Не в силах терпеть больше эту страшнейшую пытку адским наслаждением, я засмеялся - так, что ужаснулся от звука своего голоса.

Глава 8. Паучья свадьба.

1.

Комариный писк, мерзкий, не дающий покоя, комариное жало пронзает вены насквозь, высасывая остатки крови, я не могу подняться, нет сил прогнать гадкого комара!

Веки жжет огнем, словно к ним прикоснулись каленым железом, язык распух и оттого тяжело дышать – нос наглухо чем-то забит.

Ушло немало времени, прежде чем я смог кое-как поднять дрожащую руку и очистить глаза и нос от спекшейся крови.

Стерильно-белая комната, освещенная люминесцентными лампами, стерильно-белое постельное белье. С пятой попытки приподнявшись, я с трудом, морщась от боли, облокотился на спинку кровати. Голова кружилось и некоторое время я не мог остановить бешеную пляску перед глазами.

- Я – в палате? В больнице? – проговорил я, но никто мне не ответил.

Входная дверь в бокс наглухо закрыта. Окон нет.

Я ощутил смутную тревогу, какое-то животное беспокойство, словно зверь, осознавший, что он заперт в клетке. Сделав рывок, я рухнул с кровати на пол и едва не заорал от боли – пришлось до крови закусить язык. Встать на ноги я уже не смог – пришлось ползти на четвереньках. Еле дополз до двери – ничего. Ни дверной ручки, ни замка. ЗАПАДНЯ!

- Ну что ты так рано, спи ещё, спи-и-и! – донесся до меня шепот знакомого голоса. Я повернулся на звук и увидел в дальнем заднем углу – вентиляционную отдушину, откуда выползала на четвереньках Диана. Она была нага, как и я, и без очков – белесые немигающие насекомьи глаза, равно как и шевелящиеся как змеи волосы, придавали её лицу жуткий и отвратительный вид. Маленькими, но быстрыми, перебежками, как обычно бегают пауки, она прямо по стене добралась до моей кровати и блаженно растянулась, укутавшись длиннющими волосами.

Она была ленива, сыта и удовлетворена.

- Глупый, куда убежал? Да и зачем? Все равно некуда. Иди лучше, поласкаемся ещё! Или ты проголодался? У меня ещё много осталось…

Меня передернуло, когда я понял,  ЧТО она имеет в виду.

- Я же сказала, что пощажу тебя. Брык ко мне, Кирюфка! Хочется ещё понежится с тобой.

Она как-то странно кивнула головой и прядь живых волос выстрелила в мою сторону – так метают паутину пауки-волки. С быстротой молнии волосы скрутили мне запястья и она потянула меня к себе. Я вновь утонул в тенетах нежных шелковых волос, руки мои растворились в мягких, нежных, таких необъятных грудях, а шесть её рук покрыли ласками каждый сантиметр моего тела…

- Все-х, не могу-х, замучила меня! – еле выдавил из себя я, чувствуя как бешено бьется сердце в груди, словно птичка, стремящаяся вырваться из тесной клетки. – Отпусти! Ненавижу тебя!

- Ладно, живи, хи-хи! Мне больше уже не надо, думала тебя порадовать… Ну, не хочешь как хочешь! – она перевернулась на спину и молчаливо уставилась в потолок.

- Я… могу идти? – наконец, произнес я.

- Если хочешь, иди. Но на твоем месте я бы подождала, пока СЕМЬЯ уснет. Ещё не все наелись. Я тебя специально закрыла поплотнее, а то найдутся желающие…

Живые волосы ласково окутали меня, словно самодвижущее, самонакрывающее своего владельца одеяло. Внутри образовавшегося кокона было тепло и хорошо. Я чувствовал себя словно младенец в материнской утробе.

Приятное тепло разлилось и внутри моего тела. Где-то далеко-далеко я услышал голос Дианы, несшую какую-то сущую околесицу с типично женскими «воркующими» интонациями в голосе:

