— Это Вера.

— Это Вера, — согласно кивнул Тём и отвернулся к окну.

— Сложное у тебя имя, — Пересвет аккуратно выехал с парковки.

Не скрою, что замечание не поняла совершенно.

— Почему?

— Идентично слово «вера» и имя «Вера». Он не примет разницу, запутается и перестанет использовать оба обозначения: и слово, и имя.

— А как тогда быть?

— Не знаю, — пожал плечами Свет. — Никак.

И снова я с этими мальчиками как будто на полной скорости в стену въехала. Что значит «никак»? Так не бывает, это же просто элементарные слова.

— А если я буду тетя Вера? Или тетя?

— Не поможет. Он со вчерашнего вечера имя запомнил. Пассивный словарь обширный и пополняется, а вот активный у нас с ним — беда.

Вот тут с пониманием последнего предложения трудностей не возникло, спасибо ночным хождениям по форумам и статьям.

— А он нас слышит? — отважилась я задать первый вопрос по теме. Если сейчас получу по мордасам — не обижусь, честное пионерское.

— Артём! — позвал сына Свет, после того как ребятенок бровью не повел, продолжил. — Нет.

Следующим вопросом подмывало поинтересоваться, на кой х*р ему я. Поколебавшись и пару раз набрав в грудь воздуха, я отважно промолчала, что совсем на меня не похоже.

— Скажи честно, что о моей маме думаешь?

Такой незатейливый компромисс с совестью. Не решилась про себя, спрошу про маму.

— Дипломатичная, спокойная, вкусно готовит, любит книги и театр, рассеянная. Отцовский идеал женщины.

— Серьезно?

Вместо ответа Свет взглянул на меня с укоризной.

— Понятно, — и снова, как не в своей тарелке летаю.

«Volkswagen Amarok» изящно вырулил с парковки и отправился бороздить городские просторы. Мне с моим воображением мгновенно взялись мерещиться: мафиозные сделки, оружие, путешествие в глухой лес с целью вывоза трупа конкурента (пикап все-таки). Страшно спросить, сколько этот презентабельно-внушительный монстр стоит.

— Какие мысли? — решил, очевидно, продолжить быть гостеприимным и дружелюбным Свет.

— Здравые или вообще в принципе? — застигнутая врасплох, я выдала ответ в соответствующей моей обыденной жизни манере.

— А бывают здравые? — неожиданно подхватил мой собеседник.

— Эй! Ты должен был сказать: Вера, как можно? Мы мало знакомы, но ты такая умная женщина.

— Да?

— Да.

— Вера, ты такая умная женщина, — сказал он без тени сарказма, но умудрился при этом полностью повторить мои интонации, так что продолжить шутку я уже не сумела, сорвавшись на смех.

Пересвет тоже не остался невозмутим. Лицо его осветила улыбка, да такая, что у меня смех мгновенно сошел на тихий всхлип. При искусственном-то освещении эта улыбка меня вчера за душу взяла, а при дневном совсем в зобу у вороны дыханье закончилось. Поразительным обаянием он блистал в любое время суток. Все-то я магию в иных мирах искала, да в сказках, а она вот, она, где… Матушка природа ее всю в одного парня впихнула, бесстыдница, на погибель встречных женщин.

Смотрела я на шевелюру блестящих чуть вьющихся черных волос, на высокий лоб, на поломанный нос, на мягкий прищур ярких голубых глаз и не думала совсем ни о чем. Не отмечала, что чувствую, как могу ситуацию описать, какие эпитеты использовать. Не случалось, чтобы я дар наблюдения и анализа теряла, никогда не случалось. Отвернулся он к лобовому стеклу, отвернулась и я. Впереди дорога, дома, автомобили, а я все вижу эти глаза.

И вдруг забытье прошло, а я сделала одно из самых важных открытий своей жизни. Все это — не магия. В сеточке мимических морщин край глаз отпечатался рисунок многочисленных улыбок сквозь боль, в двух незагорелых тонких вертикальных полосках меж бровей хранились преодоленные трудности, в уголках губ скрывалась искренняя, чистая улыбка. И разум. В его речи, в действиях, в выражениях лица жил разум, способный обворожить всякого, будь то друг или враг. Недавно он казался мне одним из тех центральных питерских фасадов, что внутри скрывают грязные коммуналки. На деле же фасад, вопреки всему своему великолепию, уступал содержанию. И я, будучи любопытной до безобразия, жаждала узнать подробнее. Никакой магии — только человек.

