Б**ть. В философию ушла.

Я нервно поерзала на диване, стараясь устроиться поудобнее. Держать ноутбук на коленях — задача не из разряда приятных, но вполне себе терпимая. В искусстве жертвы неизбежны.

— Вер, еще вина?

Я перевела невидящий взгляд на лысого, постепенно возвращаясь в реальность.

— А что ты там пишешь? — проявил недюжинное любопытство Альбертович, так и не дождавшись ответа на предыдущий вопрос.

— Про то, как голый демон с огромным чле…

— А-а, мне вина еще дольешь?! — практически взвизгнула мама.

Рудольф задумчиво оглядел ее полный бокал и потянулся к бутылке.

— Конечно, долью.

— Какой все-таки ненормированный график, — запричитала родительница, стараясь отвлечь любимого мужчину от дочерней тотальной честности.

— У кого он нормированный, — поддержал ниочемную беседу Рудольф. — Это ненадолго, не переживай, — успокоил он маму.

Словно повинуясь словам хозяина квартиры, задребезжал дверной звонок. И это означало только одно — к нам явился Свет. От этой библейской мысли я хрюкнула, подавляя приступ смеха. Ну да. Со вчера мало чего поменялось и имя до сих пор слегка прикалывало.

Альбертович неторопливо отправился открывать. Мама же, пока суженый отвлекся, сурово погрозила мне пальцем, на что я заулыбалась и изобразила непотопляемый жест «V».

— Знакомьтесь! — с интонацией ведущего мирового телешоу провозгласил вошедший Альбертович. — Мой сын Пересвет…

Права была Кариша. Пересвет он. Я, затаив дыхание, ждала обладателя имени. Даже ноутбук закрыла и в сторону отставила. Каков он, мужественный сын бритого программиста? С чем пришел он к нам? Добрый ли человек, али злой?

И вот в дверном проеме возник он…

— Хуан Рудольфович?! — всплеснула я руками, понимая, что хуже врага, чем мой бескостный язык у меня просто нет. Да и у мамы моей тоже.

Победная, гордая улыбка сползла с лица Альбертовича.

— Какой Хуан? — не понял мамулин суженый.

А теперь, по закону жанра, поскольку я вся такая язвительная прям такая, и вся такая нахальная, и неприступная, и не нуждающаяся в отношениях, мужик проникнется раненой гордостью, воспылает дикой страстью и прилипнет ко мне, как банный лист к заднице. Ну да… Разбежался и прыгнул.

— Ой, да это, наверное, очередной персонаж! — вступилась моя находчивая родительница. Кровные узы на лицо, а точнее на язык. Мама только на первый взгляд божий одуванчик, на деле она у меня кусается. — Вера и на улице так же себя ведет с прохожими. «Ой, мама! Смотри это же Астарот!» Или «это же Катя!» Вот и думай какой Астарот, какая Катя… А давайте перейдем сразу к главному! Свет, ты голодный, наверное?

Рудольф расслабился, заулыбался, Рудольфович же, смерив меня прохладным взглядом, кивнул маме и прошел к ближайшему креслу. И вот что поразительно: я не напряглась, не расстроилась и даже не ощутила и намека на «печальбеду». Когда по настоящему устаешь от чего-то, начинаешь воспринимать жизнь под иным углом. А я от многого устала. Стоит лишь задуматься о жизненных устоях, воспринимаемых нами с детства как должное, и волосы дыбом встают. В тридцать женщина должна быть замужем, иметь детей, лучше всего двух, при случае похвастаться высшим образованием и, несомненно, шагать ввысь по карьерной лестнице. Но почему именно так, а не иначе?

Если должностные, образовательные вехи можно объективно объяснить возможностью чувствовать себя независимой, не голодной, одетой и обогретой, то остальное… Остальное вызывает массу вопросов.

Для чего нужны дети? Чтобы кто-то принес стакан воды в старости? Вроде прислуги. Или может для того, чтобы не было скучно? Вроде игрушек. Или потому что так принято? Вроде все пошли, и я пошел. Сколько женщин рожают ребенка по-настоящему ради ребенка? Сколько женщин наслаждаются процессом роста своих чад, не матеря и не шпыняя их?

