Минут через пятнадцать, покончив с ответами на вопросы, он вышел из зала. Сразу увидел Маргариту Павловну. Она стояла у дверей — вероятно, ждала его. Он вежливо поздоровался. Она улыбнулась полными губами, сказала:

— Это было очень интересно.

Николай промолчал.

— Неужели то, что вы рассказали, возможно?

— В наш век все возможно, — сказал он.

Рита задумчиво посмотрела на него. Ему показалось, что она хочет о чем-то его спросить.

Но она не спросила.

Из-за двери с надписью «Кабинет биологии» высунулась голова в кудряшках.

— Маргарита Павловна, все в сборе.

— Иду. — Рита кивнула Николаю. И ушла.

Трудно сказать, что больше взбудоражило институт — Транскаспийский трубопровод или рукопись Матвеева, о которой Привалов сделал подробное сообщение. В отделах и лабораториях без конца спорили о Бестелесном и о струе масла, пронзившей толщу воды. Эта струя странным образом как бы связывала рукопись с проблемами трубопровода. В наиболее пылких головах рождались фантастические проекты. К Привалову повадились ходить прожектеры из разных отделов института. С одними он спорил, других вышучивал, третьих, разозлясь, выгонял из кабинета.

— Навязались на мою голову! — ворчал он. — Транскаспийский проектируем из обыкновенных труб, ясно вам?

Напористый Маркарян, человек, пренебрегавший бритьем, кипятился:

— А почему Багбанлы к вам приезжает? Думаете, не знаю? Весь институт знает: вы с ним собираете сверхтаинственную установку! Зачем секрет из этого делаете, спрашиваю? У меня тоже, может быть, есть идея…

— Да поймите вы: проектируем из о-бык-но-венных труб! — плачущим голосом говорил Привалов.

И это было, конечно, чистой правдой. Но правдой было и то, что Багбанлы несколько раз приезжал по вечерам в институт и о чем-то совещался с Приваловым, и что водной из комнат лаборатории сооружалось нечто удивительное. О «сверхтаинственной» установке могли бы кое-что рассказать инженеры Потапкин и Костюков да еще лаборант Валерка Горбачевский, но им было велено помалкивать.

Что до Колтухова, то он не одобрял «прожектерской» горячки, охватившей институт. Самых шумливых спорщиков он вызывал к себе в кабинет, предлагал высказаться, а потом окатывал ушатом холодных сомнений и язвительных замечаний.

— Не уподобляйтесь, — говорил он, — тому мольеровскому герою, который услыхал краем уха, что морские порты приносят большую выгоду, и — хлоп! — тут же предложил проект: «Во Франции все берега пустые король пусть превратит в порты морские — огромный соберет тогда доход…»

У себя в чуланчике Колтухов продолжал возиться со смолами. Иногда, приготовив новый состав, он отправлялся в Институт физики моря — благо идти было недалеко, — прямиком в лабораторию Опрятина. Расплавив смолу в формочке, он помещал ее между обкладками конденсатора, подключенного к сильной электростатической машине. Пока смола заряжалась, Колтухов мирно беседовал с Опрятиным, рассказывал ему всякие случаи из своей жизни.

— Ваша электретная смола — долго она сохраняет статический заряд? — спросил однажды Опрятин.

— Смотря как зарядить, — ответил Колтухов. — Твой директор рассказывал, что ты на каком-то острове монтируешь установку с генератором Ван-де-Граафа. Вот если от такого генератора зарядить…

— Боюсь, это будет еще не скоро, Павел Степанович, — улыбнулся Опрятин. — Мы только начали монтаж.

— Жаль.

Колтухову очень хотелось получить смолу с сильными электретными свойствами, чтобы применить ее для изоляции подводных трубопроводов. Он полагал, что изоляция, имеющая статический заряд, не даст электрохимическим процессам коррозии разъедать трубы. Тонкий слой такой изоляции будет дешевле и надежнее современных многослойных покрытий.

