Подошли начальник политотдела Богомолов, группа офицеров и бойцов из роты управления. Ко мне подбежала седая женщина и, рыдая, начала голосить:

— Там моя Марийка, трехлетняя, спасите!

— И мой сын Петро там, — плакала другая.

Но как утешить женщин, убитых горем? Чем им помочь? Я попросил начальника политотдела задержаться в селе хоть на несколько минут, выделил в его распоряжение группу бойцов, а сам вскочил на танк…

Вокруг рвались снаряды. Гитлеровцы предприняли отчаянную попытку отбросить нас назад. Черные столбы дыма заслонили горизонт: загорелись хаты. Командир третьего батальона Маслов докладывал:

— Полный порядок, мои танки подходят к Скорикам.

— Как так?

— А мы немцам котел думаем устроить!

Оказывается, танки третьего батальона, обойдя Токи с востока, рванулись на Скорики. Фашистские солдаты, утопая по колено в грязи, начали отходить на запад.

Батальон Федорова сосредоточился в небольшой рощице, юго-западнее Токи. Направляюсь к одной из машин. Навстречу шагнул офицер, привычно вскинув руку к шлемофону.

— Товарищ гвардии подполковник, — начал было он.

— Здравствуйте, товарищ Кулешов, хорошо дрались ваши орлы, спасибо.

Экипаж Кулешова ужинал. На гусенице танка были разложены вскрытые банки консервов, лежали куски хлеба.

— Просим к столу, — пригласили меня бойцы. Командир экипажа протянул ложку. Я поблагодарил танкистов за угощение, похвалил за храбрость в бою. Уставшие лица засветились радостью. Но когда рассказал о зверствах фашистов в селе Токи, бойцы помрачнели.

— Надо мстить врагу за детей, — нарушил я молчание, — не давать ему передышки. Нас ждут в оккупированных селах.

— Мы бы неплохой подъем гитлеровцам устроили на рассвете, да беда боеприпасы на исходе, горючее кончается, — озабоченно проговорил гвардии младший лейтенант. — Механик доложил — топлива хватит на семь — десять километров.

После трехдневных тяжелых боев у нас иссякли боеприпасы, горючее. Командир корпуса обещал по воздуху подбросить горючее. Но воины бригады безнадежно посматривали на затянутое тучами небо. Надо было что-то предпринимать. У гитлеровцев тоже плохо с горючим. Их завязшие в грязи тяжелые грузовики, штабные автобусы, гусеничные тягачи стояли на раскисших дорогах с опустошенными баками.

Я еще раз напомнил заместителю по тылу В. И. Хохлову о принятии неотложных мер, а сам поспешил в танковые экипажи. Хотелось поговорить с офицерами, бойцами, узнать подробнее о тех, кто отличился, услышать, что говорят и думают челябинцы о проведенном бое.

Натыкаюсь на танк, замаскированный в кустарнике. Бойцы оживленно переговариваются. По голосу узнаю гвардии старшего лейтенанта Акиншина. Заметив меня, он соскочил с брони.

— Что тут у вас?

— Полный порядок, — отвечает командир роты. — Горючего только нет. И снаряды в роте можно по пальцам сосчитать. Минометчикам повезло: гитлеровцы убежали, оставили свои мины. Они к нашим 82-миллиметровым что надо подходят.

В лощинке, окаймленной кустарником, расположилась рота гвардии старшего лейтенанта Сунцова. Минометчики ловко орудовали вокруг раскрытых ящиков. Они удаляли с мин грязь, смазку, сортировали мины по весовым знакам. Сунцов не скрывал своей радости:

— Утром немцам зададим жару их же минами! Пусть нюхают, чем пахнут.

Уже темнеет. Плотный туман густой пеленой седлает лощины, легкий морозец прихватывает землю. А у нас свои заботы. Комбат Федоров подходит то к одному, то к другому командиру танка, участливо спрашивает:

— Задачу уразумел? Вот и хорошо.

В темноте возвращаемся на КП. У одного из танков встречаем гвардии подполковника Денисова. Его окружают танкисты. Политработник инструктирует агитаторов и редакторов боевых листков.

У КП какой-то оживленный разговор.

— В чем дело?

— Боеприпасы подвезли, — докладывает начальник штаба. — Пока что лишь одна машина сумела пробраться.

