Между тем я приходил в отчаяние от своей неспособности выследить князя. По моим наблюдениям, он перестал посещать Мэри в графских апартаментах. Однако сама девица несколько раз в неделю внезапно ускользала посреди ночи неведомо куда, оставляя без внимания полную гостиную, а порой и самого графа.

Полнейшая непредсказуемость этих тайных свиданий долго не давала мне возможности преследовать ночную беглянку».

***

Ночная пустынная улица на окраине города. Силуэт ничем не примечательного одинокого дома вырисовывается на фоне освещенного луной прозрачного неба. Окна черны и безжизненны. От ворот отъезжает мягко поскрипывающий экипаж. Откуда-то из дома долетают слабые звуки звякнувшего дверного кольца, лязгающего засова; стук, скрип, приглушенный, суетливый топот ног — и обрывистая тишина. Дом по-прежнему тёмен и нем.

Мужчина в высокой круглой шляпе осторожно приближается к дверям. Они приоткрыты, и ночной гость некоторое время медлит на пороге. Бесшумно, ступая по каменному полу, он входит в пустынный холл. Вещи застыли в сонном оцепенении, лишь подрагивает на холодном полу голубоватый свет, льющийся сквозь незанавешенные окна.

По тяжелой резной лестнице он не спеша поднимается на второй этаж. Последняя ступенька предательски скрипит, и в ответ на это в сумрачных глубинах дома что-то невнятно шуршит или шепчет. Мужчина мгновенно срывается с места в направлении звука. В синеватом мраке отдаленной комнаты, чьи углы тонут в непроглядной угольной ночи, его встречает человек, неподвижно сидящий за огромным пустым столом.

Человек не обращается к вошедшему, не предпринимает попыток бежать. Его голова слегка склонена, как будто он бессмысленно вперил взгляд в поверхность стола, размышляя о чем-то постороннем. Резко, словно очерченная тушью, сидящая фигура выделяется в проёме высокого лунного окна.

Гость подходит к столу, притрагивается к плечу сидящего — по телу того пробегает дрожь, шея судорожно сокращается, изо рта и носа изливаются густые тёмные струи. Лёгкий шорох отвлекает пришельца. За его спиной из тьмы со смешком выступает миниатюрная женская фигурка, закутанная в плащ.

Девушка снимает капюшон, по плечам рассыпаются золотистые кудри:

— А Вы — невежа! Врываетесь к даме среди ночи и даже не снимаете шляпы, — в переливчатом насмешливом голосе нет и намека на испуг, — Впрочем, и я никудышная хозяйка!

Мэри грациозно скользит к камину. В безмолвном ступоре непрошенный гость наблюдает, как она кропотливо и неспешно разжигает огонь.

Пламя камина обнимает девушку тёплым сиянием. Встав у стола, она легко кивает в сторону остывающего тела:

— Простите великодушно, моя трапеза окончена. Но если желаете, я пошлю за вином.

Гость снимает шляпу и перчатки, оставляет их на краю стола. Устремив на Мэри взгляд своих ледяных глаз, обнажает тонкий серебристый клинок. Даже не вздрогнув при виде смертоносного оружия, девушка мягко, но твёрдо подходит к мужчине почти вплотную:

— О! Так Вы подготовились!

Тонкими полупрозрачными пальчиками проводит она по сияющему лезвию, но на пальцах не выступает алая кровь. Ровные порезы набухают мертвенно-чёрной жижей. Мэри подносит раненые пальцы к лицу гостя. Он отвечает ей равнодушным молчанием.

— Нет? — отвернувшись, она прикладывает пальцы ко рту, по-детски посасывая свои ранки.

— Я пришел не к тебе, — наконец холодно изрекает мужчина.

Мэри отвечает, не оборачиваясь:

— Очень жаль! Кроме меня, здесь никого нет.

Она на секунду задумывается и вдруг резко обращается к гостю:

— Что ж! Покончим с этим. Приступай!

Но пришелец опускает свой клинок:

— Где хозяин этого дома?

Мэри непоколебима:

— Этот дом всегда был только моим, — смотрит на опущенное оружие, — Чего ты ждешь? Моей исповеди? Я облегчу тебе задачу.

Молниеносным движением подхватывает острие клинка, проводит им сверху вниз — её одеяние, распоротое клинком, спадает на пол. На теле проступает след острия: от подбородка до живота, прерываясь на шее, раскрывается и сочится чёрным ровный глубокий порез. С подбородка густо капает мёртвая кровь. Лишь на мгновение дрогнув от боли, она выпрямляется и опускает руки, развернув их ладонями наружу, как бы приглашая мстителя к действию. На белоснежной коже её ладоней вздуваются безобразно чёрные ожоги.

Но мужчина отбрасывает оружие. Подойдя к своей жертве, он берет в ладони её кукольное личико и сжимает виски. Серо-зелёные глаза болезненно расширяются. Мэри вскрикивает и вырывается из его рук. Пристально глядя в почти бесцветные глаза своего мучителя, она неожиданно жёстко говорит:

— Выходит, я не ошиблась тогда! Ты не человек! — уже более спокойно, но с презрением, — Вампир-мститель? Ты, видимо, сентиментальный. Сентиментальный глупец. Неужели ты надеялся, он не заметит, как ты его выслеживаешь?!

— Когда ты стала такой?

— Какой? Распутной, злой, мёртвой?

Хотя слова насмешливы и горьки, в её голосе не заметно цинизма, он тих и чист, как будто бы в нем снова зазвучала детская искренняя нота:

— Знаешь, когда становишься мёртвой, ничтожная жизнь кажется ещё ничтожней. Я хочу покончить с этим! — она смотрит на своего палача пристально и твёрдо.

— Ты ещё можешь вернуться… — возражает он неуверенным, сдавленным голосом.

Печально качая головой:

— Я всё равно была уже мертва и так, и так, — приникает к его груди.

Её голова едва доходит ему до плеча. Он нерешительно опускает ладонь на золотистые кудри. Мэри поднимает на него свои дымчатые глаза:

— Почему не ты? Тогда… ещё до графа… Всё могло бы быть по-другому. А теперь — лучше убей меня!

Не выпуская её из объятий:

— В этом нет смысла.

Снова прижимаясь к нему лбом:

— Тот, кого ты ищешь — его давно здесь нет. Ты его не получишь, как и я. Остальное — только мерзость и грязь. Я устала… — кладет свои израненные ладони ему на виски.

— Замолчи, — с видимым усилием он сбрасывает её руки.

— Пока я ещё помню, как быть человеком… — бледные ручки снова взбегают вверх, на этот раз накрывая бесстрастные голубые глаза.

— Замолчи!

Подхватив девочку за хрупкую талию, он усаживает её на стол и прижимается ртом к её чёрным от крови губам. Она отвечает ему трепетной дрожью обнаженного тела, а лёгкие пальчики по-прежнему лежат на его глазах. Выражение страсти и страдания искажает их мертвенные лица. Аспидная сеточка сосудов прорезывает кожу шеи и щёк. Подавив обоюдный болезненный стон, они на мгновение отрываются друг от друга, в помутневших глазах тают слепые зрачки. Но уже в следующий миг он опускает голову к её рассеченной груди.

Там, где руки касаются обнаженного тела, под кожей расходится пульсирующий рисунок боли. Там, где алчные губы впиваются в плоть, им навстречу открываются зияющие рты ран. Но истерзанные любовники не размыкают гибельных объятий. Мешая чёрный яд с безумием нечеловеческого наслаждения, они вновь и вновь сплетаются в леденящей агонии не любви, но отчаянного исступления.

Алый отблеск каминного огня пламенеет на склоненной мужской спине. В последнем губительном содрогании он плотнее приникает к истомленному и обескровленному девичьему телу. И она вторит ему бурным изгибом кошачьей поясницы, безумной ломкостью вскинутых рук, ускользающим извивом цепких ног. Их кровь смешалась на их телах.

С невероятным усилием, как будто теряя связь с реальностью осязаемого мира, он всё-таки поднимает со стола невесомую свою любовницу. Он бережно кладет её на ворох сброшенной одежды и дрожащей обессиленной рукой обтирает её лицо. Девичье лицо в обрамлении золотистых кудрей и страшно, и прекрасно: затейливый чёрный узор проступивших вен бороздит щёки, но влажные глаза сияют по-особому безмятежно. Воспаленные губы начинают бесшумно двигаться. Чтобы расслышать этот бесплотный шёпот, он склоняется к самому её рту:

— Теперь прощай…но не уходи. Не уходи…

Мужчина, стиснув зубы, вонзает ногти себе в шею и рвет неподатливую кожу, пока не обнажается залёгшая в мышцах тёмно-пурпурная вена. Вновь склонившись над девочкой, он подставляет себя под её укус, но она лишь бессильно отворачивается. Её прозрачные руки упираются ему в грудь, пытаясь оттолкнуть. Наконец он беспомощно падает на пол рядом с ней. Сквозь мучительное угасание ему всё ещё слышится её шелестящий голос: «Не уходи…»