— Отпусти! Прошу, прошу, отпусти меня!
Но гнев Катарины неумолим:
— Възвєди очи къ нєбєси! Твоє сьрьдцє в огнь вмєтомо бѫдєтъ. (Подними глаза к небу! Твое сердце отправится в огонь.)
С каждым мгновением алое трепетание в груди её жертвы разгорается всё сильнее, словно вторя бешеной пляске пламени, полыхающего чудовищным факелом посреди башни. А мстительный призрак продолжает безжалостно сжимать сердце вампира в своей огненной ладони.
И тогда, обезумев от пытки, Громов переводит молящий взгляд на Драгана:
— Чего она хочет?
— Увидеть, как сгорит твое сердце, — ледяным голосом отвечает ему тот.
Стоящая за его спиной Бэла настолько ошеломлена происходящим, что кажется, даже не дышит. Её остекленевшие немигающие глаза жутко расширены, а побелевшие пальцы вцепились Драгану в плечо.
— Хорошо! Хорошо! Я согласен! — разносится хриплый срывающийся крик, и Катарина убирает руку.
Обреченный вампир падает на колени и пару секунд медлит, опустив голову, затем обводит всех помутневшими глазами и, встретив властный взгляд Катарины, медленно поднимается на ноги.
— Ты забыл родной язык, ты забыл свой род, своего отца. Ты всех предал. А теперь предал и себя, — презрительно и жёстко цедит сквозь зубы Драган.
Подойдя вплотную к огненному столпу, Громов холодно отвечает:
— Я мертвец. У меня ничего этого нет. И самого себя нет. Меня нет, — и кинув пронзительный взгляд на одержавшего победу соперника, злорадно добавляет: — И ты тоже мертвец…
С этими словами он ныряет в пламенеющий колодец, и огонь так быстро пожирает его, что даже лёгкого стона не доносится до стоящих наверху. В тишине нарождающегося дня лишь гудит, потрескивая, алое пламя.
***
Медленно, почти незаметно костер, пылающий над каменным колодцем, меняет свой цвет: огненно-багровый, бледнея, перерождается и переходит в жарко-оранжевый, затем в лучезарно-жёлтый и наконец в сияющий белый. И из самого сердца белого сияния на почерневший от крови снег сходит призрак Катарины. Её красное платье, тёмные косы, карие глаза резко выделяются на фоне ослепительно-белого пламени. Но вот все цвета, словно притянутые магнетическим сиянием, один за другим слетают с нее, растворяясь в очистительном огне, и она становится живым сгустком белого света.
Уже не разглядеть черт лица, но голос всё ещё звучит: «Кънѩѕь Нєваръ имѣаше три съıнъı да ѥдинъ приблѫдєнъ вънѹкъ без имєнє…» (У князя Невара было три сына и один приблудный внук без имени…) Звучит как мелодичный шёпот или пение. Сноп света проходит сквозь застывших в безмолвии Бэлу и Драгана. Они не успевают оглянуться, как призрачный свет, затрепетав, сливается с белёсой изморозью, висящей в стылом воздухе, с гаснущим рожком прозрачной луны, с укрытой серебристым снегом далью. А песня, распавшись на шорохи и шелесты, разлетается на невесомых крыльях утреннего ветра.
Бэла и Драган разом опускаются на пол смотровой площадки. Перед ними вновь пляшут ярко-красные языки пламени. Бэла прижимается спиной к каменной стене и, прикрыв воспаленные глаза, делает несколько глубоких размеренных вдохов. Осунувшееся лицо выдает крайнюю степень усталости. Тени, залёгшие у глаз и носа, прибавляют ей лет.
Драган между тем задумчиво рассматривает рану на животе, а затем обводит напряженным взглядом смотровую площадку. Поодаль валяется его куртка, рядом с ней — рюкзак. Пристально глядя на него, Драган словно бы решает что-то для себя и в итоге, обессиленно откинувшись назад, как и Бэла, наваливается спиной на стену.
— Ты всё-таки спрыгнул с башни? Что там было? — слышится слабый голос Бэлы.
— Трудно объяснить. Это как бы изнанка мира, — глухим, но ровным голосом отзывается Драган.
— Ад?
— Нет, это другое.
— А можно посмотреть? — Бэла открывает глаза и поворачивается в сторону Драгана. А тот смотрит в небо:
— Ночь кончилась, теперь туда не попасть.
— Ладно, — разочарованно произносит Бэла, — Ну, может, завтра ночью…
— Человеку в одиночку туда не попасть, — ледяным тоном отрезает Драган.
Наконец он переводит взгляд на Бэлу. Хотя тёмные пряди волос частично скрывают рану, всё равно лицо его выглядит жутко: одна половина настолько бледна, что почти не отличается цветом от свежевыпавшего снега, а другая — залита густой чёрной кровью, под маской которой Драган ещё меньше похож на человека, чем Громов с разорванной щекой.
— Спасибо, — произносит он, глядя Бэле прямо в глаза, на что она отвечает кратким кивком и опускает голову.
— И ты узнала обо всем этом из снов?
— Ну-у, как мне объяснили, это были не совсем сны. В общем, Гром, сам того не подозревая, дал мне подсказки.
Драган глубокомысленно качает головой, глядя в пустоту перед собой. Бэла бросает на него нерешительный взгляд:
— Он готов был убить тебя, хотя знал, что ты его сын.
— Обоюдно, — отрешенно добавляет вампир.
— Но ты ведь…
Драган не дает ей закончить фразу:
— Я знал, — он снова обращает к Бэле свой взгляд, и пронзительный блеск его безжизненного зрачка лишь подчеркивает жестокость слов.
Бэла задумчиво:
— Но ты ничего не писал об этом.
— Кажется, да. Но я писал из малодушия. О том, что стыдно было забыть и нестерпимо помнить. А то, что питает мою ненависть, всегда остается при мне.
Бэла некоторое время удрученно молчит, видимо, подавленная беспощадной холодностью сказанного. Однако, поколебавшись, она несмело спрашивает:
— А Катарину ты не вспомнил?
Он отвечает не сразу:
— Нет… Единственная семья, которую я помню, это мой дед, точнее двоюродный дед.
Бэла с волнением поясняет:
— А я догадалась по твоим глазам…
Не дослушав, Драган усмехается:
— Надо же, глаза выдают мои тайны! Что ж, одного уже нет, значит, тем лучше.
— Было лучше с двумя, — осторожно вставляет Бэла.
— Быстро же ты меняешь свое мнение! — саркастически замечает Драган.
— Что?! — незамедлительно возмущается девушка, но сейчас же припоминает: — А! Тогда я разозлилась. И у меня была причина!
— Да, ты разозлилась, потому что узнала, что я питаюсь человеческой кровью, и моими стараниями умерли многие тысячи человек, — услужливо поясняет вампир, и в его холодном взгляде вспыхивает злая ирония.
— Для чего ты всё это говоришь? — Бэла явно растеряна, — По-твоему, это смешно? Забавно?
— Да, лицемерие в какой-то степени забавно, — небрежно бросает Драган.
Бэла уже не опирается расслабленно о стену башни, от волнения она вся подается вперед:
— Это не лицемерие, это… это просто…
— Это позёрство, — спокойно подсказывает вампир, хладнокровно наблюдая, как его собеседница выходит из себя.
— Ну, знаешь! По-твоему, я должна продолжать тебя ненавидеть?! — говорит она с каким-то яростным недоумением.
Драган пожимает плечами:
— Ненавидеть или хотя бы недолюбливать, всё честнее, чем расточать комплименты. Но может быть, ты как типичная посредственность не видишь противоречия между своей вчерашней истерикой и сегодняшними любезностями.
Бэла настолько взбешена, что не может просто сидеть. Поскальзываясь на снегу, она неловко поднимается на ноги и тихо, но зло уточняет:
— Типичная посредственность?
— ТП, — охотно подтверждает он, ничуть не обеспокоенный её реакцией.
Отойдя чуть в сторону, она нервно трясущимися руками достает телефон, жмет на кнопку вызова рядом с именем Паши и, прижав аппарат к уху, бросает на Драгана полный ненависти взгляд:
— Интересно, а как Даниель отнесется к тому, что ты, оказывается, презираешь тех, кто пытается понять тебя и вести себя с тобой по-человечески? А он-то готов жизнью пожертвовать, чтобы произвести на тебя впечатление. Но даже если бы он погиб, ты бы, наверное, ничего не почувствовал, пожал бы плечом и назвал его позёром, да?
Бэла снова жмет на кнопку вызова и, отвлёкшись на телефон, не замечает, как в ответ на её слова Драган стискивает зубы. В его взгляде мелькает тень боли:
— Интересно, а что ты чувствуешь, если кто-то страдает по твоей вине? Или погибает? Готова выколоть себе глаза, отрезать язык, вырвать сердце, да?
Девушка глядит на него с напряженным непониманием:
— И кто же пострадал по моей вине?
И тут её, видимо, осеняет догадка. Она смотрит на экран телефона, где всё ещё высвечивается надпись «Паша». В ответ на вызов слышатся только бесконечные длинные гудки. Не дожидаясь окончания гудков, Бэла судорожно жмет на сброс и опять на вызов, скороговоркой повторяя: «Чёрт! Чёрт! Чёрт!» И когда очередной звонок обрывается ничем, она уже не сдерживает эмоций и ревет в голос: «Чёрт!» — в бессильной ярости швыряя телефон о каменную стену. «Чёрт! Гадство! У него ведь даже никого нет, кроме этой блядской Вики! Всем будет плевать! Паша! Паша! А-а-а!» — окончательно потеряв самообладание, Бэла срывается на крик.