Командир взвода подвоза гвардии лейтенант Аверкин рассказал, с каким трудом удалось преодолеть последние километры. Я стал благодарить его, он смущенно заметил:

— Водителя надо хвалить, гвардии рядового Чижова.

— После боя к награде его представить, к ордену Красной Звезды.

В полночь мне удалось встретиться с Хохловым и Егояном. Обессиленные, измученные, они ввалились в наспех оборудованный командный пункт и тут же попросили разрешения прилечь на кучу хвороста. Но весть они принесли радостную: в бригаду пришли еще четыре машины. Одна с боеприпасами, три — с горючим.

Сон как рукой сняло. Пришлось заняться распределением прибывшего груза. В подразделениях ликовали. И я, не скрывая своей радости, крепко обнял уставшего гвардии капитана Егояна. В боях на Украине в пору распутицы, в последующих боях Сиракан Арамович не раз выручал бригаду, и мы ему многим обязаны.

Пожалуй, я в ту ночь глаз так и не сомкнул. На рассвете танки должны были сняться с места. Я уже посматривал на часы, чтобы дать сигнал, когда услышал рокот автомобилей. Оборачиваюсь и вижу: из подошедшей машины вылезает командарм В. М. Баданов, из других — сопровождающие его офицеры.

— Как дела, Фомичев, готовы к атаке? — протягивая руку, спрашивает генерал. — Имейте в виду, правый фланг у вас почти открыт.

— К атаке готов, но вот туман мешает.

— С этим сейчас не приходится считаться.

Командующий интересуется, как бригада намерена атаковать противника, какими средствами она усилена, как обеспечена боеприпасами.

Докладываю о плане предстоящего боя, о высоком наступательном порыве гвардейцев.

Баданов внимательно слушает, поглядывает на часы, на впереди лежащую местность. Потом говорит:

— Пора.

Даю сигнал. Дружно ударили орудия. Чувствуем, что снаряды точно накрыли обнаруженные цели.

— Теперь седлай своих стальных коней, — весело говорит Баданов, — и на полном скаку — на врага.

— Есть! — И тут же по радио передаю условный сигнал.

Танки уходят в сторону Скориков. Конечно, на полном скаку они не могут ворваться в расположение гитлеровцев. Мешает распутица. Большую скорость по такому раскисшему грунту не разовьешь. Тем не менее, преодолевая грязь, танки неуклонно двигались вперед.

— Жми на пятки, Фомичев. Не давай возможности противнику остановиться и укрепиться!

Баданов вдруг меняется в лице. Я смотрю на генерала и думаю: в чем дело? Почему одухотворенное, радостное лицо командарма стало другим?

— Давайте попрощаемся, Фомичев. Может, не скоро теперь придется встретиться.

Я порываюсь спросить почему, но генерал опережает:

— Отзывают в Москву, — и он крепко жмет мне руку, второй тепло похлопывает по плечу. — Бывай здоров, Михаил Георгиевич.

Баданов уезжает, а я сажусь в танк, тороплю механика-водителя сержанта Мурашова: надо скорее догонять батальоны, скрывшиеся за увалом. По радио связываюсь с командирами батальонов, требую доложить обстановку.

Первым откликается гвардии капитан Федоров, докладывает, на какой рубеж вышли его подчиненные. Батальон Федорова идет впереди, прокладывает дорогу всей бригаде. На него основная надежда. Ему и труднее других. Туман постепенно рассеивался. Мы полагали, что село Скорики удастся взять с ходу, так как поначалу гитлеровцы не приняли боя: после первых орудийных выстрелов небольшой заслон был смят. Однако при подходе к Медыне, северной части Скориков, передовые подразделения бригады были встречены сильным артиллерийско-минометным огнем. Фашисты пытались внезапным ударом остановить нас и даже перешли в контратаку. Оказалось, это были смертники и штрафники, осужденные за сдачу Киева. В этот район они были спешно выдвинуты из города Подволочиска. Фашисты предприняли отчаянную попытку смять наши боевые порядки, сильной атакой отбросить нас назад.

Бой длился два-три часа, но был очень жестоким. Минометная рота Сунцова поставила заградительный огонь перед контратакующей цепью. По просьбе гвардии капитана Маслова приданная артиллерия ударила по скоплению пехоты на левом фланге. Контратакующих встретил дружный огонь наших стрелков и танкистов. Гитлеровцы залегли. Тогда Сунцов, находясь в боевых порядках танков, внес коррективы в исходные данные и беглым огнем точно накрыл фашистскую пехоту.