— Я, конечно, и раньше знал о свойствах электретных смол, — сказал Колтухов, — да в голову не приходило. А тут, видишь, этот… как его… Матвеев надоумил.

— Матвеев?

— Помнишь, я тебе рассказывал про старинную рукопись? На пляже мы еще лежали…

— Помню. — Опрятин насторожился, взгляд его стал внимательным и острым. — А какая, собственно, связь?

— Матвеев пишет, видишь ли, что индусы носили в горы какую-то смолу, — неторопливо сказал Колтухов. — Оставляли ее на высоких вершинах, и там она, дескать, получала «небесную силу». Вот я и подумал: может, индусы, сами не зная, что это такое, использовали энергию космических лучей — ведь на большой высоте она особенно эффективна. А в смолах они толк знали. И, говоря по-современному, получали они мощно заряженные электреты.

— Мощно заряженные электреты, — негромко повторил Опрятин и побарабанил пальцами по столу. — Да, это интересно…

Нас часто поражает прозорливость великих ученых прошлого. На многие десятки лет вперед они умели предсказывать направление развития науки.

Более ста лет назад Майкл Фарадей выразил твердую уверенность в том, что в будущем появится специальная наука о взаимосвязях и управлении. Он даже дал этой «науке будущего» название — «кибернетика»[32].

Он же предсказал, что в электричестве должна быть найдена прямая аналогия с магнетизмом. Магнитный брусок намагничивает железо — передает ему свои свойства, а сам их при этом не теряет. Фарадей считал, что когда-нибудь тело, заряженное электричеством, сможет передавать заряд другому телу, а само при этом не разрядится.

По своему обыкновению, Фарадей дал этому «будущему веществу» название — «электрет»[33].

В двадцатых годах нашего века японские ученые Сато и Эгучи заметили, что некоторые смолы, расплавленные и остывшие в сильном электростатическом поле, между обкладками конденсатора, заряжаются и делаются постоянными, совершенно новыми источниками электричества. Они, подобно магниту, передавали свои свойства, не теряя их. Это и были электреты. Если электрет разрезать, то на новых концах возникают новые полюсы.

В годы войны японцы широко применяли полевые телефоны без батарей, с электретами[34].

Юра все чаще засиживался в колтуховской «смолокурне». Ему нравилось готовить новые составы пластмасс по рецептам Павла Степановича и производить электрометрические измерения заряженных смол.

Колтухов был доволен своим помощником. Он рассказывал Юре об электретах и, как ему самому казалось, тонко и ловко внушал этому покладистому, немного легкомысленному парню, что опыты с поверхностным натяжением — затея пустая и, может быть, даже вредная, что вообще надо всегда стоять «на практических рельсах», а не витать в «беспочвенных облаках».

Однажды он послал Юру к Опрятину заряжать очередную порцию смолы.

Опрятин принял Юру любезно, провел в лабораторию, к электростатической машине, сам помог включить ее.

Юра живо осмотрелся. В лаборатории работало несколько человек в белых халатах. Один из них, грузный и лохматый, сидел спиной к Юре у стола, на котором стояли аквариум, обмотанный спиралью, и ламповый генератор.

«Хорош генератор, — подумал Юра. — Не то что наша кустарщина!»

— Высокой частотой занимаетесь? — спросил он как бы между прочим.

— Одна из наших побочных тем, — ответил Опрятин и внимательно посмотрел на Юру. — А почему вас интересует высокая частота?

— Да нет, просто так…

Тут в лабораторию вошел рослый мужчина в синей спецовке, в котором Юра с удивлением узнал Вову Бугрова.

— Товарищ Бенедиктов, — сказал Вова густым, хрипловатым голосом, — получите корм для ваших рыбок.

Лохматый человек, сидевший возле лампового генератора, обернулся, кивнул, принял из Вовиных рук два бумажных пакета. Юра так и впился взглядом в его широкое лицо с припухшими веками.

— Здорово! — Вова направился к Юре, протягивая руку. — Ты чего у нас делаешь?