— Бэла!

— Зачем?! Зачем ты так говоришь?! Я сама знаю, что иногда поступаю глупо, сгоряча, а потом раскаиваюсь. Но… — она беспомощно спотыкается, словно не зная за какую мысль ухватиться, но сейчас же торопится продолжить, видя, как неумолимо угасает взгляд Драгана: — Но сейчас! По-твоему, я несерьёзно отношусь к тебе?! Ты, может быть, не понимаешь, как это может быть. А я не могу объяснить. Да, я злюсь на тебя и в то же время люблю.

Драган не отводит взгляда, а в глубине его тускнеющего зрачка вспыхивает и тут же гаснет багровый отблеск солнечного диска, который только что вынырнул огневеющим боком из лёгкой голубоватой хмари морозного утра.

— Я знаю, — до неузнаваемости изменившимся голосом шепчет в ответ Драган.

Бэла шумно вздыхает, пытаясь выровнять дыхание и скрыть накатившиеся слёзы. Но, несмотря на усилия, раненное безысходной болью, осунувшееся лицо выдает её чувства.

— Это всё что, ты можешь мне сказать на прощание? Бесчувственный ты чурбан! — с гневом и тоской восклицает она, припадая к его груди и горящим взглядом впиваясь в его побелевшее лицо.

Её подрагивающие губы оказываются в каких-то миллиметрах от его бесцветных холодных губ. Драган с невесомой мягкостью опускает руки на девичьи плечи. Ещё одно мучительно тягостное мгновение смотрят они друг на друга, а затем он отстраняет её.

— Нет! — неожиданно громко возражает он, — Нет! Я не могу…

Но Бэла снова придвигается.

— А вчера прекрасно мог! — зло сузив глаза, говорит она.

— Это другое…

— Конечно, другое! Девушка с портрета и Лиза, они, как две… — но закончить ей не удается.

Незаметно для Бэлы Драган успевает снять перчатки и кладет ладони ей на виски, погрузив тонкие худощавые пальцы в гущу рыжих волос. Влажные волосы Бэлы, уже застывшие на морозе, лежат на плечах и спине отдельными потемневшими прядями. Но от прикосновения Драгана волосы мгновенно высыхают и, взметнувшись, словно подхваченные порывом ветра, ложатся вдоль лица пышными медными волнами. Большие бархатисто-карие глаза Бэлы на долю секунды становятся ещё больше. Она смотрит прямо перед собой невидящим взглядом, и в её расширившихся зрачках мелькают призрачные тени.

Драган отводит руки. «Élise Defourré», (Элиза ДеФурре) — завороженно шепчет ещё не пришедшая в себя Бэла. Но вот её глаза снова глядят осмысленно, и она с хмурым видом обращается к Драгану:

— Ты так долго был вампиром, что уже не можешь по-человечески сказать девушке, что любишь её?!

Истративший последние силы Драган отвечает так глухо, что голос его, кажется, вот-вот поглотит хрустальная тишина, повисшая над заснеженным озером:

— Разве в этом есть смысл?.. Какое будущее может быть у мертвеца и принцессы.

Бэла не сдерживает удивления:

— Что?

По губам Драгана скользит едва различимая улыбка.

— Да, Арабела Юрьевна… И к тому же я ненадёжный.

— Чёрт! — Бэла досадливо морщится и уже не может справиться со слезами, — Зачем ты помнишь все эти глупости?!

Прежде, чем ответить, он на ощупь находит оброненный Бэлой кожаный мешочек и, раскрыв его, передает Бэле темно поблёскивающий камень.

— Что мне ещё остается?.. — медленно и опустошенно говорит Драган, изнемогая от смертельной усталости, — До скончания вечности… перебирать глупости… в ожидании чуда…

И замолчав, он устремляет спокойный взгляд на Бэлу, которая задумчиво рассматривает лежащий на её ладони камень. Глаза следят за переливами света на густо-красных, почти чёрных гранях, а по щекам бегут слёзы.

Какие-то невнятные звуки — шорох, лёгкое похлопывание, фырканье, — долетают до Драгана и Бэлы. Прямо из пламенеющего рассвета по розоватому серебру снежного простора бежит, едва касаясь снега, сияюще-белый волк. Неправдоподобно огромный и грациозный, он, кажется, возник из кристаллов сгустившегося морозного воздуха и всполохов багровеющей зари, словно порождение невозможного союза — когда обжигающе-алый, живой солнечный свет слился с леденящим блеском серебристого зимнего утра.