— Приехали.

Вот именно, Вера, приехали. Докатилась, дорвалась, и вроде ж умная баба была.

Не фанатей от мужика раньше, чем он зафанатеет от тебя. Все равно, что в морду с плаката втрескаться, а потом в порыве дикой страсти в эту морду из зрительного зала швырять какой-нибудь х**ней: няшными мишками, зайками, рисунками, розовыми кружевными труселями… Представила, как выхожу из машины, разворачиваюсь и запускаю в Света последними. Не поймет, наверное, а может, и поймет. Кто его знает, кем он на досуге подрабатывает… Короче говоря, в шестнадцать — это адреналин, в тридцать — это тоже конечно адреналин, но уже больше тема для беспокойства.

Притихшая, я выбралась из автомобиля, захлопнула дверь и, смиренно потупив взор, принялась ожидать мальчиков. Мальчики управились шустро, и вскоре я стояла в огромной очереди к разноцветным машинкам на рельсах, а они, мальчики, покупали билеты. Потом я, скрючившись и поджав ноги, сидела в фиолетовой машинке и смотрела, как мимо проползают огромные грибы, крокодил, пара уток, дракон, еще что-то галлюциногенное. Потом меня вертели в большой розовой чайной чашке, затем чухчухали на паровозике, там тоже были большие грибы. Крутить педали в зеленом вело-вертолете я отказалась, за что честно пропрыгала вокруг мальчиков с фотоаппаратом, пока они «летали». За преданность делу прикладной журналистики получила благословение отправится туда, куда Тём не проходил по росту, но очень хотел — на детскую американскую горку. Прокатившись с визгом и закрытыми глазами, я поняла, что старею и на взрослую горку не пойду уже никогда, ни за какую доплату. Свет долго беспощадно надо мной смеялся, но категоричность оценил по достоинству.

Пока я в очередной раз заглядывалась на супер-мега-улыбку папы, малец задумчиво оглядел пожаротушительную карусель, полагаю, взвешивая все «за» и «против», и, решительно развернувшись, направился в одном ему известном направлении. Я пообвыклась с такими финтами, так что даже возражать не стала. Парень, не смотря на юность, всегда твердо знал, чего ему от жизни в конкретный момент надо. Взрослым бы порой такого качества. Да и к своим целям Тём всегда шел уверенно и молча. Тоже неплохо было бы наблюдать у великовозрастных.

— Так куда мы? — решила я прояснить ситуацию.

— В целом — в кафе, видимо… в частности — к машине. Он просто по косой путь срезает.

— А-а, — оригинальностью ответа, конечно, не блеснула, но зато хоть чего-то ответила.

Свет задержал на мне взгляд. Внимательно так смотрел, сощурившись. Я по началу порвалась улыбнуться смущенно, но вовремя очухалась и состроила ровно такой же взгляд в его адрес. Понятно, что он не нарочно это, просто сам по себе бог обаяния-соблазнения, но и мы, как говорится, не из лыка деланы. В общем, смотрит он на меня, смотрю я на него, такой стандартный ответственный момент противостояния мужского начала и женского в извечной игре сексуального влечения, и вот тут я начинаю угорать. Свет удивленно приподнял брови, видимо, нежданчиком моя реакция пошла. А я всего-навсего не сумела не представить, что вот так, глядя на мужика, точно в дерево врежусь. Я ж везучая, могу.

— Это — это? — столкнулся впереди с неизвестным объектом Тём. Папка его тут же отвлекся от странной, чуточку непредсказуемой тети.

— Это — это рекламный щит.

— Рекламный щит, — как сумел, однократно повторил Артём и уже, не вникая в попытки отца исправить неверное произношение нового словосочетания, отправился дальше. Пацан узнал, пацан пошел по своим дальнейшим делам, а вы хоть в стену головой. В высшей степени категоричная личность.

Слуха коснулся тихий усталый вздох. Исподтишка взглянула на Света, и успела поймать его в момент слабости: постарел вдруг лет на десять. Вроде и не хмурился, а выражение лица такое было, что мурашки по спине пробежали. Я поспешно отвела взгляд — сильные люди не любят, когда их ловят безоружными, по себе знаю.