Я пошел по кристалловым следам, и они привели меня к новой группе колонн; основания их вместе со стеной составляли острый угол, что заставило меня призадуматься.
Осветив лампочкой эти углы, я увидал, что за ними скрывается узкий проход; это-то мне и нужно было.
Кое-как протиснулись мы с Бэби сквозь это отверстие и попали в новый коридор, состоявший тоже из долоритовых и железняковых масс.
При первых же шагах меня радостно поразило присутствие… грязи.
Где есть грязь, там обязательно должна быть вода.
Значит, в этих скалах есть водяные жилы!
Да, со стен бежали тонкие нити воды. Бэби останавливалась и с наслаждением лизала их.
Ход круто спускался вниз. Согласно показаниям моего барометра, мы находились не выше двадцати метров над уровнем моря.
Мы беспрерывно двигались вперед уже три часа. Наконец, ход начал расширяться. Он становился все выше и просторнее. По временам встречались глубокие пропасти и боковые гроты.
Еще немного — и мы очутились в обширной пещере, метров полтораста в окружности, сплошь выложенной простым коричневым камнем.
Невзрачная это была пещера, а между тем, она заключала в себе неоцененное сокровище.
Посреди нее находилось озеро, беспрерывно пополнявшееся тонкой струйкой воды, бившей из противоположной стены.
Вокруг озера шла широкая галерея. Без галереи не обходится тут, очевидно, ни одна пещера.
При своих постройках люди многое могли бы позаимствовать у мудрой природы!
Плеск воды был для моего слуха прекраснейшей музыкой.
Наконец-то я нашел воду, настоящую воду!
Я кинулся с фляжкой к озеру. Бэби предупредила меня и жадно принялась лакать воду, вступив в нее передними лапами.
Но после двух-трех глотков она вдруг отскочила назад, повесила голову и гневно зарычала, глядя на меня.
— Что такое, Бэби? — с испугом спросил я. — Разве вода нехороша?
Я сам отведал воды…
Бррр! да это горькая вода! Та самая, которая употребляется при расстройстве желудка.
Но у нас с Бэби вовсе не расстроены желудки, и мы нуждаемся не в лекарствах, а только в чистой, хорошей воде.
Я начал было роптать на судьбу, так жестоко обманувшую нас, но вдруг мне пришла одна мысль.
— Стой, Бэби! — воскликнул я. — Может быть, для питья годна та струйка, которая падает прямо из скалы. Вероятно, вода делается горькой только в этом бассейне от свойств его дна… Пойдем, Бэбешечка, попробуем.
Моя умная спутница поняла меня.
Я опять сел к ней на спину, и она перетащила меня через озеро прямо к той стене, из которой струилась вода.
— Слава Тебе, Господи! — закричал я, едва помня себя от восторга, когда глотнул прямо из струи. — Вот это уж, действительно, чистая, настоящая вода!
Пока я наполнял мою объемистую фляжку, Бэби утоляла свою жажду.
Вода, обильно насыщенная кислородом, была совершенно прозрачна, свежа и холодна до того, что просто жгла руки.
Наполнять фляжку мне пришлось очень долго. Узким отверстием было очень трудно ловить струю, а Бэби ни минуты не стояла спокойно, чем еще более затрудняла эту процедуру.
Покончив, наконец, с этим важным делом, я велел Бэби перенести меня обратно на тот берег.
Вода была; теперь следовало поесть. Меня давно уже морил голод. Может быть, и Бэби теперь не откажется составить мне компанию в еде.
Достигнув берега, я хотел достать банки с консервами… Увы! моего багажа более не оказалось: он исчез, испарился как туман.
Но как это могло случиться? Я отлично помнил, что оставил его на берегу, вместе с моими железными орудиями, которые тоже пропали.
Что это значит? Разве тут бродят горные духи?
Бэби угадала мое горе. Скорее моего додумалась она и до причины исчезновения вещей.
Она, очевидно, не останавливалась на предположении о существовании горных духов, а смотрела вверх, обнюхивая воздух, потом с тихим, успокаивающим рычаньем толкнула меня носом в бок.
Я посмотрел, куда глядела она, и увидал на вершине глыбы в пять метров вышиной все мое движимое имущество, включая и орудия.
Но как попало оно туда? Сам я не мог этого сделать, если бы даже и захотел. Ставши на цыпочки и вытянув руки, насколько было возможно, я все-таки не мог достать до такой высоты.
Кто же снес туда мои вещи?