Застывшая в изумлении Бэла коротко ахает и, бросив решительный взгляд на Драгана, швыряет прочь лежавший на ладони камень.

— Я люблю тебя, — четко и мягко произносит Драган.

И Бэла отчаянно и безрассудно приникает к его губам. Он встречает её томительным поцелуем.

Белый волк бесплотным призраком проносится мимо доктора Пеклича. А доктор, прижимая руку к груди, обессиленно опускается на снег — объект его преследования растворяется в зареве на горизонте. Вокруг доктора расстилается заснеженная гладь озера, переливающаяся в свете восходящего солнца жарким серебром и раскаленным до бела золотом. Вдали, на призрачном фоне гигантских холмов, едва проступающих из голубоватого тумана, огнем и дымом наливается громада старинного замка. Безучастные ко всему стынут в колкой изморози узорчатые берега. И где-то посреди этой ускользающей снежной эфемерности два неясных трепетных силуэта, прильнув друг к другу, вспыхивают и сгорают в безжалостном пламени.

***

Белый волк бросается к сидящим на снегу Бэле и Драгану и принимается приветственно лизать им руки, словно встретив давних друзей. Бэла и Драган со смехом гладят зверя по голове, ерошат серебристую шерсть, теребят за уши. Он с удовольствием и наслаждением тянет к ним свою узкую морду, щуря раскосые глаза — один голубой, как ясное зимнее небо, другой зелёный, как тёплые морские воды.

Бэла и Драган поднимаются на ноги. Бескрайнее, безбрежное озеро раскинулось вокруг. Белёсый лёд и чёрная вода под ним — вот единственное, что видно до самого горизонта. Воздух бесцветен и тускл. В прозрачной монотонной вышине, лишенной красок, лишь напоенной равномерным неярким светом, не заметно ни солнца, ни луны.

Только двое — молодая женщина в кобальтово-синем плаще и бирюзовом платье с золотой оторочкой и мужчина средних лет в пурпурной тунике с серебристым мечом за спиной. Только двое, обвеваемые беснующимся ветром, да невероятно большой белый волк стоят посреди неясной пустоты. У нее длинные огненно-рыжие волосы, лёгкими струями летящие над плечами, и большие, лучистые глаза непередаваемо мягкого, тягуче-карего оттенка; у него густая тёмная борода и зажившая рана на виске, левая глазница пуста, а единственный глаз пронзительно льдист.

Они идут и волк, словно верный пес, вьется у их ног.

— Давай назовем его «Малыш», — звучит женский голос, и нежная женская рука ласкает дружелюбного зверя.

— «Малыш»? — негромко, но с искренним интересом переспрашивает мужской голос, — Как-то странно.

Волк, обнажив угрожающе крупные зубы, водит из стороны в сторону узкой серебристой, как снег, головой, и свет попеременно вспыхивает в его загадочных глазах.

— Совсем не странно. Ведь на Латыни… — начинает терпеливо объяснять женщина, но короткий смешок прерывает её.

— Нет, тогда это несправедливо, — сказав это, мужчина тоже проводит ладонью по блестящей волчьей шерсти.

— А как справедливо?

После секундного раздумья:

— М-м-м, ну, например, «Маленький судья».

— Что?! — теперь уже смеется женщина, — Это длинно и некрасиво.

Волк, насторожившись, замирает, и путники останавливаются вместе с ним.

— Как же тогда?

Волк срывается с места и исчезает из вида, словно растворяется в пустоте.

— «Масу». Назовем его «Масу».

Мужчина задумчиво повторяет, но совсем с другой, мелодичной интонацией:

— «Ма-СУ», — быстро проговаривая краткий первый слог и смакуя высокий второй, который, словно диковинный глянцевитый камешек, едва подлетев, резко падает, — «Ма-СУ». Мне нравится. Ему подходит: серебристый, стремительный, живой.

И нерешительно помолчав, он смотрит в сияющее лицо своей спутницы:

— Почему ты сделала это?

Волк возникает ниоткуда и, подбежав к людям, тычется мордой в женскую руку. Женщина принимает из пасти зверя прозрачный камень величиной с миндаль, он сверкает трепетным кармином и густой киноварью.

Подняв на Драгана бархатистые глаза, Бэла с улыбкой отвечает:

— Потому что кровь красная.