— Заметь, больше ни одна курица не повернусь, — говорила я спокойно, но угрожающе.

— Что-о? Ты вообще знаешь, с кем говоришь!? — писклявый голос эхом разнёсся по коридору, что даже народ стал затихать.

— Уже ведь определились.

— Что ты сказала? — опасливый, угрожающий, предостерегающий тон.

Да её что заело? Или она настолько тупа, что никак не может понять ситуации?

— В общем, я говорю, чтобы ты нос слишком высоко не задирала, а то своим целлюлитом задеваешь окружающих и даже ни грамма совести при этом, — что-то меня понесло прям, а Ксю стояла рядом и дёргала за рукав, но я уже не могла остановиться. — Стыдно твоим родителям, наверное, за такую невоспитанную дочь. Фу, такой быть. Ещё раз подобное произойдёт, отдам вещи стирать лично тебе.

Ох, не подозревала, что такие девушки настолько агрессивные. Она, было кинулась на меня, но народ стоявший почти вплотную не дал этого сделать. Буквально зарычав, выкрикнула какое-то невнятное оскорбление, а я, чуть высказавшись, дальше не стала развивать конфликт, хотя очень хотелось. И откуда во мне внезапно возникшая агрессия?! Молчала, молчала какой год, а тут прорвало.

На урок мы с подругой опоздали, потому что чистили мой школьный костюм. Наша форма имела красивый синий цвет, но это единственное, что нравилось, потому как всё остальное доставляло мне неудобства. Белая рубашка или блузка, сверху которой обязательно должны были быть или свитер или пиджак с вышитой эмблемой школы. Низ у девочек украшали телесные или чёрные колготки и чуть расклешеная юбка до колен, у мальчиков, соответственно, брюки со стрелками. Никаких высоких каблуков, кроссовок и всего остального, что не является деловым стилем, только туфельки на низком каблучке или строгие ботиночки, как раз, как у меня.

— Орлова, Шуйская, — строго произнесла учитель по истории Анфиса Фёдоровна. — Новую четверть решили начать с опозданий?

Анфиса Фёдоровна с недавних пор стала моей нелюбимой учительницей, а всё потому, что требовала от меня тех уникальных знаний, какие были у моего отца. (Да, да, настолько она была стара). В прошлом году мы как раз из-за этого поругались. Как педагог старой закалки, естественно, сообщила моим родителям, после чего я была отругана за неуважение к старшему многоуважаемому человеку и наказана. А у Ксю с ней изначально отношения не сложились, потому как думала, что она прогуливает её предмет специально, а ведь на самом деле по больницам лежала, то с воспалением лёгких, то с инфекцией непонятной.

И вот она стояла рядом со своим столом, скрестив руки на груди, и надменно взирала поверх своих очков.

— Извините, больше такого не повторится, — притворно мягко ответила за нас двоих Ксю.

— Очень на это надеюсь, — с нажимом добавила Анфиса Фёдоровна и рукой указала на наши пустые места, таким образом, допуская до уроков.

На удивление сорок пять минут прошли в спокойной обстановке. И тема интересная "Великая Отечественная война". Люблю первые учебные дни: спокойно сидишь и пишешь, не волнуясь, что тебя могут спросить по вопросу, который ты не прочитал.

Мы находились в своём классе постоянно, поэтому, когда прозвенел звонок, остались с Ксюшкой на местах, она хотела мне рассказать о её новом замечательном бойфренде, который заедет за ней после школы. К нам подошла старая волевая Анфиса Фёдоровна и обратилась к подруге:

— Шуйская, — весьма грозно произнесла фамилию, — зря ты думаешь, что я не заметила твой тон. Надеюсь, такого больше не повторится, девочки, — окинула нас соколиным взглядом. — Вам у меня ещё годовые отметки получать, — тяжело стуча каблуками, учитель вышла из кабинета.

Вот как-то день в школе сразу почему-то не заладился. Сначала эта девчонка меня на грязный пол толкает, затем учитель угрожает. Дальше что, драться будем?

Прозвенел звонок, и мы с подругой, вышедшие из класса поговорить, вернулись обратно на второй урок русского языка. Тут нам повезло больше, Анастасия Васильевна была учителем молодым, но умевшим приструнить распустившихся подростков, а от того, была уважаема всеми нами, поэтому на её уроках никто не позволял вести себя недостойно, срывать учебный процесс или опускаться до ссор.

