После того, как контрольные службы фиксировали в каком‑либо районе слишком большой неучтенный расход газа, электричества и питательной «бурды» — полуфабриката, а также после того, как выяснялось, что местные расхитители здесь не при чем, наступала очередь «чистильщиков». Специальные полицейские команды выходили на охоту, истребляли подчистую стаи бродяг и воров городской собственности, ликвидировали врезки и восстанавливали баланс. Спустя какое‑то время на освободившиеся территории приходили новые беженцы, отторгнутые Городом, и все повторялось заново.

Поскольку, как говорил Губернатор, стабильность есть основа порядка, а порядок есть основа процветания.

Сегодня пришло время очередной стае исчезнуть, оплатив своими жизнями ущерб городскому хозяйству. Впрочем, эти были какие‑то особенные, за каких‑то два месяца они успели откачать пищевого концентрата впятеро от обычного уровня краж. Поэтому и на зачистку отправился лучший отряд сектора, вооруженный почти по армейским нормам — с надлежащим оружием, силовыми щитами, гранатами и направленными аудиодатчиками.

Впрочем, ничто не предвещало сопротивления. И командир чистильщиков не скучал лишь потому, что это было бы непрофессионально.

— Почти на месте, — сообщила передовая группа дробовщиков.

— Что‑то здесь не так, — дополнил правофланговый, в его тихом голосе слышалось искренне недоумение.

— Я ничего не слышу, — в тон ему отозвался оператор звукопоиска. — Что‑то булькает, но и все… А здесь с полсотни рыл должно быть, не меньше

Командир чуть поправил наушники переговорника, словно от этого донесения могли измениться в лучшую сторону. Надвигавшуюся скуку как рукой сняло, ей на смену пришла собранная готовность. И тревога.

Что‑то не так…

Предполагаемое логово банды располагалось в подобии узкого каньона, одну стену которого образовывала сплошная стена перегонной цистерны на пару тысяч тонн, опутанная внешними трубопроводами, а другую — технические выходы энергосистемы — железные ящики, похожие на огромные, в три человеческих роста, сейфы. За ящиками в свою очередь вздымалась громада терминала коксовой линии. Идеальное место для укрытия — рядом и еда, и энергия для обогрева. Но… было непривычно тихо. Ни единого звука, выбивающегося из привычного технического шума. А это совсем не характерно для человеческих сборищ.

Сквозь узкую расщелину высоко вверху алел длинный кусочек неба, похожий на трещину в стекле. Снег внизу давно слежался, обледенел и обрел угольно — черный цвет. Нормально передвигаться по нему можно было только в специальных шипастых ботинках. Командир сделал еще пару осторожных шагов вперед, чувствуя, как шипы с едва слышным хрустением вгрызаются в грязный, ядовитый лед. Прислушался.

Ничего…

— Дозорный — на десять метров вперед и на колено. Если что — просто падай.

Исполняя приказ, один из бойцов осторожно, «приставным» шагом прошел ровно десять метров и опустился на одно колено, чтобы случись что — товарищам было проще стрелять поверх головы. Он крепко сжимал дробовик и вертел маской во все стороны.

— Кто‑то вроде лежит, — тихо пробормотали наушники Командира.

Дозорный, как был, в полуприседе, сместился вперед еще немного, вглядываясь в большое темное пятно, почти теряющееся на фоне черного снега. Теперь его ствол, как привязанный, указывал на это пятно.

— Вроде покойник…

Пятно пошевелилось, и это вышло так внезапно, что командир вздрогнул. Теперь стало ясно, что на мерзлом снегу действительно лежал человек, прикрытый какой‑то рваной попоной.

— Я его щас кончу, — не то попросил, не то предупредил дозорный. — Не нравится мне он.

— Погоди, — остановил его командир. — Допросим, где остальные. Приказ по зачистке никто не отменял.

Лежащий тем временем сел, утвердив туловище в более — менее вертикальном положении. Повернул странно деформированной, какой‑то оплывшей головой вправо, затем влево. Из‑за сумрака лица не было видно. И сильно сбивала с толку рваная попона.