- …Как все-таки удачно в этот раз вышло! Вылупились – и сразу было чем накормить всех. А то бывало половины выводка не досчитаешься, сжирают подчистую. Не всех удается спрятать. А тут и прятать не пришлось. И ты тут сразу. Нет, определенно, звезды сошлись в самую точку. Я, конечно, себе припрятала запасец, так что не волнуйся, не трону. Да и сыта я. Скоро новая кладка будет, надо все вычищать, надо навести порядок. Но это потом. Будет время. Ловко я придумала, да? Вот такая я мастерица. Но этого никто не ценит! Даже СЕМЬЯ… Ну что им ещё не хватает? Не ценят. Ну да ладно, я, в конце концов, мать. А ты спи, спи, тебе нужно восстановиться. Я тебя тут поерзала немножко, ну да ты не сердись. Зато жив-живехонек. А ты мне не верил! Слушал этого полоумного паучишку! Говорю, гнилой он человечишка был и в Семью он все равно бы не вошел, как и эти, НЕУДАЧИ. Туда им и дорога. А я сплету гнездышко ещё получше. Ты какие любишь цвета? Серебристые или бежевые? А обои? Знаешь, у меня идея – кладку сделать в самом низу, украсить их новым орнаментом, а ты можешь поселиться в каморке на седьмом уровне. Там замечательно. Два шага – и можно даже увидеть луну – там есть отдушина и луна часто заглядывает. Живи да радуйся… Давай кстати поспорим, сколько будет «иксов», сколько «игреков»? Ну да, можно и усложнить – добавить «зет-зетовых» и «ку». В последнее время, заметила, «зетовых» больше – хи-хи, сама тебе поддаюсь, подсказываю! Какая же я дура становлюсь, когда влюбляюсь! Ну с тобой у меня «зетовых» будет больше, у тебя гены – ого-го! Отличный материал. Прям визжу от восторга! Ну а ты, ты-то как считаешь?

От её кружевной обволакивающей как паутина болтовни голова моя отяжелела и я закрыл глаза.

Её лапки нежно окутали меня со всех сторон, как младенца в пелёнках, и прижали меня к мягкой нежной груди.

Последнее слово, которое я помню, это на разные мотивы повторяемое: «Какая же я дура! Дура! Дура! Счастливая дура!»

2.

Я летел сломя голову по серебристой дорожке. Ощущение – словно спускаешься с крутой горнолыжной трассы. Ветер свистит в ушах, волосы развеваются, дыхание перехватывает так, что трудно дышать, грудь разрывает чувство дикого, первозданного восторга. Я чувствовал себя каплей, растворившейся в необъятном океане необузданной стихии.

Черное ночное небо над головой и под ногами, скользкая, словно натертая маслом, дорожка и опьяняющее ощущение абсолютной свободы в груди.

Я закрыл глаза от восторга, но – о, чудо! – оказалось, что и без зрения я способен лететь, не боясь рухнуть в головокружительную бездну.

Один поворот, другой – дорожка двоится. Взял влево, крутой спуск, резкий подъем, теперь уже развилка из трех. Прыжок, переворот в воздухе – и теперь передо мной – сразу четыре пути. Но я не стал себя ограничивать – стремительно подпрыгнул вверх и – оказался на такой же дорожке, только уровнем выше!

Я не помню, сколько я скользил и не понимаю до сих пор, как я не боялся такой дикой скорости, как сердце мое не разбило тесные оковы грудной клетки и как, в конце концов, я не свалился куда-то в бездну. Одно могу сказать точно – на этой дорожке я чувствовал себя как рыба в воде, как птица – в воздухе, как опытный водитель за рулем хорошего автомобиля на скоростной автостраде. Я был в своей стихии. Я скользил – и скольжение составляла органическую часть меня, оно само было – Я. И от осознания этого я рассмеялся во всю мощь своих легких.

Смех отразился эхом. Неужели рядом горы? Собственно, а где Я?

Наконец, по левую и правую сторону дорожки я заметил причудливые серебристые же столбы. Как здорово было объезжать их или перепрыгивать через них! Словно хороший сноубордист, я огибал препятствия, не замечая их. И так бы, наверное, и проехал бы их все, но тут меня разобрало любопытство. Уж слишком много столбов попадалось по пути.

Тело послушно выполнило команду мозга, также незаметно, как оно слушается наших желаний «сесть», «встать», «повернуть туда-то» или «стоять». Словно бы и не было дикой скорости и свиста в ушах. Я остановился как вкопанный, нарушая все законы инерции. Словно бы никуда и не летел сломя голову, словно я вечно стоял здесь, у этого столба.

Ближайший ко мне столб оказался довольно высоким, с человеческий рост. Приглядевшись, я заметил, что это даже не столб, как мне казалось раньше, а что-то вроде перевернутой вверх ногами пирамиды. Серебристой пирамиды, тускло блиставшей при свете невидимой мне луны или звезд.