На калифорнийском побережье стояла невыносимая жара. Даже старейшие из американских поселенцев не помнили столь жаркой погоды, и хотя высказывания калифорнийцев испанского происхождения во всем, что касалось американских интересов, признавались не заслуживающими доверия, в данном случае их свидетельство, что подобной жары не было добрых шестьдесят лет, никем не оспаривалось. Однако добавочное заявление дона Педро Перальта, что после семи дней именно такой жары случилось, знаменитое землетрясение, разрушившее стены миссии Сан-Хуан-Батиста, было тут же отвергнуто, ибо могло дурно повлиять на приток иммигрантов. Так или иначе, дышать было нечем. Ежедневные послеполуденные пассаты словно затаили свое робкое прерывистое дыхание; побережье лежало, как бы пораженное насмерть. Туманы, имевшие обыкновение являться по вечерам и ласково окутывать побитые ветром сумрачные приморские утесы, исчезли неведомо куда. Безжизненный океан ослеплял своим невыносимым блеском. Песчаные дюны, не охлаждаемые даже малейшим движением воздуха, опаляли лицо и жгли ноги незадачливому пешеходу. Наконец-то все те, кто считал просторные санфранцисские веранды, галереи и балконы праздной архитектурной выдумкой, должны были отказаться от своей клеветы. Сейчас, вкушая непривычную прелесть подобного времяпрепровождения, они, поскидав сюртуки, восседали на своих балконах. Доходившие до пола створные окна, всегда запертые на задвижку от яростного вечернего ветра, стояли распахнутые настежь. Энергия и подтянутость, отличающие жителя Сан-Франциско, все равно — спешит ли он к себе в контору или идет куда-нибудь развлечься, сменились задумчивой томностью. Салуны были заполнены толпами жаждущих; люди, которым ни разу в жизни не приходило в голову глотнуть свежего воздуха, устремились на набережные и к пристаням; по городским артериям, ведущим с раскаленных холмов вниз к морю, весь день непрерывной чередой тянулись экипажи. А бесчисленные улочки и переулки, ответственность за чистоту которых лежала на великом мусорщике — ветре, оставались неубранными и зловонными.

Уже в течение двадцати четырех часов деловая жизнь города была почти полностью парализована. Поскольку жара держалась, а ветер не обнаруживал намерения возобновить свою деятельность, общественное мнение не могло остаться к этому полностью нечувствительным. Кое-кто уже громко выражал сомнение, действительно ли так хорош калифорнийский климат, как это принято думать. Еретические взгляды высказывались и по некоторым вопросам, ближе касавшимся деловой и социальной жизни города. Мистер Дамфи и другие финансовые тузы отдавали себе полный отчет, что, если ртуть на термометре поднимется еще на несколько делений, курсы ценных бумаг начнут падать.

Не теряясь, однако, даже в этой сложной обстановке, мистер Дамфи провел утро у себя в конторе; вся сила его боевого темперамента была сейчас направлена на то, чтобы не поддаться расслабляющему действию жары, что бы там ни толковали ему его клиенты. Мистер Дамфи был без крахмального воротничка; в таком виде он лишался некоторой доли своей всегдашней респектабельности, быть может, даже производил чуть меньшее впечатление, чем обычно. Все же короткая бычья шея мистера Дамфи внушала достаточно почтения. Два посетителя, вошедшие к нему в кабинет, приметив беспорядок в туалете великого человека, сочли позволительным для себя тоже расстегнуть жилет и ослабить туго завязанный галстук.

— Жара! — сказал мистер Пилчер, хорошо известный в городе подрядчик.

— Факт! — ответил мистер Дамфи. — Представляю, что творится сейчас на Атлантическом побережье! Люди сотнями мрут от солнечного удара. Там ведь иначе не бывает! А у нас ни одного смертного случая! У нас все иначе!

Установив таким образом очевидные преимущества калифорнийского климата, мистер Дамфи перешел прямо к делу.

— Дурные вести из Гнилой Лощины, — торопливо сообщил он. Поскольку оба посетителя пришли к нему именно по данному поводу и мистеру Дамфи это было великолепно известно, он тут же резко спросил: — Что имеете предложить?

— Говорят, жила бедновата, — неуверенно начал мистер Пилчер, имевший изрядный пакет акций «Жилы Конроя».

— Чертовски бедновата! — подтвердил Дамфи. — Что имеете предложить?

— По-моему, — сказал мистер Пилчер, — надо уносить ноги, пока не все еще об этом пронюхали.