А замужество. Кто сказал, что штамп в паспорте сделает двоих людей семьей? Он, штамп, волшебный разве и улаживает все конфликты? Или быть может, сделает женщину и мужчину умнее и терпимее вдруг по щелчку? Фразы «я люблю» ой как мало для заключения брака. Нужно понимание и искреннее осознание для чего двое женятся, иначе это просто узаконенный перепих.

Или поведенческие нормы морали. Вежливость, радушие… Я думаю о чем-то, почему я не могу сказать человеку в лицо, что именно я подумала? Разве это так ужасно говорить правду? Если я вру — я вежлива, если я говорю правду — я веду себя асоциально. Выходит ложь — благо? Я попыталась с порога сказать Хуану кто он, мама меня прервала. Кто из нас двоих свободнее сейчас: я или она?

Пока я преуспевала в субъективной философии, родительница, непрерывно щебеча, накрывала всем на стол. Это я уже, плод любви пикачу и черепашек ниндзя, предпочитаю устраивать столовую на кухне, а вот мама моя, воспитанная на фильмах о весне и Волге, мультиках про Чебурашку и большой важности серванта с хрусталем в каждой советской квартире, предпочитала накрывать поляну по старинке — то есть в гостиной, возле телика. Вино, водка, три вида салата, нарезка, горячее, тортик и чаёк. Рудольфовича по молодости лет посадили супротив меня — событие оказалось досадным для него и почему-то смешным для меня. Причем, чем больше хмурился Хуан, пережевывая мамулькины голубцы, тем больше веселилась я, особенно когда подкатывали воспоминания про нас с Каринкой, вечерами дежуривших у кухонного стекла.

Я доедала добавку, когда Рудольф пнул сына под столом и посигналил проявить вежливость в адрес вероятной сводной сестры. Я отложила вилку и нарочито выжидающе уставилась на взбешенного Пересвета. Нет, он, конечно, не хмурил лоб, не грубил и не пинал отца в ответ, лицо его было непроницаемо, но вот желваки… Зубы аполлоноподобный сжимал с такой силой, что это становилось очевидным. Забавный Динозавр. Никогда раньше к ним так близко не подходила и не изучала, всегда как-то ума хватало держать свою чувствительную натуру на расстоянии пушечного выстрела, а тут нос к носу столкнули. Интересный опыт.

— Книги пишите? — садистским тоном начал любезничать Свет.

Несмотря на полную боевую готовность, я поперхнулась. Неожиданно противно у него это вышло и злобно главное-то как.

— Пишу.

— Про любовь? — он это таким тоном спросил, равно что: «Чем занимаетесь по вечерам? Дьявола вызываете? Младенцев в жертву приносите?»

— Да, все больше как-то про секс.

Краем глаза зацепила мамино нервное рвение пресечь безобразие, прерванное тут же коротким жестом Альбертовича. Что примечательно, маму и папа не мог остановить, а у этого вышло. На досуге надо будет обмозговать.

— М-м, — понимающе кивнул Хуан. — Люди часто реализуют на бумаге то, чего им не хватает в жизни.

— Да-а, — зловеще протянула я. Так меня еще никто не выводил. — Где б в реале взять мужика, чтоб и мозг был, и во-о-о-от таких размеров, — я развела ладони на соответствующее моим фантазиям расстояние друг от друга, — пе…

— Вера! — в очередной раз осекла меня мама, и тут же вновь умолкла под давлением Рудольфа.

— Я вот тоже думаю, где б бабу взять, чтоб и мозг был, и рожа, и заскоков на манипулирование не было.

— Не-е, мужик, — призадумалась я, полностью растеряв гнев. — У меня планка о двух пунктах, а у тебя нереальные запросы. Либо мозг, либо покладистость, третий вариант, может, и найдешь, но чтоб при этом еще и рожей вышла — это ты загнул.

Свет сурово меня оглядел и нарочито медленно, я бы даже подметила, изящно уложил в рот здоровый кусок голубца. Ну, ясен пень, мы гордые, мы дурацкие диалоги начинаем, но не заканчиваем.

С выражением лица аглицкого лорда Хуан пережевал капусту и запил ее вином. И не подавился, подлец. Правда, спесь с него все же сошла. Где-то с полчасика попозже, пока мы поедали обязательный к поеданию торт, у Рудольфовича зазвонил телефон. Вызов он сбросил, потом через пол часа еще раз сбросил… и еще… «И так пока, увы, совсем ничего не осталось», — хотелось продолжить мне, когда входящий звонок был уже пятым по счету, а еда на столе подошла к концу.