— Милиция! — Кулькин пер на машину сзади, как паровоз, и орал на ходу. — Всем оставаться на местах!

Мальчик готов уже был дать по газам. И только дикий страх перед Артистом не дал ему этого сделать.

— Стреляй, сука! Стреляй! — закричал он в истерике Гоге, срываясь на визг.

И Гога выстрелил. Кулькин не добежал до машины каких-нибудь пяти метров. Пуля попа ла ему прямо в орущий рот и замертво опрокинула на асфальт.

Мальчик распахнул заднюю дверцу.

— Быстрее!

Бандит впихнул не успевшего прийти в себя от боли Луку в машину, втиснулся сам, и «жигуленок» прыжком рванул с места.

Никифоров даже не стал пытаться догнать ее. Он наклонился над Кулькиным и вынул из мертвой руки напарника табельного «Макарова». «За пистолет ему теперь отчитываться не надо… — машинально подумал он и тут же судорожно спохватился: — И меня здесь быть не должно…»

Нырнув в темный лабиринт проходных дворов, Никифоров через несколько минут вышел на другую улицу, в совершенно другую жизнь.

Глава восьмая. ВКУС ПЛЕНА. ТАЛАНТ ДОКТОРА ШУЙСКОГО

— Будешь, мразь, говорить?

— Больно! — кричал Лука.

— Знаю, что больно. Где ты взял монеты, тварь?

Его даже не стали связывать. Просто бросили на стул, и карлик с обезьяньим личиком начал сжимать плоскогубцами пальцы его левой руки, пристегнутой к столу специальной лямкой. Куда же он попал? Лука не мог понять и буквально терял сознание от страха.

А сидевший на подоконнике Гога повторял с монотонностью испорченного граммофона:

— Мальчик, дай я ему врежу, как надо!

Он уже знал, что его друга Барана уложил именно Лука. Мальчик криво улыбался и покачивал головой. Ему приятно было изводить сразу двоих.

— Где взял монеты?..

— Я уже говорил тебе…

— Вам! Понял, ублюдок? Вам…«Скотина!» — Лука опустил глаза, но на пререкание не отважился.

Я уже говорил… что вытащил их из урны…

— Это не ответ. — Мальчик улыбнулся и взял плоскогубцы. — Будем говорить или будем что?

Лука не успел ответить, не успел издать даже звука, мучитель снова сдавил его пальцы. Боль отозвалась в мозгу, в сердце и даже в животе. И тут же он вспомнил!

— Я вспомнил!

— Видишь, какие хорошие результаты. Говори…

— Отпусти! Не могу… Отпустите!

— Отпустите… его звали Птица. Федя Птица! И монеты его, и пистолет его!..

Лука выкрикивал слова торопливо, теряя всякое достоинство, потому что этот маленький эсэсовец продолжал сжимать плоскогубцами его мизинец.

— Ты знаешь, кто такой Птица?!

— Да не знаю я, отпусти. Какой-то вор…

Лука ничего не мог сделать со своим мучителем, разве что плюнуть ему в лицо. Но тогда он точно остался бы без пальца. А мысли о собственной чести, о достоинстве в этот момент в голову ему как-то не приходили. Единственный доступный способ, который мог избавить его от боли, был обморок. И Лука потерял сознание. Может быть, не столько от боли, сколько от беспомощности и от страха, что боль эта будет бесконечна.

Когда он очнулся, Мальчик сидел по-прежнему напротив и держал плоскогубцы наготове.

— Хочешь еще? Откуда узнал про Птицу?

— Два милиционера… говорили. Они после меня подошли к урне…

— Ты что-то знаешь про Птицу и скрываешь?..

— Не-ет! Я ничего больше не знаю!

— Трус ты и дерьмо… — Мальчик вложил в привязанную руку Луки плоскогубцы. — Поиграйся пока… — И вышел.

Лука остался наедине с громилой. И тот сейчас же встал, широко шагая, направился к Луке. Лука перехватил свободной рукой плоскогубцы и приподнялся над столом.

— Лучше не подходи…

— Ну конечно! — Гога взял его за горло и начал медленно сжимать пальцы. Лука, ничего не соображая от ужаса, опустил руку с плоскогубцами на голову своего врага. Но Гога, недаром он был кандидатом в мастера по боксу, легко уклонился. Плоскогубцы лишь мазнули по его щеке, оставив большую царапину.

Гога отступил на полшага и улыбнулся:

— Молодец. Этого мне было и надо…

Он ударил Луку огромным своим кулаком в живот, прямо под дых.

Движение воздуха в легких Луки тут же прекратилось. Боль смещалась с чем-то ослепительно желтым, засиявшим в глазах и ударившим и ноздри. И больше Лука ничего не чувствовал.

Он не знал, сколько пробыл в нокауте. Но когда очнулся, его тут же вырвало — прямо на яркий синтетический ковер. Поднял голову и увидел сидящего напротив себя человека, одетого в бордовые бархатные штаны и тончайшего полотна цветную сорочку. На пальце сидящего был тяжелый золотой перстень, увенчанный невероятных размеров рубином.

Голова Луки стала проясняться, и он исподволь почувствовал присутствие где-то неподалеку Большого Золота. Нет, флюиды исходили не от безвкусного перстня с рубином. Рядом было что то посерьезнее…

Человек, сидящий напротив, перевел взгляд с Луки на Гогу и приказал ему негромко, но твердо:

— На колени!

— Я-то при чем? — побагровев, отозвался Гога. — Гляди, как он мне по роже звезданул! Зачем ему только Мальчик, сучонок, плоскогубцы оставил…

Лука, не до конца еще пришедший в себя, молча созерцал эту невероятную сцену.

— На колени, я сказал! И ползи сюда…

В это трудно было поверить, но верзила Гога опустился на четвереньки и пополз к странному повелителю.

И повелитель, как бы стряхивая с ноги своей дерьмо, двинул темно-коричневой замшевой туфлей прямо Гоге в челюсть. Громила тяжело валился на бок.

— Не притворяйся, — пристыдил его ударивший. — Чтобы тебя отключить, это надо тетю лошадь сюда позвать и ее левую заднюю ногу.

Лука почувствовал себя заметно лучше.

— Он Барана кончил… — проговорил, поднимаясь, Гога.

— Потому что тот был баран! — ответил человек с перстнем презрительно. — Это каким же надо быть идиотом, чтобы тебя замочил вот такой вот… чмырь! Твоего Барана просто жизнь отбраковала, понял?

Гога молчал, разглядывая свои грязные кулаки.

— Ладно. Побазарили — хватит. За товарища заступился — похвально. Но больше бить не смей, это тебе не Мальчик говорит, а я. А насчет напарника не расстраивайся — подберу.

Гога тяжело вздохнул, но промолчал.

— А сейчас поедешь на Новый Арбат, в «Метлу». Покажешь пушку. — Человек с перстнем вынул пистолет, отобранный у Луки. — Оттуда сразу позвонишь мне. Доложишь, чего они тебе там скажут: Птицына эта вещь или нет…

— Заделают меня там… — покачал головой Гога. — Толик, будь человеком, пусть Мальчик сгоняет…

— А не надо было пулять в кого попало, не глядя.

— Разборка есть разборка. Барана тогда тоже задели, ты же знаешь…

— А теперь скажешь им, что Барану — конец. И кончим на этом. Не за то я тебе плачу два куска зелеными, чтоб спорил!

И Гога понуро поплелся к двери. Мальчик, стоявший в стороне, бросил ему связку автомобильных ключей, Гога машинально поймал их огромной своей пятерней.

— А что с этим делать? — спросил Мальчик у того, кто, по всей вероятности, был здесь главным и кого Гога называл Толиком.

— Не до него мне сейчас. Запри пока.

* * *

Мальчик привел его в тесную продолговатую комнату с небольшим окном на торцевой стене. Под окном стоял письменный стол, что казалось странным, если принять эту комнату за камеру. Рядом диван — небольшой, похожий на домашний.

Лука по-прежнему чувствовал золото, он гляделся вокруг, прежде чем сделать шаг к дивану.

— Слушай сюда, мразь, — начал Мальчик с привычной для него любезностью, — будешь тут сидеть, пока не позовут.

Лука стоял, опустив голову, чтобы не выдать своей ненависти к этому человеко-примату. И еще он был поглощен ощущением близкого золота.

— Ты понял, что говорю? Врубился?

— Н-да…

— В помещении все на электричестве. Смотри, дотронешься до занавески… — Мальчик прикоснулся к плотной шторе — раздался противный прерывистый писк, как у современных электронных будильников. — Понял, сука?

Лука кивнул.

— Подходишь к окну или двери — сразу сигнал. И тогда жди меня с плоскогубцами…


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: