Никите очень не хотелось звонить своим телохранителям, но пора работать. Впрочем, им еще понадобится время, чтобы доехать сюда. Он набрал номер Алексея.

— Никита Иваныч, ну, наконец-то. Мы уже заждались.

— Послушай, Леша, сейчас всего лишь восемь часов утра, рабочий день начинается в девять. Почему это вы меня заждались?

— Чего вы от нас хотите? Ушли ночью неизвестно куда и хотите, чтобы мы не беспокоились после вчерашнего? Я вам в течение часа уже шесть раз звонил, а телефон был отключен.

— Я был занят. Подъезжайте к Красным воротам, — ответил Никита. — Через сколько будете?

— Через полчаса.

— Я так и думал, — удовлетворенно заметил Никита и с наслаждением потянул спину. Нужно признать, что в частном расследовании есть свои прелести. Пока он получил две — машину с шофером и телохранителем, ненормированный рабочий день и мобильный телефон с неограниченным кредитом.

Черный «Чероки» прибыл, как было и обещано, ровно через полчаса. Они подъехали снизу, со стороны Новобасманной. Никита встал и пошел навстречу. Из машины вышел Петр, озираясь вокруг, как снайпер, но, увидев Никиту, решил, что все нормально, бояться нечего, и радостно помахал рукой.

В офисе первым делом Никита зашел к себе в кабинет. Там Петраков и Костоватый держали совет. Петраков сидел за столом, а Костоватый привалился плечом к стене возле окна.

— Никита Иваныч, — Костоватый резко откинулся от окна, даже немного вспугнув своего собеседника и раскинув руки, словно увидел давным-давно потерянного друга или родственника. — Проходите, проходите, разворошили вы наш осиный улей, и теперь здесь все жужжит. Признаюсь вам, это здорово. Вы тут без году неделя, а фирму лихорадит, как во время дефолта. Ни о чем вас не спрашиваю, но все оба желаем вам удачи. — Петраков согласно кивнул.

— Вот и славно, — ответил Никита, сел за свой стол и выжидающе посмотрел на них.

Петраков многозначительно прочистил горло:

— Гм-м-м… Антон Павлович, я думаю, нам нужно оставить Никиту Иваныча в одиночестве, чтобы он собрался с мыслями.

Когда они ушли, Никита победоносно огляделся и с удовлетворением отметил, что эта территория теперь принадлежит только ему. Ну, может быть, еще хитро запрятанным микрофонам. Никита вошел в Интернет и набрал в поисковой системе всего одно: «город Орел».

Официальный рабочий день заканчивался, когда Никита нажал кнопку вызова охраны и спросил:

— Два моих друга у вас?

— У нас, Никита Иваныч, — подтвердил интерком.

— Скажите им, пора выдвигаться.

Никита уже придумал, с чего надо начать. Надо ехать на Пушкинскую площадь. Нужно поговорить с Карандычем и Тыричем. У них, безусловно, можно найти зацепку. Каран-дыч отдал Никите тетрадь, поэтому он обязан показать место, где ее нашел. От него и начнем плясать.

Их встреча произошла рядом с Большой Никитской. Каждый уважающий себя бомж имеет центр притяжения в своем районе. Для этого района центр притяжения «труба» — подземный переход на Пушкинской площади. И Карандыч со своей бандой все равно там появится, если, конечно, их не перестреляли в связи с последними событиями.

При желании Никита мог бы дойти туда пешком, но он уже больше не хотел пугать своих телохранителей. Они выехали на Бульварное кольцо и в районе Тверского бульвара намертво встали. Пробка была безнадежной. Петр, в этот раз сидевший за рулем, сильно нервничал. Они продвинулись на двадцать метров, потом — на тридцать метров, но за это время прошло двадцать минут. Никита с сомнением покачал головой и вышел из машины:

— Значит, так, ребята. Вы тут пока медленно двигайтесь, а я пешком быстрее дойду. Подберете меня у «Пушкинского».

— Засада, — с искренней ненавистью ответил Петр и стукнул по рулю.

Никита шел по Тверскому бульвару, еще четко не зная, что он хочет найти в пушкинской «трубе» — подземным переходе на площади. Карандыча с Тыричем там, скорее всего, нет. Нужно потратить сутки, чтобы их найти, если они живы или не уехали. Но то, что их там знают, — это точно. Еще три года назад нищие, хиппи, наркоманы и остальные примкнувшие к ним были очень заметны в «трубе». Они правили бал. В «трубе» начала девяностых бренчали гитары и звенели мелочью потертые кепки. Теперь ларьки встали вдоль стен, и на помощь ларькам в переход спустилась милиция. Раньше она ходила только поверху. Но бомжи-неудачники и просто неудачники никуда не исчезли. Толпа лишь разбавила их, и теперь они стали почти незаметны. Но многие из них так и стоят с протянутой рукой, только прячут ее, когда мимо проходит милицейский патруль.

Никита спустился в «трубу». Навстречу двигался праздный народ. Он не заметил ни одного работающего в поте лица нищего. Он прошелся по длинному переходу, ища глазами что-нибудь знакомое. Ничего и никого. Поднялся на поверхность. Тоже ничего. Спустился вниз и пошел тем же маршрутом назад. Он уже дошел почти до конца тоннеля, как что-то его вдруг стукнуло. Что-то знакомое он все-таки видел. То ли лицо, то ли ужимки. Никита еще раз развернулся и пошел назад. В цветочном ларьке с чрезвычайно веселым лицом, наполовину закрытым цветами, сидел Тырич и увлеченно болтал с продавщицей. Никита подошел к ларьку и громко спросил:

— Хозяйка, розы почем?

Толстозадая цветочница, не поворачивая лица, ответила:

— Полтинник за штуку. Дешево отдаю.

— А вот того садового гнома за сколько отдашь?

Хозяйка повернула лицо:

— Какого гнома?

— Того, небритого и немытого, что сидит у тебя в углу, а ты с такой любовью на него смотришь.

Пышнотелая цветочница с искренним недоумением посмотрела на Никиту, потом перевела взгляд на Тырича. Тот привстал, развел руками и полушепотом сказал:

— Это шутка, Элеонора. Это мой друг, он так шутит. Он хороший.

— Это точно, я хороший, — заметил Никита из-за горшков с цветами. — Но я могу и разозлиться, если этот небритый колобок сию же минуту не выкатится наружу.

Тырич, полуприседая и извиняясь под пристальным взглядом Элеоноры, протиснулся между ней и витриной и, нащупывая дверную ручку, продолжал повторять:

— Элеонора, душа моя, это на редкость невыносимый, но по-своему хороший человек. Поэтому с ним лучше не спорить. Подчиняясь обстоятельствам, я вынужден пойти с ним, чтобы объясниться. Хотя честно скажу тебе, я не думал, что он еще раз появится и заслонит небосклон нашего счастья.

С этими словами Тырич выкатился наружу. Никита смотрел на него с уважением:

— Тырич, я восхищен твоим философским успехом у женщин, но я пришел за другим. Хотя кое-чему мне бы стоило у тебя поучиться. Ну, так вот. Мне нужен Карандыч.

— А его с тех пор никто не видел.

Никитины плечи недоуменно поднялись. Тырич понял вопрос и ответил:

— Ну не видели, и все. Что я еще могу сказать.

Никита посмотрел на полуприсевшего в страхе Тырича, потом на любопытствующую из-за цветов Элеонору и нахмурился:

— Тырич, Карандыч слишком заметный в вашей среде человек, чтобы он так просто взял и исчез. Либо ты сейчас мне объяснишь, что с ним случилось, либо я, как санитарный инспектор данного района, закрою ларек твоей возлюбленной Элеоноры. А ты будешь смотреть и горько плакать.

— Нет, не надо, я все скажу. — Тырич схватил Никиту за рукав и потянул к выходу. Они поднялись к памятнику Пушкину. Никита не хотел настаивать на чем-либо. Тырич утомлял своей суетливостью, хотя и нравился ему. Просто, когда бомжи начинают играть в шпионов, это уже не смешно. Тырич, по-кроличьи поджав лапки, привстал на носках, чтобы достать Никите до уха, и прошептал:

— Карандыч прячется. Ему угрожают. И он жалеет о том, что пил с тобой.

От Тырича невыносимо несло овчиной, густо политой тройным одеколоном. Никита стойко выслушал все, что сказал Тырич, и потом отпрянул:

— Передай Карандычу, если он хочет жить, пусть ждет меня завтра не здесь, как он привык, а у памятника Маяковскому, что рядом с одноименным метро.

Тырич отступил на шаг и пристально посмотрел на Никитины ботинки. Видно было, что он хотел на что-то решиться. Потом хлопнул себя по ляжкам и сказал: