И я решил пойти в хоккей. Мне хватило одного взгляда. Черт побери, сколько для него нужно всякой дряни. А главное, сколько на этот хлам нужно потратить денег. Единственным вариантом осталось возвращение в этот дерьмовый футбол. Но я перестал быть вратарем и пошёл в атаку. Подобрел.

Однажды мы готовились к игре. Меня там не было, но все спрашивали: «Где Златан? Где Златан?» До начала матча оставалась минута, а тренер и мои партнеры по команде, вероятно, хотели меня убить: «Где он? Какого хера его нет на такой важной игре, как эта?». Но потом они увидели, что какой-то сумасшедший парень едет на велосипеде, как последний идиот на украденном велосипеде мчится к тренеру. Что за сумасшедший собирается переехать его? Прямо перед ним я резко затормозил, отбросил велосипед и ринулся на поле. Думаю, что тренер сошёл с ума от ярости.

Песок попал ему в глаза. С минуту он не видел. Но он позволил мне играть и вроде мы выиграли. У нас была хорошая банда. Одно время меня наказали за какое-то дерьмо, и в первом тайме я сидел на скамейке. Против каких-то слабаков мы «летели» 4-0, иммигранты обыгрывали хороших парней, в воздухе витала агрессия, я был очень зол и был на грани от срыва. Как мог этот идиот оставить меня на скамейке?

– Ты тупой? - спросил я тренера.

– Спокойнее, спокойнее, в скоро я выпущу тебя.

Он позволил мне выйти во втором тайме и я забил восемь мячей. Мы выиграли 8-5 и я издевался над соперниками и, конечно, был хорош. Был техничен, всю игру бежал в свободные зоны, и в блоке, где жила моя мама, я стал маленьким чемпионом, за то, что творил неожиданные вещи на узком пространстве. Но я очень устал от характеристик в стиле Дональд Дак и как-то ляпнул: «Я знал, что Златан станет кем-то особенным, бла бла бла».

Он был моим лучшим другом. Звучит по-идиотски.

Никто ничего не замечал. В мою дверь не стучали «большие» клубы. Я был маленькой соплячной задницей. Слова менялись от «Ох, вам должно быть приятно, что у вас такой талантливый мальчик» до «Кто выпустил этого иммигранта?». Уже тогда у меня было много взлетов и падений. Я мог в одной игре забить восемь голов, а в другой выглядеть просто ужасно.

Я связался с парнем по имени Тони Флайджер. У нас был общий учитель языка. Его родители были тоже с Балкан и мы стали типо крутыми ребятами. Он жил не в Розенгарде, а в непосредственной близости от Ветемоллеггатан [улица Мальмё – прим.]. Мы родились в один и тот же год, только он в январе, а я в октябре, и я думаю, что это что-то да значило. Он был больше меня и сильнее, считался большим талантом. Тони часто повторяли: «Посмотрите на него, какой игрок!», а я был в его тени. Думаю, мне сыграло на руку, что я понимал это. Мне нужно было быть андердогом. Но, как я уже говорил, я в то время не был большим талантом. Скорее, диким, маньяком, юношей, который не контролировал свой характер. Продолжал кричать на игроков и судей, часто менял клубы. Играл в FK Balkan. Потом вернулся в MBI, затем снова в FK Balkan, оказался в BK Flagg. Никто не приводил меня на тренировки и иногда я поглядывал на стоящих у кромки поля родителей.

Моего отца никогда я там не находил, ни среди югославов, ни среди шведов, и я не знал о чём думать. Всё было так, как должно было быть. Мне никто не был нужен. Я привык к этому. Но несмотря на это мне было больно. Не знаю. Вы привыкаете к своей жизни, и я продолжал держать её на расстоянии. Папа был папой. Он был безнадежен. Он был фантастическим. Он был вершиной и одновременно низиной. Я не рассчитывал на него так, как это обычно делают дети. Но все же, я думаю, у меня были надежды на его счёт. Блин, вот представьте себе его реакцию, если бы он видел удивительный материал, какую-нибудь бразильскую вещицу? У папы были моменты, когда он выглядел увлеченным. Он хочет, чтобы я стал юристом.

Не могу сказать, что я верил в возможность этого. В моих кругах трудно стать адвокатом. Ты совершаешь сумасшедшие вещи и мечтаешь стать крутым парнем. У нас не было практически никакой поддержки от родителей, но это было не всё: «Могу ли я рассказать шведскую историю для тебя?» Вокруг играла югославская музыка, валялись банки с пивом, холодильники были пусты, а говорили лишь о балканских войнах. Но иногда, вы знаете, шла речь и о футболе и когда папа заводил о нём, я был просто счастлив. А в один прекрасный день, который я помню до сих пор, тогда в воздухе парило торжество, он сказал:

– Златан, пришло время играть в каком-нибудь большом клубе.

– Что ты имеешь в виду под «большим» клубом?

– Хорошую команду, Златан. Мне нравится, например, «Мальмё».

Не думаю, что я его понял. Что было такого особенного в этом «Мальмё»? Я ничего не знал о их составе. Но знал немного о самом клубе. Как-то я и мой FK Balkan встречались с ними, и я подумал: почему бы и нет? Тем более, если об этом говорит мой папа. Но я даже не знал, где находится их стадион или что-нибудь ещё в городе, связанное с клубом. Мальмё для меня был неизвестным. Это был другой мир. Мне было целых тринадцать лет, прежде чем я оказался в центре города, и я, честно говоря, ничего не понял о жизни там. Зато я разузнал дорогу и мне потребовалось тридцать минут, чтобы на велосипеде с полиэтиленовым пакетом в руках, где лежали мои вещи, добраться туда. Я, конечно же, нервничал. Мальмё – это серьёзно. Это было не обычное «на, поиграй, малыш». Здесь ты был как на суде, ты должен был занять чье-то место. Я сразу заметил, что не был похож на других, и уже было приготовился собрать свои вещи и вернуться домой. Но на второй день тренер Нильс сказал мне:

– Добро пожаловать в команду.

– Вы серьезно?

В клубе было несколько иностранцев и среди них Тони. Кроме того были и шведы, выходцы из Лимхамна, богатенькие [южный район Мальмё, наилучший для проживания – прим.]. Я ощущал себя парнем с Марса. Не потому, что у моего папы не было большого дома или потому, что он не ходил на мои игры. Я разговаривал по-другому. Я использовал дриблинг. Я взрывался как бомба, боролся на поле. Однажды я получил жёлтую карточку за крик на моих товарищей по команде.

– Ты не должен так делать, - сказал тогда рефери.

– Можешь отойти и трахнуть себя, - крикнул я в ответ и увидел перед собой красный свет.

Шведы разговорились. Их родители захотели, чтобы меня убрали из команды, а я же думал: не позволю им сделать этого. Снова сменю команду. Или уйду в таэквандо. Это круто. Футбол – дерьмо. Папа какого-то идиота написал заявление. «Златан должен быть выгнан из команды», – писал он, и практически все подписались. Они говорили об этом всё время: «Златану тут не место. Мы должны выбросить его. Подпиши, бла-бла».

Это было безумие. Ладно, я был в контрах с папенькиным сынком. Он наговорил всяких гадостей и я не сдержался. Просто боднул его. Но позже я действительно жалел о случившемся. Я взял велосипед и приехал к нему в больницу, извинился. Это было идиотским решением, но заявление? «Убирайся отсюда!» Тренер, Аке Калленберг, взглянул на список:

– Что это за дерьмо?

Он просто разорвал его на части. Он был хорош этот Аке. Или я просто ничего не понимаю в хороших людях. Практически год он держал меня на скамейке и как все остальные думал, что я слишком много дриблингую, кричу на товарищей по команде, имею неправильных подход и всё в таком роде. В те годы я узнал нечто важное. Если есть такой парень, как я, но уважаемый, то я должен быть в пять раз лучше, чем Леффе Перссон [шведское имя – прим.] и все остальные. Приходилось тренироваться в десять раз интенсивнее. Или не будет ни единого шанса. Ни в коем случае. Особенно, если ты вор великов.

«Кто вы все такие?». Я - Златан. Часть седьмая

Очевидно, что я должен был проявлять себя лучше, чем все остальные. Вероятно, я хотел изменений. Я был не до конца безнадежен. Но тренировочное поле было очень далеко, в семи километрах, и я часто ходил пешком. Но соблазн был велик, особенно если я видел хороший велосипед. Однажды я заметил жёлтый велосипед с несколькими коробками и понял, что он почтальона. Я залез на него и катался кругами с письмами соседей, а потом спрыгнул и просто поставил его в углу. Я не хотел красть письма других людей.