Здравствуй, земля! Я снова вернулся к тебе. Ведь мы все покидаем тебя, чтобы вернуться. Обязательно вернуться.

Мы стоим, скорбно обнажив головы. Его друзья. Как-то не верится, что все это правда, что его уже нет, что все эти цветы принесены ему.

Познакомились мы в школе летчиков-испытателей. Как сейчас, помню его улыбку и румянец во всю щеку. Среднего роста, широкоплечий, он всегда приносил с собой веселье и желание узнать что-то новое — как в работе, так и в жизни.

Летал он — а летал он на самолетах послезавтрашнего дня — с блеском. Отдыхать любил с выдумкой, со сменой впечатлений.

— Сегодня суббота. Давайте махнем в Калинин, там поужинаем и переночуем, а в воскресенье весь день на Волге.

Или:

— Давайте встретим Первое мая в Крыму.

И мы, его друзья, заражались его энергией и включались в подготовку: писали списки необходимого, все, вплоть до мелочей. В дальние поездки выезжали всегда в 23.00, чтобы от Москвы отъехать по пустому шоссе и встретить рассвет нового дня в дороге, в движении.

Наша дружба окрепла в первой совместной поездке на юг.

Нас было трое: Володя Нефедов, Жора Мосолов и я. Это было почти семнадцать лет тому назад. Я вспомнил, что в ту поездку мы вели путевые записки. Найти их было почти невозможно, но я нашел.

И вот передо мной лежат наши записи. Они ничего или почти ничего никому не скажут. Никому, кроме Жоры и меня.

Какие-то мелочи, обрывки мыслей, штрихи вроде вот такого, записанного рукой Володи:

И нарисован большой зуб.

Но мне дороги эти строки. Мы снова вместе.

В последний раз мы встретились с ним на медицинском пункте. Он уже прошел осмотр и торопился на вылет. Мы поздоровались, крепко пожали руки. Я не помню сказанных слов. В памяти остались только его лучистые, большие светло-голубые глаза...

Я сижу в кабине и готовлюсь к запуску двигателя. Володя уже в воздухе. Голос его, как всегда, спокоен. Слышны скупые слова его доклада:

— Двигатель остановлен. Обеспечьте посадку.

Голос руководителя полетов:

— Запуски двигателей прекратить, зарулить на стоянки, в воздухе отойти от точки.

С ним это уже случалось не раз. И все равно на земле все немного нервничают. Но все идет нормально. Вот показался его самолет. Он еще виден, как точка, но чувствуется, что его ведет твердая рука. Самолет снижается и уже отчетливо виден. Вот он уже на прямой.

— Молодец, Володя!

До земли 300, 200, 100, 50 метров.

— Ну, теперь он дома!

Все начинают заниматься своими делами.

Вдруг в наушниках резко, почти как крик:

— Управление!

У меня что-то обрывается внутри.

И в тот же момент с высоты метров в пятнадцать самолет резко клюет носом.

Удар! Огонь! Тишина!

Пронзительно воя, выворачивая этим воем душу, несутся санитарные машины.

Над аэродромом вырастает черный столб дыма. Тишина.

Прощай, друг!