- И ещё одно, ваша милость, - добавил Лоренцо Монтинеро, едва подеста умолк, - мессир Сильвестри задержан вчера

у гарнизонной конюшни. Он собрал вещи и намеревался удрать. Я прибыл туда для допроса и не мог отпустить его, тем более, что с ним не было ни приказа, ни разрешения отлучиться. Сейчас он в подестате.

-Вы полагаете, это он убил Монтичано? - задумчиво поинтересовался Пандольфо Петруччи.

-Нет, ваша милость, пока нет никаких оснований так думать, тем более, что сам мессир Сильвестри заявил, что он просто смертельно перепуган и боится стать следующей жертвой не то неизвестного убийцы, не то... кое-кого пострашнее. Дело в том, - деловито продолжил он, - что в результате сбора улик всплыло следующее: мессир Монтичано незадолго до смерти говорил мессиру Баркальи, что видел... - Прокурор сделал эффектную паузу в речи и, поняв, что внимание всех приковано к нему, артистично развёл руками, - видел дьявола, который подкрадывался к нему ночью и говорил, что он, Никколо, - следующий, что его ждет ад. Натуральный чёрт, говорил, с рогами и хвостом. Мессир Баркальи уверяет, что мессир Монтичано иногда считал, что это ему мерещится, но вчера сказал, что это точно дьявол.

Воцарилась тишина. Все молча размышляли над сказанным. Надо заметить, что немногие из присутствовавших в книгохранилище истово верили в Бога. Но дьявол? Тут безбожие не поможет...

-Ваше преосвященство! - Пандольфо Петруччи окликнул епископа Квирини, и он, очнувшись от каких-то своих неясных и сумрачных мыслей, обратил на капитана народа тёмный взгляд умных карих глаз, - это по вашей части. Этому можно верить?

Лицо Квирини исказилось насмешкой.

-Верить чему? - педантично уточнил он, - верить в существование дьявола, верить в его могущество, верить в видения, в которых больному мерещится дьявол, или верить в возможность дьявола убить человека? Дьявол - анти-Христос: он чистая злая воля, нематериальный злой дух. Христос - лик, образ, по которому Бог сотворил человека, но дьявол отверг этот образ, поэтому он - не лицо, а живая личина. Так как он - не лицо, он множествен. Он - один дьявол, и он же - легион злых духов. У него одно желание, одна воля - порвать с Сущим, быть несущим, то есть он не есть в прямом смысле этого слова. Но нельзя сказать, что "его нет". Он не есть в своём намерении. Но так как он есть свое намерение, то о нём нельзя сказать "его нет", и в итоге о нём "много сказать есть, мало сказать нет". Лживая личина есть в каждом из нас, но дьявол - ноуменальный, по мнению Аквината, носитель лживой личины, кроме которой у него ничего нет...

-О Боже, - со вздохом ворчливо прервал епископа прокурор Монтинеро. - Когда эти умники начинают говорить, перестаешь понимать, о чем их спрашивал...

Епископ окинул прокурора высокомерно-наглым взглядом.

-Дьявол есть, Лоренцо, - растолковал он Монтинеро, - он может явиться зримо, а может и привидеться больному воображению. Но если дьявол бьёт, он редко делает это своим лошадиным копытом, чаще - своей человечьей ногой, но может лягнуть и... чужой ногой.

-А, ну вот, это уже яснее, - обрадовался Монтинеро, - но как определить, привиделся погибшему дьявол или явился реально?

-И если речь идет о чужой ноге, - осторожно вклинился в богословский спор подеста, - то чья это может быть нога, а?

Монсеньер епископ снизошёл до ответа, четко соблюдая субординацию.

-Ну, вообще-то, мессир Корсиньяно, не стоит предлагать дьяволу огниво. У него своего огня достаточно. Он может воспользоваться чем угодно. И трудно сказать, какая нога ему под руку подвернётся... Что до подлинности видений покойного мессира Монтичано, Лоренцо, - его преосвященство повернулся к прокурору, - отличить игру воображения от игрищ дьявола post factum и post humum, увы, уже невозможно. Как инквизитор, я мог бы, допросив его, различить эти явления, но сейчас... - он с сожалением развёл руками, давая понять, что последний шанс упущен.

Альбино недоумённо слушал глумящегося над правосудием монсеньора епископа, при этом, осторожно поднимая голову, наблюдал за Фабио Марескотти. Сегодня его ничто не возмущало и не бесило, он никому не возражал, что до кривляний Квирини, то он, казалось, их вовсе и не слушал. Альбино понимал, что творится в душе этого человека. Мессир Фабио не мог и не хотел показать свой испуг, что уже четвертую неделю сковывал его внутренности, но страх этот проступал в появившейся робкой осторожности движений, загнанности взгляда и порой читавшемся в нём потаённом ужасе. Марескотти озирался, как обложенный охотниками затравленный волк, боязнь которого была тем сильнее, что он не видел и не чувствовал подкрадывавшейся к нему беды, не ощущал угрозы, меж тем как та, подобно арбалетной стреле, била прицельно и ещё ни разу не дала промаха.

Дни мессира Марескотти стали кошмаром, ночи - жутью.

Пандольфо Петруччи, выслушав епископа, вздохнул, и приказал подеста продолжить расследование, сам же направился, как понял Альбино, в обеденную залу, и вскоре в библиотеке не осталось никого, кроме писцов и переводчиков. Монах уединился за своим столом и задумался над услышанным. То, что Баркальи ничего не упомянул в разговоре с подеста о поручении, которое было дано Монтичано Марескотти, могло объясняться как забывчивостью, так и тем, что Баркальи не придал этому разговору с братом особого значения. Намеренно ли он скрыл это? Альбино подумал, что нет. В памяти Филиппо этот эпизод мог запечатлеться только как свидетельство страха мессира Фабио, и афишировать его он бы не стал, - хотя бы потому, что был и сам испуган не меньше. К тому же это могло скомпрометировать лишний раз и мессира Марескотти, выдав имевшиеся у него намерения, а мессир Баркальи не стремился заводить лишних врагов. Но приходил ли перед смертью Монтичано в дом Фантони? Это можно было бы узнать у Лауры Моско или у монны Анны, но зачем? Допустим, приходил, не застал Фантони и решил пока сходить к источнику. Почему нет? Но всё это ничего не объясняло.

Однако если до сих пор Альбино по большей части был уверен в том, что кару негодяев вершит меч Господа, сегодняшние странные слова Баркальи изменили это мнение. Монах подумал, что Филиппо подлинно поразили признания Монтинеро о явлении ему дьявола. Но насколько можно было верить этому признанию Монтичано? Был ли дьявол-то?

Слова монсеньора епископа Гаэтано о дьяволе, при всей неприязни к нему Альбино, были верны и каноничны. И его преосвященство четко сформулировал все возможные варианты: "если дьявол бьёт, он редко делает это своим лошадиным копытом, чаще - своей человечьей ногой, но может лягнуть и... чужой ногой". Но странным было именно то, что человеческих следов рядом с погибшими не было. Не было и следов копыт. По сути ничего не было.

Но если епископ прав, что дьявол "не есть", тогда само отсутствие следов говорило именно о присутствии нечистого.

Глава ХIII. Стези Рока.

После того, как он был отпущен мессиром Арминелли, Альбино направился к палаццо Пикколомини и застал мессира Тонди покидавшим библиотеку вместе с неизменным Бариле. Он сообщил архивариусу последние новости, и тот безмятежно кивнул.

-Хорошо, что мы успели убраться оттуда, - спокойно сказал мессир Камилло, - я сегодня нигде не гулял, похоже, куда ни выйди - напорешься на труп. Это не радует: нам с Бочонком нужно прогуливаться перед сном.

-А вы верите рассказу мессира Баркальи о дьяволе?

На высоком челе мессира Тонди, усугубленном к тому же лысиной, не отразилось ровным счетом ничего.

-Епископ прав, - идиллически отозвался он, - либо это был дьявол, либо - бред больного воображения несчастного мессира Монтичано. Мессир Никколо не был человеком праведным, смерти его друзей наверняка поразили его нездоровое воображение, возможно, он ощутил некое раскаяние и укоры совести, а, возможно, просто был испуган. Дьявол часто мерещится грешным людям, насмехаясь, укоряя их в грехах и угрожая адом. Но, если вдуматься, сегодня это уже не имеет никакого значения, его преосвященство-то прав.