— Нет! — быстро возразил Дамфи. Они с Пилчером воззрились друг на друга. — Нет! — повторил Дамфи с коротким смешком, означавшим в данном случае не веселость, а убежденность в своей правоте. — Нет, сэр! Держаться и только держаться! Подумайте сами. Сейчас мы легко найдем десяток людей, которые откупят у нас жилу завтра же. Допустим, мы это сделали. Хорошо. Они выложат на стол четыреста тысяч — такова примерно стоимость наших пакетов. Что они сделают дальше? Они начнут выяснять обстановку. Человек так устроен, Пилчер, что, когда он ложит на стол четыреста тысяч (воодушевляясь, мистер Дамфи переставал следить за изяществом своей речи) — когда он ложит на стол четыреста тысяч, он хочет знать, что он за них получит. Суток не пройдет, и они выяснят, что мы их надули. Выгодно это будет для нас? Нет!

В речи Дамфи не было призывов к коммерческой честности, и вообще он не апеллировал к каким-либо высоким чувствам слушателей; очевидно, потому речь его вызвала у обоих внимавших ей прожженных дельцов доверие и почтение. Правда, мистер Уик, приятель Пилчера, воспринял провозглашенные мистером Дамфи истины с легким замешательством, что тот не преминул про себя отметить.

— Хотите знать, что делать? — продолжал мистер Дамфи. — Удвоить основной капитал! Мы станем сразу хозяевами положения! В случае нужды — пресечем нежелательные слухи! А если что и выплывет потом наружу, что ж, нас в ответе будет еще с полдюжины. Ровно через шесть месяцев начнем продавать. Пока же покупать, и только покупать! Не согласны, Уик? Отлично! Беру ваш пакет по номиналу! Решайте! Да? Нет?

Мистер Уик, смущенный несколько больше, чем того требовали обстоятельства, заявил, что готов держаться. Пилчер захохотал. Дамфи тоже залаял, прикрыв рот рукой.

— Оставляю за вами право воспользоваться моим предложением в течение трех месяцев. Да? Нет? Тогда — все.

Мистер Дамфи обратился к бумагам на столе. Мистер Пилчер понял намек и удалился вместе с мистером Уиком.

— Чертовски сообразительный малый этот Дамфи, — сказал Пилчер, когда дверь захлопнулась.

— И вполне порядочный человек!… — добавил Уик.

Не успели они выйти, как мистер Дамфи позвонил в колокольчик.

— Пошлите за Джейнсом. Нет, бегите сами. Нужно поспеть раньше, чем он увидится с Уиком. Живо!

Клерк исчез. Через несколько минут появился мистер Джейнс, юный биржевой маклер самого продувного вида.

— Мистер Уик сейчас захочет купить акции, которые продал вам утром, Джейнс. Кажется, я уже говорил вам, что они подорожали на пятьдесят долларов.

Хитро усмехнувшись, многообещающий молодой человек удалился. Через несколько часов весь город знал, что, невзирая на тревожные слухи о «Жиле Конроя», один из крупнейших акционеров откупил проданный им накануне пакет акций, переплачивая на каждой акции по пятьдесят долларов. Более того, многие считали теперь, что именно мистер Дамфи распустил по городу панические слухи; сам же под шумок скупает акции. На несколько часов эти сенсационные сведения отвлекли общественное мнение от метеорологической проблемы.

Приведенный всем описанным в благодушное настроение, а может быть, и под некоторым влиянием погоды, мистер Дамфи покончил с делами уже к двум часам дня и решил дать себе отдых. На визитную карточку некоего полковника Старботтла, который добивался свидания с ним, он даже не взглянул. В половине третьего он уже сидел в экипаже, запряженном парой резвых лошадок, мчавших его по раскаленным песчаным откосам в компании других джентльменов и дам к тихой прохладной глади океана. Когда щегольская карета с грохотом поднималась по Буш-стрит, мало кто из прохожих не провожал ее восхищенным, завистливым взглядом. Во-первых, среди пассажиров были две прехорошенькие дамы; во-вторых, лошадьми правил с присущим ему великолепием и блеском не кто иной, как мистер Ролингстон, преуспевающий финансист и главный конкурент мистера Дамфи. Мистер Ролингстон славился как своим замечательным выездом, так и особым, истинно тихоокеанским широким гостеприимством, которому Дамфи завидовал и пытался неуклюже подражать. Нынешняя поездка была задумана Ролингстоном в стиле его знаменитых загородных пикников. Гости принадлежали к сливкам санфранцисского общества. Присутствие путешественника с Атлантического побережья придавало празднеству особый интерес.