- Теперь хорошая жизнь начнется, - шептал Васька. - Юза больше не будет, и царя тоже. А мы в школу пойдем, научимся читать и писать. А когда подрастем... Когда подрастем, поедем к товарищу Ленину... Ты поедешь?

- Поеду, - отозвался я со вздохом.

- Ну и хорошо, - тоже вздохнул Васька, и мы прижались теплыми телами, крепко обняв друг друга.

Глава восьмая.

ФЛАГИ НАД ГОРОДОМ

Смело мы в бой пойдем

За власть Советов

И, как один, умрем

В борьбе за это.

1

После революции началась совсем другая жизнь. Как будто все, что было раньше, - бой рабочих с казаками у завода, гибель отца, Сенька-колбасник, катавшийся на мне верхом, - все это снилось.

Не было больше царя, отменили бога. Нигде не слышно ненавистных слов «господин», «барин», «ваше благородие». Небо над поселком стало выше, солнце блестело веселее, и всюду, куда ни погляди, полыхали на ветру красные флаги революции.

По улицам ходили вооруженные рабочие и называли друг друга по-новому: «Товарищ».

Товарищ! Какое красивое слово! Сколько теплоты и счастья в этом слове!

Совсем недавно его произносили шепотом, чтобы не дай бог не услышал городовой или сыщик, а то живо закуют в кандалы: «Против царя идешь».

Теперь слово «товарищ» стало свободным, как птица, выпущенная на волю. Я полюбил его и повторял двести раз на день. Даже ночью, укрывшись с головой старым пиджаком и чувствуя спиной теплую спину Васьки, я твердил про себя тихонько: «Товарищ, товарищи...»

Днем я бродил по городу и заговаривал с прохожими, чтобы лишний раз произнести это слово. Рабочий с винтовкой на плече обернется и спросит: «Тебе чего, мальчик?» Ответишь что-нибудь: рукав измазан в глине или смотри, мол, винтовку не потеряй. Он улыбнется, скажет «спасибо», а ты идешь дальше, отыскивая, к кому бы еще обратиться.

На углу нашей улицы торговала семечками бедная бабушка Ивановна. Я подошел к ней и, стараясь быть строгим, спросил:

- Товарищ бабушка, почем семечки?

Должно быть, старушке тоже нравилось это слово. Усмехаясь, она протянула мне горсть семечек:

- Возьми, сыночек, лузгай, сиротка.

Однажды я встретил Алешу Пупка. Было уже начало зимы, а он шел без шапки, втянув голову в воротник рваного женского сака. Я остановил Алешу и спросил:

- Почему ты без шапки, товарищ?

- Нема, - тихо ответил Алеша, - порвалась шапка.

- Бери мою, - предложил я, снимая драный картуз без козырька.

Алеша ответил:

- Обойдусь, спасибо... товарищ. - И мы улыбнулись друг другу, согретые этим словом.

Вся жизнь переменилась в городе. Бедняки переезжали в дома богачей. Мы тоже могли переехать, но Анисим Иванович сказал, что пусть сначала переедут те, кто больше нуждается. А потом и мы бросим свои лачуги. Васька сказал, что теперь кто был ничем, тот станет всем!..

Не хватало дня, чтобы успеть увидеть все интересное. Давно нужно было поглядеть, как дядя Митяй - наш председатель Совета рабочих и солдатских депутатов - заседает в Совете. Хотелось заглянуть в банк. Анисим Иванович теперь стал комиссаром финансов. Он уже не ползал на своей тележке, а ездил на линейке, запряженной буланой лошадкой. Через плечо на тонком ремешке он носил наган, чтобы охранять народные деньги. И я представлял себе, как Анисим Иванович сидит возле дверей банка, набитого деньгами до потолка, держит в одной руке наган, а в другой - саблю: попробуй-ка сунься за денежками. Теперь они народные: хотим тратим, хотим нет. Довольно богатеям набивать карманы деньгами.

