Глава третья, хвостострадательная

— Тома.

Чья-то мягкая рука легонько трясла меня за плечо.

— Абонент не абонент. Перезвоните позже, — буркнула я, сбрасывая руку и накрываясь одеялом с головой.

— Тамара, вставай! Время!

Я не помнила, к какой мне паре, но присутствовало стойкое ощущение, что не к той, к которой будят.

— Какой сегодня день?

Я приподняла край одеяла и открыла один глаз. Тоня была одета на выход. Куда-то собралась. А мне не говорит, куда.

— Суббота, — напомнила сестра.

— Тогда какого лешего ты меня будишь, жестокая женщина! — возмутилась я.

— А такого, что нужно идти в общину, — безапелляционно заявила троюродная и сдернула с меня ненадежное, но такое уютное и теплое прикрытие.

— И что я там забыла? — я угрюмо уставилась на Атонину.

— Меня ты там забыла. Сегодня в общине лекция о видовой несовместимости и прочей пурге, и я хочу знать, что скажет тот ушастый.

В памяти всплыл разговор, очень похожий на этот. Вздохнув, я встала с кровати и поплелась в ванную приводить себя в порядок.

— И давай быстрее. У нас мало времени, — напутствовала меня сестра.

В доме общины мы оказались вовремя. Успели еще до начала лекции. Дуалы были взбудоражены предстоящим мероприятием, поэтому даже презрительно-настороженного внимания в сторону сестры и, соответственно, меня было по минимуму.

Ростислав Алексеевич, как всегда представительный, аккуратный и деловой, подготовил почву и представил гостя, настраивая присутствующих на внимательный лад. Вслед за ним слово взял тот самый дуал-рысь, что наделал столько шумихи своими листовками. Мужчина был высок, одет с иголочки, самоуверен и обаятелен. Поприветствовав общину, он представился:

— Доброе утро, меня зовут Ярослав Третьяк, и я очень рад быть сегодня среди вас.

Тоня, не сдерживая эмоций, фыркнула, да так громко, что дуалы, сидевшие перед нами, обернулись.

К моему удивлению, рысь начал с того, что очень важно помнить, что все мы друг другу братья и сестры, что лишь в единстве наша сила, что, только оказывая друг другу помощь и поддержку, мы сможем не просто сохранить наш вид в тайне, но и сделать его цветущим и преуспевающим. Таким, на который все остальные будут равняться.

Внутренне я соглашалась с Ярославом Третьяком. По моему мнению, он говорил вполне дельные, хоть и очевидные, вещи. А вот лицо Антонины становилось все более кислым, будто рысь не обливал ее сиропом, в отличие остальных, а наоборот, заталкивал в рот зеленые сливы пригоршнями.

Первые полчаса лекции были сладкой патокой, так что я скоро начала скучать. Уж лучше бы дома осталась под родным любимым одеялом. Разглядывая потолок и подсчитывая резиночки в прическе у пятилетней ласки, я вдруг зацепилась слухом за тихий, едва различимый клекот. Оглядевшись, поняла, что клокочет в горле у Тони, и вовсе не потому, что она не может откашляться.

— … когда-то давно наша раса была величественна. Наших предков, тех, кого называли перевертышами, боялись. В их лапах была сила! Да что там говорить, у них были лапы! Вот что мы потеряли, друзья! Мы потеряли ипостась и потеряли себя из-за самого страшного, что только могло случиться с нашей расой: из-за ассимиляции. Заключая межвидовые брачные союзы, мы ослабили наш генофонд. Заключая браки с людьми… Что и говорить, мы значительно разбавили собственную кровь и теперь вынуждены скрываться на виду с помощью охранов, застряв в промежуточном состоянии. Не люди и не перевертыши. Дуалы. Признаюсь вам честно, друзья, я не испытываю гордости, думая о себе, как о дуале, осознавая себя дуалом. Но мы с вами можем все изменить. Мы можем написать другое будущее для наших детей и внуков…

Я не верила собственным ушам. По сути, Третьяк пропагандировал разобщение. Не прямо, конечно. Нет. Но проповедовать межвидовую несовместимость под предлогом возрождения былого величия расы? Что-то мне нехорошо.

Я стала смотреть на дуалов, слушающих всю эту ахинею. Некоторые воспринимали пламенную, правильно поставленную речь Ярослава Третьяка с выражением здорового скепсиса на лицах. Совсем немногие, включая Тоню — с возмущением. Но были и те, на чьих лицах витала задумчивость. Те, чьи глаза светились согласием.

