Теперь уже вряд ли достанется.

А все Кетиль с Ормом…

За этим самым делом я из борга на хутора бегал, жили там у меня две подруги хорошие. Сами вдовы, второй раз замуж выйти не собрались, мужей потеряв, так и жили одни. Обе хозяйством управляли своим грамотно, хутора у них крепкие, усадьбы - справные. У каждой лойсинги остались, из бывших пленников, что на земле нашей осели, как хозяин волю дал (а некоторые тут и жен нашли, да хозяйством уже обзавелись), и по одному-два трэля. Лойсинг – это зависимый человек, значится, должник. На тинге голоса не имеет, но вроде как свободным считается. А трэль – это раб – тут все просто. Ну, так вот, бабы они обе не старые, ласки тоже хочется, чего бы мне к одной или другой не наведаться, время от времени? Нет, ходоков по этой части и без меня хватает, но есть у меня одно преимущество. С этим делом мне Хильды наука пригодилась сильно, в части приворотов которая. Известно же, что иной ведьме посильнее, чтоб мужика приворожить, кроме воли да силы – ничего не надо: ни зелий варить приворотных, ни подклад с заговором готовить жертве своей. Нет, не подумайте, я мужиков… ни в коем разе привораживать… но вот на женщин такое тоже действует, как бы даже и не эффективнее.

Хм, тогда если подумать, я тогда, получается, тоже… «ведьма посильнее», раз также могу?

Нда, замнем лучше, а то еще договорюсь до нехорошего.

Так вот, на подругах своих я не те штуки использовал, которые высокие чувства пробуждают – любовь то есть, для этого искусство великое нужно, а у меня чего нет, того нет. Но страсть и симпатию глубокую вызвать – мне вполне по силам. Да и сам не урод, так что, все в струю. А Ауд в свое время так не окучил, так это потому, что Хильда пригрозила: увидит, дескать, следы приворота в моем исполнении на ком-то из девок борга – проклянет меня так, что шишка отсохнет. Будешь, говорит, наследников пальцем делать тогда, или соседу заказывать. А она это может, мне ли не знать. Могучая бабка, иной раз в дурном настроении как глянет – так трава жухнуть начинает. Думаю, разозлится на меня – так и я пожухну.

Мне еще советовала настоятельно, часто привороты на воле и силе не использовать, говорит, на авуре изменения будут. Какие изменения и что это за авура – она и сама толком не знала, но была уверена, что добром не кончится. Не зря говорила, как выяснилось, через это дело я со жрецом нашим, Торстейном, поссорился. Но об этом позже.

А братишки то в курсе дела были, вот мне Орм совет и дал: чего ты Сварти, на хутор бегаешь, когда все под боком? Зачем сапоги топтать, когда медку и рядышком можно получить? Вон, Турид, дочка Финна Скряги, хольда нашего, тобой интересовалась. А Кетиль, собака рыжая, ему поддакивает, дескать, не красавица, конечно, но с пивом – можно, как говориться. Она, говорит, решительных любит, ты ее вечерком, как на свидание вытащишь – хватай, и тащи в коровник, там сена вдоволь. Ну, и дальше советы оба дают, сквернавцы похотливые.

Пришел я вечерком, цветов принес, колечко подарил, не из дорогих правда. Как там Кетиль врал – «хватай, и тащи в коровник»? Вот и я был схвачен и утащен, туда где «сена вдоволь». Полночи на мне прыгала, горячая девка, страстная, руку себе прокусила даже, которой рот себе зажимала, чтоб не стонать громко.

И вот, утречком, как рассвело, будит меня кто-то, за плечо трясет ласково.

- Отстань милая – говорю я, глаз не открывая, ибо устал за ночь, будто веслами против течения на лодке всю ночь махал – У меня на том месте твоими трудами, мозоли скоро появятся. Дай отдохнуть, успеем еще…

- Ты, Сварти, меня милой не называй – сквозь сон слышу, отвечает мне Турид, почему-то голосиной хриплым и грубым – Сыновья поймут неправильно, уважать перестанут.

Сон как рукой сняло.

Вскакиваю на ноги – Турид не видать, зато отлично видать ее отца – Финна, за щедрость и широту души в народе известному как Скряга. И братцы ее старшие рядышком, лыбятся стоят. За ними, вроде как сосед их мелькает, Грим Безземельный, с сыночком Гуннаром, и до кучи жрец Торстейн приперся, стоит, щурится нехорошо.

- Обесчестил дочку мою, шалопут, что вот делать с тобой теперь, а? – Финн вот вроде и хмурится, и сопит, весь как кабан весь ощетинился, а я вижу, что все это напоказ, для посторонних – Лишил девичества кровиночку… Поди сюда Турид, погляди-ка на него, и скажи нам, почему на старости лет я такой позор терпеть должен? Родная дочь…

Я пучком сена срам прикрыл, стою как дурак, и дошло до меня, что влип я крупно.

- Так он соблазнил меня, папа, снасильничал! Как шепнул что-то, так у меня в голове и помутнело – врет и не краснеет! – А как в себя пришла – он, поганец, рядышком, голый…

- Насильник, значит – рожа Финна скривилась – Знаешь, что по закону с тобой делать полагается?

Я, похоже, в полной заднице. А как же: испорченная девица – одна штука, есть; гневливая родня, три штуки – есть; свидетели – тоже имеются. По закону, взявший свободную деву против ее воли подвергается посажению на кол, и будет на нем сидеть, в назидание другим преступникам, пока не протухнет. Это если докажут. Плевать всем, что Турид и до меня была семь раз не дева и ее полборга перепробовало – попался-то я!

Что ж делать то…

- Так что, Свартхевди Бьернссон, тинг мне собирать, да судить тебя прилюдно, или зятем звать, и к свадьбе готовиться? – а ведь доволен, собака, стоит, хоть виду не показывает, радости полные штаны.

Я его понимаю: о том, что дочь его беспутная б***дь весь борг знает, и чтоб такое «сокровище» со двора сбагрить, Финн ничего не пожалеет. А тут я попался – сын уважаемого человека (хоть и приемный), сам по себе перспективный, колдун будущий – со всех сторон хорошо. Но мне от этого не легче.

- Ложь это – бурчу себе под нос – Ничем ее не одурманивал я!

- Скажи, уважаемый Торстейн – обратился довольнющий Финн к жрецу – Мог этот дренг такое учинить? В силах ли был?

Тот щербато мне ухмыльнулся, сверкнул глазами.

- Мог.

Вот и вылезла наша неприязнь со жрецом, дала о себе знать.

Дело-то подковы ломаной не стоило, как мне думается, хоть жрец считал, видимо, иначе.

Было-то как все: в гостях у Финна надрызгался Торстейн браги с хозяевами, чего они там отмечали – неважно. А как пора стало домой собираться, вышел жрец за ворота усадьбы – тут его на свежем воздухе и накрыло. Пригрезилось ему, что драккар новый к спуску готовится, надо освятить его, благословить всяко. Ну он и давай ритуал исполнять.

Вокруг Гримова сарая с дровами.

От огня его заклял, от гнили, от разрушений, благословил на мореходность, чтоб паруса и весел слушался, чтоб нес славных хирдманов к победам, короче, хороший сарай получился, хоть в набег на нем плыви. Торстейн даже кадило свое с благовонием запалил, которое всегда в своей сумке таскал, а уж с ней он никогда не расставался. И духов всех изгнал злых. Их много должно быть, в дровах то сидит обычно…

И тут я возвращаюсь с хутора, от подружки. Гляжу – бродит кто-то, бормочет неясно. Вроде знакомый, но не разобрать – темно, ночь как бы, да и поздняя осень на дворе. Тут оно ко мне поворачивается: глаза в темноте светятся, в руке болтается что-то, никак, драугр восстал, мстить за что-то пришел? Да цепом вооружился, чтоб головы добрым людям разбивать! Тут драугр как заорет: «Аааааа, нечисть, инкуб среди нас!!! Вижу, вижу суть твою препоганейшую, не спрячешься, изыди!!!»

И шарахнул мне кадилом своим с размаху да по лбу.

Вот попади он па пару дюймов пониже, и стал бы я не просто Сварти Конь, а Сварти Одноглазый Конь.

Я и так струхнул порядком, да тут еще искры от удара из глаз посыпались – ну и дал драугру по его драугровой богомерзкой харе, как Олаф и батя учили. Хорошо попал, аж рука занемела. И деру дал, как глянул поближе, кто это в грязь отдохнуть прилег.

Эта история послужила нам всем уроком.

Мне: если видишь что к тебе идет что-то, а ты не знаешь что – либо убегай, либо бей первым, да так, чтоб не встало – здоровее будешь. Шрам на лбу у меня остался, слева, кожу стянуло и теперь левая бровь у меня эдак недоуменно выгибается. Будто человеку не верю, или насмехаюсь над ним, чего доброго. Наврал всем – что это о поленницу, когда ночью по нужде бегал.