Каждый день появлялось что-нибудь новое. То в бывшем Благородном собрании открывали рабочий клуб. То на Пожарную площадь заводские парни и девушки сносили иконы, сваливали их в кучу и под пение «Интернационала» сжигали. (Мы с Васькой тоже сняли и забросили в костер свои медные крестики. Бога нет, чего дурака валять!) То в бывшей судебной палате именем революции судили колбасника Цыбулю.

Все было по-новому и все радостно!

Только один раз мне стало горько, когда я увидел, как на главной улице рабочие срывали старые эмалированные таблички «Николаевский проспект» и прибивали новые: «Улица рабочего Егора Устинова». Вывески были деревянные, плохо оструганы. И пусть мне было грустно, а все-таки не забыли рабочие моего отца...

Полно было новостей на заводе. Управляющим рабочие выбрали Абдулкиного отца - дядю Хусейна. Сбегать бы да поглядеть хоть в щелочку, как он управляет заводом...

Говорят, отобрали имение у генерала Шатохина и землю роздали крестьянам. Я порадовался за деда Карпо. Ему, наверно, столько земли теперь дали, что за день не обойдешь.

2

По дороге в центр города мне встретилась колонна рабочих. Вместо винтовок они несли лопаты, пилы, кирки и, шагая в ногу, дружно пели:

Вышли мы все из народа,

Дети семьи трудовой.

«Братский союз и свобода»

Вот наш девиз боевой.

Впереди плыл, надуваясь ветром, красный флаг. Он весело похлопывал о древко, будто хотел взлететь в голубое небо. Я видел, как рабочие свернули в боковую улицу, ведущую к заводу. Вот скрылась за домами последняя шеренга, и только доносились слова песни:

И водрузим над землею

Красное знамя труда!

Из разговоров на улице я узнал, что это был первый коммунистический трудовой отряд. Оказывается, вышел новый закон: «Кто не работает, тот не ест!» Мне, когда я услышал об этом, стало совестно: я вчера и сегодня ел хлеб и даже тюрю и узвар пил, а работать не работал. Я не знал, что так стыдно, если обедать бежишь скорее, а сам не работаешь. «Назло теперь не стану есть, а буду только работать!» - решил я.

В городе, в бывшей лавке Цыбули, открыли потребительскую кооперацию. Возле нее стояла длинная очередь за хлебом. Где-то здесь должен быть Васька.

Женщины, закутавшись в платки, сидели на скамеечках, принесенных из дому, лузгали подсолнухи и рассказывали о том, как сегодня ночью у богатея Цыбули в яме под сараем нашли сто мешков муки и сколько-то много пудов конфет. Совет рабочих депутатов приказал раздать конфеты детям, а кроме того, по фунту муки.

Узнал я из разговоров в очереди и о том, что за станцией Караванной идет бой красногвардейцев с калединцами и что туда поскакал на лошади председатель Совета, наш дядя Митяй, товарищ Арсентьев...

Ваську я нашел в середине очереди. Здесь уже были Уча, Илюха и сын конторщика Витька Доктор.

Хлеб еще не привозили. Стоять в очереди долго, и мы решили пойти в Совет, узнать, верно ли, ходят слухи, что скоро откроется школа для детей рабочих.

В очереди мы оставили Илюху, передали ему свои хлебные карточки, а сами пошли в Совет.

По главной улице разъезжали конные красногвардейцы. Они были одеты кто как: в пиджак, в пальто, в шинелях. Сбоку на поясах висели разные шашки: у одних - загнутые на конце, точно колесо, у других - прямые, у третьих - самодельные, без ножен. За спинами покачивались винтовки, кони весело гарцевали - приятно было смотреть на красногвардейцев.

На длинном заборе поповского дома мы увидели лозунг, написанный красной краской:

«Октябрьская революция рабочих и крестьян началась под общим знаменем раскрепощения...»

Мы шли вдоль забора и читали пятисаженную надпись. Прочитав одну строчку, мы вернулись и принялись за другую.

«Раскрепощаются крестьяне... солдаты и матросы... Раскрепощаются рабочие... Все живое и жизнеспособное раскрепощается от ненавистных оков».