Ощупывая пальцами гладкую стену, я наткнулся на бугорок выключателя, щёлкнул и зажмурился от брызнувшего в глаза света. Чуть позже я оценил масштабность замка: если парадная обладала такими размерами, то что уж говорить о других помещениях. Задрав голову, я с минуту рассматривал золочёную лепнину на потолке. Растительные орнаменты с раковинами и фигурками дракончиков органично вплетались в ажурные сетчатые узоры, которые перекликались с вентиляционными решётками в падуге потолка.

Хрустальная люстра застывшим водопадом свесилась из центра, заливая пространство мягким светом, отразилась тысячами маленьких радуг в белых квадратах шахматного пола, расплескалась акварелями по стенкам каких‑то комодов и шкафов из красного дерева, что застыли вдоль стен неуклюжими великанами.

Сами стены высотой метра в четыре, если не больше, делились на равные прямоугольники искусно вылепленными из гипса виноградными лозами, дубовыми ветвями и побегами плюща. Большая часть прямоугольников была задрапирована натуральным шёлком рыжеватого цвета с узорами во французском стиле, четыре проёма занимали поставленные друг напротив друга зеркала, создавая иллюзию бесконечности, ещё в двух таким же образом расположились богато украшенные резьбой двустворчатые двери шоколадного оттенка.

В двадцати метрах от меня широкая мраморная лестница с резными перилами из того же материала полукругом уходила на второй этаж, откуда и доносилось мерное тиканье. Это каких размеров должны быть часы, если я так далеко от них слышал работу механизма? А вдруг они ещё и бьют каждый час? Не хотелось бы оказаться рядом с ними в это время.

Среди поистине дворцового великолепия я не сразу заметил в левом углу скромную рогатую вешалку, низкую подставку для обуви и невысокий куб кожаного пуфа. Повесив шинель на крюк вешалки, я накинул на изогнутый рог фуражку, снял с решетчатой полки домашние тапочки и сел на печально вздохнувший подо мной пуф.

Упираясь спиной в стену, я кое‑как стянул сапоги; закрыв глаза, пошевелил занывшими от притока крови пальцами. Когда покалывание прошло, наощупь надел тапочки и посидел так ещё с минуту.

Накрыло меня неожиданно: отчаяние, растерянность, страх навалились со всех сторон. Я сжался в комок, подтянул колени к подбородку, обхватил руками и сцепил пальцы в замок. Я испугался, что навсегда останусь в этом мире и никогда не увижу друзей, не смогу обнять маму, не буду больше ходить с отцом на рыбалку, так и не помирюсь со Светланой. Мне так захотелось плакать, глаза щипало и резало, словно в них бросили горсть песка, но слёз не было. Тогда я завыл, заскулил, как бродячий пёс, ударился затылком в стену, стал кусать себя за колени, а потом так впился зубами в запястье, что почувствовал солоноватый вкус крови на губах. Я глянул на руку, четыре гранатовых зёрнышка подрагивали на белой, как саван, коже. Слизнув капли языком, я встал, размазал по щекам слёзы — всё‑таки меня пробило — и полный решимости вернуться домой, отправился к двери в соседнюю с холлом комнату. С чего‑то надо начинать, так почему бы не с осмотра особняка?

Бесшумно ступая в тапках по кафелю, я поравнялся с зеркалом и окончательно уверился в почти стопроцентном сходстве барона с киношным Штирлицем. Всё отличие заключалось в похожем на чернильную кляксу родимом пятне на мочке левого уха.

Ещё несколько скользящих шагов — и вот я уже распахнул коричневые с золотым орнаментом двери, вошёл в просторный зал. Жёлтый прямоугольник с длинной тенью посередине упал на паркетный пол. Сумеречного света из пяти стрельчатых окон с гравированными стёклами вполне хватало, чтобы разглядеть обстановку, но я не поленился найти выключатель. Стилизованные под старину потолочные жирандоли ярко вспыхнули. Свет отразился в гирляндах хрустальных подвесок, заиграл красками на декоре стен и потолка.

В трёх метрах от входа, напротив первого окна, застыл мраморный камин с искусно вырезанными скульптурами амурчиков по краям портала и под фигурной каминной полкой, на которой стояли два бронзовых канделябра, часы из янтаря и длинный деревянный футляр.