Когда время близилось к концу, то по школьному радио объявили:

«Орлова Алина, в кабинет директора.»

И все посмотрели на меня с явным удивлением, только одна подруга знала о причине объявления моей фамилии. Ещё бы, за все десять лет ни разу не посещала кабинет директора. Учительница кивнула мне, разрешая покинуть класс.

Честно признаюсь, что нервничала, когда спускалась на второй этаж, где находился кабинет директора Инны Олеговны. Даже стучаться не хотелось, потому что не представляю, что там сейчас происходит и в каком свете выставили меня. Эх, была, не была.

Постучала в дверь, после чего, не дожидаясь ответа, приоткрыла и спросила:

— Можно?

— Заходи, Орлова, — строго разрешили мне войти.

В кабинете присутствовали оба классных руководителей (моя на меня очень неодобряюще смотрела), а также сама виновница всего происходящего вальяжно сидела за одним из двух кресел, стоящих перед столом директора. Причём на ней уже образовались какие-то ссадины и порванная одежда.

— Дурнова, теперь ты покидай кабинет и жди, — также строго приказала директор.

За что мне нравилась Инна Олеговна, она всегда всё спрашивала по существу, и разбиралась по справедливости. У неё не было любимчиков, за которыми бы сглаживала все проблемы. Неважно насколько она восхищалась тобой, как выдающимся учеником, если же ты где-то перешёл границы, будь добр отвечай за свои поступки.

— Итак, Орлова, что произошло сегодня утром между тобой и Дурновой?

Я и рассказала всё, как было, даже про живого свидетеля сказала, чтобы не было потом ко мне вопросов о моей бурной фантазии.

— А одежда порванная и ссадины на ней откуда?

— Не знаю. От меня она ушла живой и невредимой.

— То есть ты хочешь сказать, что она врет и ты её не избивала? — допрашивала директор.

На последнем слове аж поперхнулась. Не спорю, иногда мой язык прибавляет мне проблем, но вот чтобы кидаться на людей — это точно не про меня.

— Инна Олеговна, мне проблемы перед выпуском не нужны. Я сделала ей замечание, потому что из-за её выходки, моя форма испачкалась в грязных следах учеников от зимней обуви. Мы с Шуйской даже на урок к Анфисе Фёдоровне опоздали, — старалась говорить спокойно, а саму от услышанной ко мне претензии эмоции стали распирать всё моё нутро. Хотелось в действительности подойти к этой Дурновой и проучить как следует, чтобы в следующий раз уважала других людей.

— Вы ещё и на урок опоздали? — не добро, но тихо, вопросила она, слегка приподняв брови, из-под которых был устремлён строгий взгляд.

— Да, потому что пытались почистить форму. Не буду же я являться на урок грязная!

— Хорошо. Выходи, и обе ждите пока вас позовут.

Выйдя из кабинета, увидела расхаживающих по коридору учащихся. Надо же, а я звонка не слышала. Эта высокомерная курица довольно смеялась, рассказывая что-то своим подругам, а как только заметила меня, то сразу сделала траурное лицо и глаза такие несчастные. Вот тоже бы ей поверила, что её избила, не будь я же главной пострадавшей.

Это была большая перемена, поэтому ко мне прибежала Ксю с расспросами, а мне пока нечего было рассказывать. Но подруга не расстроилась от неполученной информации, и стала отвлекать от плохих мыслей, рассказывая о своём парне, который был старше и выше, и умнее. Я лишь улыбалась, глядя на её милую влюбленность. Заметила, что также как и я, она заранее подумывает о семейной жизни с ним. Ох, девочки, такие девочки.

Мы были такими молодыми, глупыми, очень наивными, размышляя, если встретили парня, то это на всю жизнь, особенно, когда он являлся первой сильной любовью. Почему-то так наш мир устроен, что в девяноста процентах случаях мы расстаёмся по разным причинам с теми, с кем бы хотели жить и растить детей. Если мне ещё была простительна наивность, то большинство своих сверстниц я не понимала. Встречаясь с одним, полагали, что это любовь на всю жизнь. Расставаясь, плакали, что больше никогда так не полюбят. Проходил месяц — снова влюблялись, расставались, и так по кругу. Ни раз наблюдала картину, когда одноклассницы могли разреветься прям на уроке. Одну такую даже вместе с учительницей успокаивали. Точнее успокаивали её девочки, а педагог сказала тогда фразу, с которой теперь живу всю жизнь.