— Свет дай, подсвети фонарем, — сказал командир, и дозорный щелкнул прожектором под стволом дробовика. Прежде чистильщики избегали света, чтобы не выдать себя раньше времени. Яркий синеватый луч уперся прямо в лицо сидевшему, и тот неожиданно быстро поднялся на ноги, одновременно причудливым образом изгибаясь, будто спеша выйти из светового конуса.

Пронзительно и коротко заорал дозорный, так, словно все демоны Хаоса явились к нему разом. Заорал и начал бешеную стрельбу, будто в руках у него был не «Вокс Леги» на семь зарядов, а по меньшей мере ручной пулемет.

Бродяга, содрогаясь при каждом попадании, шагнул вперед, странно переваливаясь. От него отлетали огромные куски, но каким‑то непостижимым образом расстреливаемый удерживался на широких тумбообразных ногах. В последнюю секунду командир понял, что на нем не попона, а…

Седьмой выстрел снес неизвестному полчерепа, щелкнул пустой затвор, эхо раскатисто гуляло между стенами промышленного «каньона». И бродяга из фавелы взорвался. Сразу, весь, словно каучуковая игрушка, накачанная шахтовым компрессором.

Снова завопил дозорный, на этот раз в его крике звенела ужасная, непереносимая боль. Лохмотья лопнувшего бродяги облепили его, курясь сине — зеленым, странно светящимся дымком. И с этим дымом растаяла, потекла, как расплавленный воск, полицейская броня из лучшего керамита. Стеная и крича, чистильщик упал на четвереньки, его руки подломились, и расплавляемое заживо тело упало на угольный лед, разбрызгивая капли крови и тающей плоти.

— Святые небеса, — прошептал кто‑то сзади, сразу выдав себя как подвального сектанта запрещенного культа, но это было уже неважно.

Тени сгустились, обрели форму плоть, обернулись причудливыми, уродливо — гротесными очертаниями. Те, кто выходил из сумрака, кто поднимался, взламывая корку льда, походили на людей, но людьми определенно не были. Совсем не были.

Или уже не были?..

Чистильщики были очень хороши, но они слишком долго охотились за себе подобными, и потому не поняли, что теперь надо бежать сломя голову, а не сражаться. Они действовали быстро и слаженно, так, как учились в тысячах тренировок и десятках настоящих боев — отступить, собраться по группам, распределить секторы обстрела. Открыть беглый огонь, заботясь больше не о себе, а о прикрытии товарищей — они в свою очередь прикроют тебя.

Гранаты рванули сплошной серией — специальные «тоннельные», дающие мало осколков, чтобы не посечь своих же. Дробовики лаяли злобными псами, штатный огнеметчик поднял раструб, и полоса оранжевого огня хлестнула полукругом, облизывая снег, металл и плоть. Клубы пара от растопленного льда взметнулись вверх, шипя и источая едкое химическое зловоние.

Серая тень скользнула справа, на самом краю видимости. Командир развернулся, приседая, и заученным движением поставил блок дробовиком. Что‑то длинное, похожее одновременно и на когтистую руку, и на паучью лапу, с лязгом ударило по стволу, чуть — чуть не достав до шеи человека. Чистильщик мгновенно выпрямился и пнул темное пятно перед собой хорошо заученным ударом, вкладывая в движение работу всех мышц тела. Нога, против ожидания, ушла во что‑то мягкое, склизкое, как в бочку с мармеладом. И застряла, охваченная вязкой, но в то же время плотной субстанцией.

Командир рванулся назад изо всех сил, освободился от хватки, но не удержал равновесия и упал. Еще не коснувшись спиной снега, он успел перехватить дробовик и нажал на спуск, отправив в упор полтора десятка кубических картечин. Утробный, низкий, почти уходящий в инфразвук вой полоснул по ушам.

Чистильщик резво перекатился на бок, подтянул ноги к груди, готовясь одним рывком подняться, потянулся к рычажку вокса, связывающего с центром. Но не успел. Из серых завихрений пара выдвинулось нечто, приземистое и широкое, но одновременно стремительное, как бродячий паук. Две клешнеобразных конечности дернулись вперед, мгновенно отсекая солдату голову и руку, замершую на переговорнике.

И все закончилось.