Возле камина кресло — качалка с небрежно оставленным в нём полосатым пледом. За камином стул с полукруглой спинкой и гнутыми ножками в виде львиных лап. В проёме между вторым и третьим окном широкий письменный стол на низких ножках, задняя стенка почти до пола и украшена инкрустацией из слоновой кости. На столе фоторамка, письменный прибор из серого нефрита и перекидной календарь. Слоноподобное кресло из чёрной кожи, в котором, наверное, так удобно писать за столом.

Чуть дальше диван, на котором в беспорядке раскиданы несколько маленьких подушек. Похоже, барон здесь иногда ночевал, допоздна засидевшись за работой. В левом дальнем углу книжный шкаф, в пяти метрах от него журнальный столик и несколько стульев для гостей.

Первым делом я направился к камину. В особняке было довольно прохладно: пар изо рта ещё не вырывался, но руки уже начали зябнуть.

В деревянном футляре лежали спички размером с карандаш. Я взял одну, чиркнул о шершавую полоску на боку футляра, пламя с шипением вырвалось из коричневой головки.

Присев на корточки перед каминной решёткой, я сунул между кованых прутьев спичку. Рыжие языки огня лизнули сложенные колодцем поленья. Вскоре по аккуратно наколотым дровам с весёлым треском заплясал огонь, а по комнате поплыли волны живительного тепла.

Теперь, когда на одну проблему стало меньше, я мог приступить к исследованиям. Конечно, все три этажа и мансарду быстро осмотреть проблематично, да и незачем. Всё‑таки я переместился в тело хозяина этого дома, значит, должен знать, где что лежит. Хотя бы в теории.

Я закрыл глаза, сосредоточился и попытался представить весь дом изнутри. Сначала у меня ничего не получалось, но потом я увидел поэтажный план здания. Чердак, второй и третий этаж были тёмными, зато первый светился новогодней гирляндой.

Ещё одно мысленное усилие, и я увидел себя в центре комнаты. Причём так, словно следил за героем ролевой игры по экрану монитора. Вот я чуть толкнул «мышь», мой двойник шагнул к камину, и угол обзора сразу изменился. Я мысленно перевёл воображаемый курсор, персонаж послушно потопал за ним, поочерёдно приближаясь к предметам обстановки.

Шкаф, кресло, журнальный столик, небольшой диван — все они оставались темными по мере приближения к ним протагониста, но вот он подошёл к письменному столу, и тот сразу засиял приятным зеленоватым светом.

Бинго! Теперь уже настоящий я бросился к столу.

С фотографии в серебряной рамочке тончайшей работы на меня смотрела пара. Ну, справа понятно — я, вернее, барон фон Валленштайн собственной персоной. А это что за мамзель рядом с ним? Жена? Симпатичная. Не совсем в моём вкусе, правда, мне больше женщины с восточным разрезом глаз нравятся, ну да и эта ничего. Это я к тому, что, если мне тут придётся надолго застрять, так хоть под боком красавица будет, а не чудовище.

Я вернул рамку на место, по очереди вытащил все ящики и вытряхнул содержимое на стол: толстую папку с тетрадями, жестяную коробку с бобиной киноплёнки и ту самую записную книжку, что недавно нашёл в лесу.

Прежде чем заняться чтением, я задёрнул плотными портьерами окна. Не потому, что боялся чужих глаз — окна выходили во двор, а не на улицу, — просто вспомнил, как видел в фильмах об этой войне, что такие шторы использовали для светомаскировки.

Вернувшись к камину, подвинул ближе к огню кресло — качалку, сел, накрыл ноги шерстяным пледом и погрузился в изучение записей.

Три с половиной часа ушло на записную книжку и одну из тетрадей, оставалось осилить ещё четыре пухлых сборника с результатами экспериментов и мыслями барона, и бобину с кинохроникой. Интересно, что там на плёнке? Задокументированное свидетельство триумфа безумного учёного или какое‑то событие из личной жизни? Свадьба, например.

Я наклонился к столу, взял коробку. Тяжёлая. И как это киномеханики их десятками штук в специальных боксах таскали? То ли дело в наше время, накачал фильмов до опупения, слил на переносной жёсткий диск и шагай куда хочешь, а ещё лучше смотреть онлайн и таскать с собой ничего не надо. Цивилизация!