог даже не пустила, как он ей сказал, зачем пришел...

- Ладно, живи.

Проверив узлы и обнаружив на ремне, связывающем его запястья, потертости, дал ему в ухо, для порядка, и попросил глупостей не делать. А то я нынче нервный, могу ему и отчекрыжить секирой ненужное, далеко выступающее. При попытке к бегству или нападению.

Ничего ценного или полезного у братьев больше не обнаружилось, за исключением доброй связки сушеной рыбы и хорошей объемистой кожаной фляги с водой. Это все я переложил к себе – чистая водица в болоте лишней не будет, да и на поиски еды времени тратить не стоит.

- Сколько вас было, и где остальные? – вопрошаю вежливо Скафти – Лучше добром скажи, а то, смотри, сцежу с тебя крови пару горстей, да прокляну весь твой род по крови. Семь поколений удачи лишится! А чтоб тебе жизнь пивом не казалась – прокапаю твоей кровушкой дорожку к болоту, вот тебе ночью то весело будет, когда за душой твоей твари болотные явятся. Тут и оставлю вас – заживо сожрут, как стемнеет, обоих.

Никогда никого не пытал.

Олаф и батя рассказывали, правда, как это делать. Но это все в теории, а ножиком земляка ковырять – удовольствия мало. Вот и приходится пугать.

- Хель тебя забери, Конь – Скафти скривился – Дерьмо ты собачье, дерьмо и есть... ууууххххуууугххх...

- Ближе к делу, сын козла, не трать мое время. А то смотри – я многозначительно повертел ножом перед его рожей – Сделаю, что сказал!

- Пятеро еще – он ухмыльнулся разбитыми губами, едва восстановив дыхание после очередного тумака – И они скоро будут здесь. Мы метки оставляли, как след твой взяли, от берега, когда ты из реки вылез. Поймают тебя, Конь, в кисель тебя замесим... Я с удовольствием на твоей смазливой морде попрыгаю...

Нда. Пятеро. И все сюда явятся – я тропу натоптал будь здоров, да еще и эти уроды путь отметили.

- Кто эти пятеро?

- Друзья моего отца! Грим Безземельный, Хрюм Бородатая Секира, Соти Окорок, Халли Весло - тут он снова ухмыльнулся – и Хакон Гудллейвссон.

Погано.

Хакон – младший брат Синфьотли. Тоже более лесной житель, чем пенитель сельдевых троп. На редкость злопамятный человек сам по себе, а я еще и убил его брата...

Валить отсюда надо. Ноги в руки – и валить. Мне и так люто повезло, что первыми на мой след вышли Финнсоны и Синфьотли – два тупых дренга и лишь один опытный хирдман, и того я отправил в гости к Хель еще на подходах. Остальные пятеро - мужи тертые, бывалые. Их я так легко не возьму.

Чтобы эти два красавца, как освободятся, не попытались рвануть за мной, дабы свершить праведную месть и вернуться с победой, я стянул с обоих братьев сапоги, и не поленился дойти до края острова, где и утопил обе пары обуви в глубоком бочаге. Босиком не больно побегают! После чего воткнул в ствол дерева рядом с руками постепенно приходящего в себя Квиста нож Скафти – оклемается – перепилит ремень. Оно, конечно, неправильно, оставлять врагам лазейку – но... земляки же. А я сегодня уже забрал жизнь одного – не стоит губить остальных. Иногда надо поделиться удачей.

И вообще, у меня доброе сердце.

С тем и оставил братцев – ошалело мотавшего головой Квиста и злобно матерящего меня Скафти – одних.

Проходя через полянку, по которой мы топтались с Квистом, я остановился поправить несколько потяжелевший мешок: рыба в нем весила не так и много, но вот меч и фляги добавили несколько фунтов. Когда же снял мешок, чтобы перевязать привязанные к нему секиру и щит – глаза зацепились за странный предмет, выглядывающий из-под сбитой нашими ногами лесной подстилки. Крест с набалдашником и какой-то купол рядышком – слишком правильные очертания для ветки или корня заставили остановиться на этих предметах мой взгляд. Я осторожно потянул предмет на себя – рукоять меча! Лезвие совершенно сгнило, а вот рукоять целая, надо же...

И не купол рядом, а череп. Старый, явно не один десяток лет тут лежит. Я пошевелил рукой чуть ниже – а вот и грудная клетка, на костях которой еще сохранились почти полностью сожранные ржавчиной остатки кольчуги. И цепочка, похоже, золотая? Я осторожно потянул за нее – и извлек на свет какую-то висюльку. Обтер ее рукавом – на моей ладони лежал амулет в форме листа неизвестного мне дерева, выполненный с великим искусством.

Да, настолько красивых вещей я в руках еще не держал: с потрясающей детализацией неведомый мастер изобразил каждую жилку и каждый зубчик листочка, и если не обращать внимание на твердость и холодную тяжесть металла – можно было бы принять за настоящий. У меня не поднялась рука положить находку обратно. Да и ни к чему, думаю, воину на том свете украшения. Вот меч – другое дело, пускай от него и осталась лишь рукоять – оружие воину всегда к месту.

- Мир праху твоему, путник. Прости, что потревожил твой сон, не держи зла - нехорошо тревожить покой мертвых – они могут и обидеться, поэтому я не поленился срезать добрый кусок дерна, и наскоро накрыть прах покойного, раз уж нет времени вырыть ему могилу или сжечь останки, в уплату за вещицу, взятую у него.

Закинув амулет в карман, я, наконец, пристроил снаряжение на спине так, как надо, и, подняв слегу, снова двинулся в уже начинающие меня утомлять топи. До заката еще далеко, и я смогу пройти еще немало, жаль, ночевать придется в болоте.