Никто не сносил: я сам положил их на глыбу, а потом очутился на пять метров ниже ее.
Но как же это случилось? Кто произвел такое чудо? — отлив, вот кто!
Пока я стоял в озере, наполняя фляжку водой, уровень озера опустился на пять метров.
Но в таком случае, это озеро должно составлять часть свободного моря. Вот почему и вода в нем такая горько-соленая, настоящая морская.
Мое предположение оказалось совершенно верным: тут под материком находится еще слой льда, а под ним — море.
Ледяной слой держит землю на поверхности моря.
Впоследствии эта моя догадка подтвердилась еще более.
Я стал ломать себе голову над решением интересного вопроса, как бы мне теперь достать мои вещи.
Бэби постыдно покинула меня. Она возвратилась в озеро и там что-то все нюхала и фыркала.
Кое-как я один вскарабкался на глыбу, достал консервы и принялся утолять свой голод.
В течение двух лет я был лишен свежей воды, и теперь я пил ее с таким наслаждением, точно это был райский напиток.
Благодаря этому и обед показался мне удивительно вкусным…
Но Бэби и на этот раз не разделила моей трапезы: она ела что-то в озере, отчаянно чавкая и по временам повизгивая от удовольствия.
Я вгляделся и понял, какое она нашла себе угощенье.
Из озера выступала небольшая серая скала, и она сплошь была усажена большими тарелковидными раковинами.
Эти слизняки очень вкусны, но лепятся так крепко к камню, что их с трудом можно снять.
Впрочем, Бэби, как знакомая с морскими обитателями, очень ловко и быстро снимала их когтями.
Закусив хорошенько, я спустился к озеру и сам достал себе пару раковин.
Съев их, я захотел достать еще про запас. Для этого мне надо было пройти немного дальше.
Дорогой я наткнулся на большие куски какой-то зеленоватой массы.
Это оказалось амброй, тем драгоценным благовонным веществом, которое находится только во внутренности кашалота.
Как попало оно сюда? Ведь амбра никогда не опускается на дно воды, но всегда плавает на поверхности. Странно!
Ну да ладно, доберусь и до этого. Главное то, что у меня теперь есть вода, есть и устрицы, хотя и не те, которыми объедаются наши великосветские лакомки. Быть может, найдутся в воде и циприноды — маленькие белые рыбки. Их очень много в североамериканской Мамонтовой пещере, находящейся на глубине двенадцати метров под землей и состоящей из нескольких отделений.
Да, это очень интересная пещера. Одно из ее отделений называется Залой гигантов, вследствие ее громадных размеров, другое — Залой привидений, потому что в нем содержится множество мумий ацтеков.
Там же есть большое озеро, названное Мертвым морем; в нем-то кишмя кишат белые циприноды, что, в сущности, сильно противоречит его названию «мертвого».
Все это я рассказал Бэби, которую начинающий вновь прилив погнал обратно ко мне.
Она вполне насытилась раковинами и потому, спокойно расположившись у моих ног, внимательно слушала мои геологические замечания.
Волны прилива сильно ударялись о берег. Подземное озеро волнуется… Вот это для меня ново!
Обыкновенно такие озера лежат тихо и неподвижно, как зеркало. А это шумит и плещется!..
Наверное, в наружном море бушует буря и отзывается здесь, в этом мрачном подземелье.
Я решил лечь спать, а проснувшись, предполагал опустить в озеро рыболовную сеть, — может быть, и попадутся рыбы, если они водятся здесь.
Нужно сознаться, что, кроме ципринодов, я ни на что не рассчитывал, а между тем, судьба послала мне такую рыбку, что мое почтение!
Долго ли я спал — не знаю, но вдруг мой сон был нарушен таким ужасным храпеньем, что я вскочил, пораженный ужасом…
Правда, Бэби тоже имела обыкновение прилежно храпеть во сне, но она тотчас же прекращала эту музыку, как только я ударю ее но носу.
В данную же минуту храп производился не моей спутницей, да по-моему, даже и сто медведей не могли бы храпеть так сильно. Мало того, пожалуй, и целый полк самых усердных солдат не мог бы испускать таких поразительных звуков!
Казалось, что в течение нескольких минут грохочет гром, который прерывается затем, чтобы возобновиться еще с большей силой! Сначала втягивался воздух, потом выпускался. В первом случае напоминало начинающуюся бурю, во втором — свирепствующий ураган. По временам мотив этой чудовищной музыки изменялся вставкой нескольких более высоких нот, которые оканчивались невообразимой какофонией… Что ж это значит?..