— Что за идиотизм, Тонь? — прошептала я. — Нас слишком мало, чтобы мы могли позволить себе межвидовую несовместимость! Что за чушь несет этот… Ярослав?

— Очень продуманную и обоснованную чушь, Том, — не отрывая немигающего взгляда от говорившего, выдавила из себя совушка.

Мне стало не по себе. Тело мелким стежком прошила нервная дрожь. В главном зале дома общины стояла напряженная тишина. Даже дети притихли, ощущая тревожность. Они и ерзали гораздо меньше, чем обычно.

Меня прошиб холодный пот. Дети! Зачем такое говорить при них?! Они ведь еще сами не понимают, что именно слышат. Такая комбинация ни к чему хорошему привести не может.

И в этот момент я почувствовала острую неприязнь к дуалу-рыси. Вдохновенно вещающий завороженной публике, он был умен и совершенно точно знал, что делает. Хвостатый гад рассыпал семена, а за неблагодатность почвы поручиться было невозможно.

Глазами я отыскала Ара. Он стоял, прислонившись к стене в нарочито небрежной позе, но на его скулах, подбородке и костяшках пальцев то и дело проступала чешуя.

По завершении лекции народ не спешил расходиться. Кто-то подходил к Ярославу Третьяку с восторженным выражением лица, кто-то, наоборот, кучковался с такими же хмурыми, как и он сам, единомышленниками. Гам стоял знатный. Появись сейчас в доме общины человек, и охраны не нужны были бы, чтобы он ничего не понял. В зале и без слуховых иллюзий стоял очень громкий белый шум.

Тоня сделала мне знак подождать и направилась к миниатюрной немолодой женщине с серыми заячьими ушками, возле которой крутилась светловолосая девочка лет десяти, пока еще без особых отличий. Подумав, что в помещении слишком уж громко и жарко, я решила дожидаться троюродную на улице и стала пробираться к гардеробу. Застегнув пуховик, выбралась, наконец, на улицу и глубоко вдохнула свежий воздух. Морозы отступали, с каждым днем сдавая по градусу. Иногда они, конечно, ярились, пытаясь показать, кто тут главный, но время стылого холода неумолимо истекало, приближая весну.

Перед домом бегала детвора, путаясь под ногами у дуалов постарше. Среди пестрого разнообразия звериных ушей мелькнули лисьи. Я и не заметила, как Игорь спустя несколько секунд уже оказался передо мной.

— Как тебе понравилась лекция? — поинтересовался парень, опираясь на перила.

Проходящая мимо троица девушек окинула меня недружелюбно-внимательными взглядами, навострив уши в нашу сторону. Хотелось вздохнуть и сказать 'да забирайте этого рыжего на здоровье, не нужен он мне'.

— Да как-то не очень, — пожала плечами я.

Брови лиса в удивлении поползли вверх, а мой хвост раздраженно дернулся.

— Очень зря. По-моему, он говорит разумные вещи и вполне актуальные. Мы действительно скоро разбавим кровь до состояния воды и окончательно ассимилируемся с людьми.

— Я с тобой не согласна. Не так уж и много дуалов выбирают в спутники жизни людей.

Это действительно было так. Законы общины были строги, а их нарушение каралось и весьма сурово. Если дуал хотел соединить судьбу с человеком, он был волен в своем выборе, но тогда его контакты с общиной прекращались. И все же он по-прежнему был связан тайной и не мог открыть супругу своей истинной сущности. И не только потому, что наказание за такое не было возможности избежать, но и потому, что кару любимый человек разделил бы с виновным. И кто захочет для мужа или жены, в лучшем случае, участи в психиатрической лечебнице?

— Слишком много, учитывая нашу численность, — не согласился парень. — Да и межвидовых браков, я убежден, должно быть по минимуму.

Я нервно рассмеялась.

— И как ты себе это представляешь? Договорные браки без любви, ради сохранения популяции? Думаешь, многие пойдут на жизнь с дуалом, которого не любят, ради эфемерного общего блага?

Хвост Игоря нервно вильнул, оглаживая ногу.

— Я о другом, Тома. Мне кажется, когда дуалы одного вида нравятся друг другу — это хорошо. И правильно будет поддерживать эти симпатии и интерес.

Лис неотрывно смотрел мне в глаза, так что я подспудно почувствовала намек и неловкость. Родной неловкости было больше, чем чужого намека. Поэтому я постаралась сделать равнодушный вид и ответила: