— Только когда он меня сильно разозлит.

— Но ты ведь при этом не перестанешь его любить, правда?

— Но это другое дело. Джейми — мой брат. А ты — моя мама, а мамам не полагается кричать на пап.

Лиз пристально взглянула в не по-детски серьезные лица сыновей. Наверное, ей не следовало постоянно скрывать от них свою ненависть к ночной работе отца. То есть, наверное, ей следовало как-то деликатно и мягко дать им понять это раньше.

— Мамы и папы — простые люди, такие же, как все, — попробовала она объяснить, хотя в глазах Роба и Джейми все еще отражалось сомнение, — мы так же можем быть недовольны друг другом, злиться друг на друга, иногда даже кричать. Но это совершенно не значит, что мы больше не любим друг друга. Просто мы бываем расстроены.

— Так вы не разведетесь? — Джеми упрямо возвратился к своему первоначальному вопросу.

— Нет. А теперь доедайте горячее, пока я режу яблочный пирог. Хорошо? — Она ободряюще улыбнулась, надеясь, что упоминание о пироге отвлечет их от печальной темы. К ее несказанному облегчению, так и получилось. Они стали уписывать пирог за обе щеки, и необычное и пугающее поведение родителей отодвинулось до поры до времени на второй план.

К тому времени, когда часы пробили девять раз, Лиз уже ощущала себя сплошным комком обнаженных нервов. Ужин давным-давно окончен, посуда вымыта и убрана в шкаф, а дети в кровати и теперь, судя по мертвой тишине, уже спали. Позвонившая из клиники ассистентка Джона сообщила, что дело оказалось довольно серьезным и что Джон надеется вернуться домой к девяти. Лиз отчаянно старалась заставить себя верить в то, что дело действительно оказалось серьезным, и поэтому он не позвонил сам. Но, во всяком случае, он ведь дал ей знать, а не проигнорировал!

Она включила в гостиной телевизор в надежде, что посторонний фон отвлечет ее от терзающих душу сомнений. Вышло, однако, наоборот, она ни на мгновение не могла сконцентрироваться на болтовне спортивного комментатора. Она могла думать только об одном: что сказать Джону, когда он, наконец, возвратится. Может быть, извиниться? Но это было бы совершенно неискренне, ведь она нисколько не чувствовала себя неправой и не жалела о том, что высказала ему. Кроме того, она совершенно не умеет лгать. Нет, решила она, извиняться будет глупо. Вероятно, лучшее, что она в такой ситуации может придумать, так это сделать вид, что ничего не случилось, и приветливо поздороваться, когда он придет домой. Вообще вести себя, как ни в чем не бывало. И не надеть ли одну из только что приобретенных ночных рубашек? Лиз внимательно изучила свое отражение в большом зеркале на стене, прежде чем отвергнуть эту сумасшедшую идею. Не в ее правилах апеллировать к сексуальным инстинктам ради примирения. Нет, уж лучше оставаться одетой. Впрочем, подумала она, оглядев себя с ног до головы, одежда ее оставляет желать много лучшего. Блестящее ярко-зеленое платье еще, куда ни шло — оно так выгодно оттеняет каштановые волосы и карие глаза, а также подчеркивает воздушность ее фигурки, но все остальное — такое обычное, даже банальное. Как там говорила про нее Кэрол? Да, точно. Безнадежно провинциальна, просто синий чулок. На этот раз Кэрол права.

Лиз с отвращением скинула с ног сандалии. Боже, ей так хотелось иметь какой-нибудь изысканный туалет. Что-нибудь сексуальное, что украсит ее образ. Но что мешает ей в любой момент пойти и купить все это? Кэрол поможет, да и универсальное руководство «Верные и надежные способы…» содержит целую главу, посвященную выбору гардероба и макияжа для воскрешения угасающего интереса мужа. Она ведь уже даже положила начало! Лиз провела рукой по юбке, словно пытаясь убедиться в реальности чувственных кружев шелковых трусиков.

Приглушенный хлопок стеклянной двери привлек ее внимание, и она подняла глаза на вошедшего Джона.

— Привет, дорогая. — Его неуверенная улыбка тронула Лиз до глубины души. Он не больше ее желал продолжения ссоры, это было ясно.

— Привет, я «согрела» тебе телевизор. — Она, пожалуй, чересчур нервозно сделала жест рукой в сторону экрана.

— Спасибо. — Джон неожиданно выбросил вперед правую руку, которую до этого держал за спиной, и протянул ей букет одуванчиков. — Это тебе, — произнес он. И в воцарившейся тишине добавил: — Единственное приятное глазу растение, какое можно отыскать во дворе.

Лиз дрожащими руками приняла закрывшиеся на ночь цветы, и глаза ее наполнились слезами: она представила себе Джона, ползающего по траве и собирающего их для нее.

— Снова друзья? — спросил он.

Лиз заглянула в его ищущие ответа глаза.

— Лучшие друзья. — Она улыбнулась мужу невыносимо нежно. — Ну, садись теперь, отдыхай, а я пока поставлю цветы в воду.

Пять минут спустя пестро-желтая компания веселых одуванчиков уже красовалась на самом почетном месте посреди кухонного стола. Прежде чем вернуться в комнату, Лиз плеснула Джону виски в стакан и положила немного льда. Она нашла супруга распростертым на коричневого цвета тахте в состоянии полнейшей расслабленности, с закрытыми глазами.

Ощущение почти физической боли пронзило ее, когда она всмотрелась в бледные черты его лица. Джон как-то весь осунулся, пожелтевшая кожа была туго натянута на его скулах, да и вообще он выглядел абсолютно изможденным, и в сердце Лиз против ее воли загорелась инстинктивная ненависть к другим врачам, клинике, пациентам, вообще ко всем, кто, по ее мнению, высасывал из него соки, требовал больше, чем можно требовать от обычного человека. Ему необходимо сбавить обороты. Так он замучает себя, попросту убьет. Она обязана убедить его в этом.

Лиз тихонько поставила приготовленный напиток на маленький столик рядом с тахтой, сняла с Джона тапочки, развязала галстук, расстегнула две верхние пуговицы на рубашке и, чуть подавшись вперед, стала осторожно массировать ему напряженные плечи.

— Так лучше? — прошептала она, мягко поглаживая его натянутые словно канаты мускулы. Теплота, исходившая от его тела, казалось, обжигала кончики ее пальцев, придавая ее собственной коже большую чувствительность и возрождая в ней новый вихрь эмоций.

— М-м-м, — уголки его рта обозначили слабую улыбку безмятежного удовольствия, — просто пребывание с тобой в одном помещении уже способно оказать реабилитирующее воздействие.

— Ну, вы и льстец, сэр. — Лиз погрозила ему пальцем. — Надеюсь, вы не пытаетесь вскружить мою неопытную голову? — Она почувствовала, как все его члены еще больше расслабляются от успокаивающих движений ее рук.

— Отнюдь. Я всего-навсего пытаюсь снять вашу юбку.

— Джон Лангдон!

— Но, ты, же сама спросила. Не хочешь, чтобы твое эстетическое чувство было оскорблено, не спрашивай! — Он неожиданно поднялся и, лишившись равновесия, она упала в его объятия. — Пункт номер один моего хитроумного плана совращения тебя. — Джон залихватски подкрутил воображаемые усы.

— Да?! А каковы остальные? Жажду о них узнать, — хихикнула Лиз, устраиваясь на нем поудобнее. Она уткнулась носом в его шею, рассеянно отметив легкую щетину на ней.

Джон сделал громче звук телевизора, дотянулся до стакана с виски и одним глотком отпил добрую половину его содержимого.

Лиз слегка нахмурилась, почувствовав, как жидкость проходит через его горло. Обычно он растягивал один стакан на весь вечер. Тут Лиз пришло в голову, что настал момент для новой попытки поговорить по душам.

— Как все прошло в клинике?

Она почувствовала, как его мышцы импульсивно сократились, и подумала, что он сейчас обязательно сменит тему. К ее облегчению, Джон этого не сделал.

— Кошмарно! — только и выдохнул он.

Лиз с некоторым даже ужасом заметила, как его сильные пальцы сжались в кулаки.

— Пятнадцатимесячная девочка с повреждениями черепной коробки, сломанной рукой и дико изодранным лицом. Чтобы привести ее в норму, потребуется ряд пластических операций, но пока хотя бы можно с уверенностью сказать, что глаз ее останется цел. — Он отпил еще один большой глоток виски.

— Как же случилось такое? — Лиз обвила руками его трос, словно желая взять на себя часть его напряжения.